Буквы были знакомы, так пишут северные склавены на Зеленой улыбке и наши склавены с Великой степи, живущие в степях Дона, и севернее, до Гипербореи…

— Там написано… Дьявол, у меня слезятся глаза!.. — Глаза у меня не просто слезились, их хотелось вырвать и выкинуть, такая резь началась от грязной воды. Но что мне было до рези в глазах, до кусачего ночного ветра, до кислого на вкус дождя, если я прочла эти чудесные слова…

— Слушайте все! Там написано… О, духи, как я счастлива! Там написано: «Любишь — докажи!»

— Любишь — докажи? — как эхо, повторили водомер и его изменчивый приятель Кой-Кой.

— Замечательные слова, — всхлипнул Поликрит. — Их стоило бы выбить в мраморе. Я непременно сложу песню о том…

— Значит, мы не ошиблись! — Рахмани не выдержал и наконец-то поцеловал меня в губы. — Мы нашли ее, твердь любви. Здесь даже над мостами пишут слова о любви!

Я ничего не успела ответить моему суровому любовнику, потому что Камень пути внезапно заговорил. Очевидно, я случайно причинила ему боль. Хрустальный глаз запылал, из бирюзовой глубины всплыла женская улыбка, и вкрадчивый нежный голос произнес:

«Северо-Западный Мегафон приветствует вас! У вас восемь непрочитанных сообщений!»

— Невероятно… — прошептал Рахмани. — Кто этот Мегафон? Наверное, великий Слепой старец, раз он ждал нас заранее!

— А вдруг это их император? — задрожал Снорри. Он, видимо, тоже слегка понимал речь руссов, в Ютландии ведь их полно. — Мы здесь прохлаждаемся, а величайший повелитель всего северо-запада не спит ночью, ожидая нас!

— Иди первой, Женщина-гроза! — склонил голову Саади. — Ты заслужила это.

— Да, веди нас… веди нас. Иди первая, высокая домина! — Мои друзья, мои любимые родичи расступились, пропуская меня к вертикальной железной лесенке, уводившей в чрево моста. Кислые капли шлепали меня по голове, далеко наверху, громыхая и шипя, проносились диковинные экипажи счастливых подданных Северо-Западного Мегафона.

Я схватилась за ржавую гудящую перекладину и начала взбираться наверх. Навстречу любви и счастью.

Я задыхалась в смраде этого мира.

Взбираясь по ржавым перекладинам вдоль опоры гудящего моста, я подметала взглядами грязное ночное небо. Небо четвертой тверди походило на свое отражение, рыдающее над Солеными горами, оно так же хлестало по лицу дымными хвостами. Но над Солеными горами моего детства дым не выедал глаза, он рождался над очагами и кострами погребений и таял в прудах цветущего лотоса.

А здешний дым медленно грыз тело. Город, восхваляющий Мегафона, в полумраке походил на заросли кирпичных кораллов, опутанные железной паутиной. Паутина расстилалась повсюду, нависая над влажными площадями, ржавыми крышами и золотыми шпилями. Чем выше я забиралась по железным перекладинам, тем внушительнее открывался зев северной твердыни. Широкую мутную реку стягивали несколько громадных мостов, на их опорах моргали разноцветные болотные огни. С изумлением я заметила, что соседний мост тоже распался пополам, он походил на глубоководного змея, воздевшего рога к мутным небесам.

На левом берегу, между вздыбленными переправами, угадывался неприступный форт. Наверняка его окружали страшные заклятия, потому что стражников нигде не было видно. На бастионах дремали столетия, в бойницах не стучали прикладами часовые, а подле полосатых ворот караульные не жгли костров. За стенами форта рвал низкое небо чудесный золотой шпиль, а внизу, у причалов… беззаботно танцевали ночные гуляки. Оттуда, с узкой полосы песка, доносились хохот и песни, там колыхались полотнища шатров и звенели стаканы.

Маленький летучий аспид недовольно заворочался и зафыркал у меня за пазухой. Я совсем забыла про малютку, а ведь он успел привязаться ко мне, как к родной матери. Почти все мои пожитки унесла буйная Леопардовая река, но крошечный змееныш крепко уцепился за ремень и выжил. Я его стащила из гнезда, когда покидала гебойду председателя Гор-Гора. Большая удача подобрать только что вылупившуюся летучую змейку; она становится тебе защитой и лучшим другом до конца своих дней.

Поэтому я вытащила промокшего малютку из-за пазухи и согрела его в ладонях. Он весь продрог, слабые крылышки слиплись от влаги. К счастью, у меня оставалось несколько кусочков вяленого мяса и сухарей…

На правом берегу в черной воде отражался чудесный дворец, подсвеченный снизу бессчетным количеством болотных огней. Ясно, что такой яркий ровный свет не могли дать масляные или даже газовые светильники, а только волшебство! В свете огней казалось, что сотни каменных изваяний вот-вот спрыгнут с крыши дворца. В его решетчатых окнах отражались вспышки и карнавальные блестки. У гранитных причалов, залитые светом, покачивались прогулочные баржи, ладьи перевозчиков сновали по узким каналам, а над ними, полыхая огненными глазами, носились безлошадные колесницы верховных жрецов…

Ночь не пугала жителей четвертой тверди.

Над щетиной крыш росли стройные купола соборов с крестами, чеканные острия храмов иных божеств, колонны минаретов и много грандиозных строений, похожих на хрустальные замки, какие выращивают себе дэвы на Южном ледяном материке. Над излучиной парили гебойды, походившие на сахарные вершины ледников, на треугольные мандиры айнов, на вычурные усыпальницы шейхов Горного Хибра…

Мы угодили в северный город, где-то здесь на Великой степи и на Зеленой улыбке проходила граница льдов. Хотя могучие маги, управлявшие гранитной твердыней, вполне могли растопить или отодвинуть льды. Но я почти верно угадала, что мы выскочили из Янтарного канала на широте Гипербореи. Ведь только там, на моей родной Великой степи, дни и ночи тянутся так долго, что дитя хантов успевает научиться говорить. В долгие ночи Корона прячется за горизонