Рик Хотала, еще один первогодок, выбравший английскую литературу в качестве основного предмета, впервые увидел своего нового сокурсника Стивена Кинга в столовой: тот стоял в очереди, уткнувшись носом в книжку. «Это было дешевое чтиво в мягкой обложке, я и сам любил такие, — рассказывает Хотала. — На ужине он снова стоял в очереди, но уже с другой книгой. Складывалось ощущение, что парень прочитывает по три книги в день — на каждом из трех обеденных перерывов он появлялся с новой».

Хотя оба учились на кафедре английской литературы, предметы они изучали абсолютно разные. «Стива больше привлекала современная поэзия и литература двадцатого века, я же сосредоточился на средневековой литературе и литературе Возрождения, — говорит Хотала. — Его работы выделялись на фоне опусов большинства студентов. Никакого пафоса или претензии на художественность — он писал самые что ни на есть настоящие рассказы, а не какие-нибудь бессмысленные реминисценции».

«Стив всегда имел твердые убеждения, — рассказывает его сокурсник Майкл Элперт. — Он не верил официально признанному канону, гарвардской учебной программе — нисколько не верил. По его мнению, существовало множество куда более популярных писателей, которым было что сказать. И речь шла не только о предмете: Стив говорил о языке в целом. Уже тогда проявилась его необыкновенная восприимчивость».

Литературу первокурснику Кингу преподавал Джим Бишоп. «Стив всюду появлялся с книгой в мягкой обложке и упоминал в разговоре имена современных авторов, о которых другие студенты и профессора и слыхом не слыхивали, — рассказывал Бишоп. — Он уже тогда представлял себя знаменитым писателем и считал, что сможет этим зарабатывать. Стив добросовестно относился к писательскому мастерству, он писал постоянно, без перерывов. Создавал собственный мир».

Впервые оказавшись вдалеке от дома, в круговерти шумной студенческой жизни, привыкая к множеству новых предметов и обществу однокурсников, которые не имели ничего общего с ребятами из его родного городка — в колледже студенты с деньгами время от времени помыкали другими, — Стив умудрился за первые два семестра написать первый роман под названием «Долгая прогулка». За лето между первым и вторым годами обучения он довел роман до ума, а затем, осенью 1967 года, узнал о конкурсе на лучший первый роман, проводимом известным издателем Беннетом Серфом из «Рэндом хаус». Стив послал копию рукописи на конкурс, рукопись вернули с привычным бланком отказа и даже без редакторских пометок, которыми обычно сопровождались отказы из журналов. Стив пришел в полнейшее уныние и спрятал рукопись в ящик стола.

Впрочем, все было не так уж и плохо. Стив наконец-то осуществил свою первую профессиональную сделку: журнал «Жуткие мистические истории» купил его рассказ «Стеклянный пол». Ему заплатили аж целых тридцать пять долларов. Согласно подсчетам Стива, прежде чем продать свой первый рассказ, он получил около шестидесяти отказов.

Он понял, что стоит на правильном пути. Кто-то, помимо его матери и одноклассников, считал, что его произведения стоят того, чтобы платить за них реальные деньги.

Когда Стив впервые появился в кампусе, на бампере его машины красовался стикер Барри Голдуотера, демонстрирующий крепкие республиканские корни его семьи. Между вторым и третьим годами обучения он обнаружил, что политическим убеждениям юности брошен серьезный вызов — и не только войной во Вьетнаме, но и прокатившимся по стране движением борцов за мир. Стив оставил лагерь закоренелых республиканцев и перешел к радикальной форме либерализма — движения, которое охватило студенческие кампусы по всей стране и добралось даже до отдаленного уголка штата Мэн.

В августе 1968 года Стив решил поехать на Национальный съезд демократов в Чикаго, поддержать своего кандидата Юджина Маккарти, сенатора из Миннесоты, который соперничал с президентом Линдоном Джонсоном и обещал в случае победы на выборах вывести американские войска из Вьетнама. В то время в стране царил хаос. В апреле был убит Мартин Лютер Кинг, в июне — Роберт Кеннеди, и на съезде ожидались жаркие споры. Захватив с собой сотню баксов на расходы, Стив направился в Чикаго, останавливаясь по пути в корпусах Ассоциации молодых христиан.

На съезде быстро распространились слухи о стычках между протестующими и полицией. Стив участвовал в многотысячной демонстрации у здания, где проходил съезд; страсти неожиданно накалились, он получил в лицо струю слезоточивого газа и на время ослеп, но каким-то образом добрался до здания Ассоциации молодых христиан.

Из-за участия в съезде Стив оказался вовлечен в самый центр политических беспорядков и растущего напряжения. Когда осенью 1968 года он вернулся в Ороно, чтобы приступить к третьему курсу учебы, казалось, что все правила изменились буквально за ночь. Студенты требовали перемен, кампус бунтовал. А когда речь зашла о нудном учебном плане родного факультета, Стив стал одним из основных зачинщиков.

Университет штата Мэн пользовался репутацией консервативного учебного заведения с инженерным уклоном. Литературу здесь преподавали в соответствии с проверенными классическими канонами, сдобренными занятиями по письменной практике.

Воодушевившись оригинальными требованиями некоторых студентов — и Стива в их числе, — часть профессорского состава согласилась с тем, что настало время для перемен. Двое из преподавателей Стива, Барт Хэтлин и Джим Бишоп, организовали мастер-класс современной поэзии, рассчитанный скорее на аспирантов, чем на студентов старших курсов. Мастер-классы проходили после основных занятий, количество участников было ограничено двенадцатью студентами, которых отбирал сам преподаватель. Они писали, читали и обсуждали поэзию и литературу, и именно здесь Кинг впервые познакомился с творчеством Стейнбека и Фолкнера.

«Барт был для меня больше, чем просто учитель, он был моим наставником, практически заменившим отца, — рассказывает Стив. — Благодаря ему мы все чувствовали себя уютно в компании писателей и ученых; он давал нам понять, что место за столом найдется каждому».

Джордж Маклауд тоже посещал мастер-класс. «Это были дискуссионные занятия, проводимые в гостиной, — нечто совершенно новое для того времени», — вспоминает он. И конечно, помимо прочего, мастер-класс современной поэзии выделялся благодаря Стиву — его необычной внешности и вкладу в учебный процесс.

«Настоящий гигант», — отзывается о Стиве Маклауд. По его словам, высокий от природы Стив всегда слегка сутулился, пытаясь скрыть свой рост. И еще сложно было не заметить его длинные черные сальные волосы до плеч, толстые очки и неряшливую манеру одеваться. «Он садился с краю, прокашливался и вставлял замечание о стихотворении или о сказанном другими студентами, — добавляет Маклауд. — У него всегда имелось свое мнение, и оно редко совпадало с мнением остальных. Ему нравилось спорить только потому, что это выделяло его в общей массе».

Стив и с преподавателями любил поспорить. Как-то раз руководство факультета пригласило нескольких студентов, чтобы выслушать их предложения по будущему расписанию, и Стив, само собой, поспешил вставить «свои два цента». Он встал и раскритиковал факультет за полное отсутствие в учебной программе популярной культуры, пожаловавшись, что ни на одном занятии не может прочитать роман Ширли Джексон и получить оценку.

Его часто видели гуляющим по кампусу с книгой Джона Макдональда или сборником рассказов Роберта Блоха в руках. «Какой-нибудь урод обязательно подходил с вопросом, зачем я „это“ читаю, и слышал в ответ: „это“ написал великий писатель, — вспоминает Стив. — Но когда люди видят на обложке иллюстрацию с изображением девицы, у которой из блузки вываливаются буфера, то сразу вешают ярлык: „макулатура“. В таких случаях я обычно спрашивал: „А вы читали хоть одну его книгу?“ — и получал неизменный ответ: „Нет, мне достаточно взглянуть на обложку, и все сразу ясно“. Таков был мой первый опыт общения с критиками — в моем случае роли критиков играли университетские преподаватели».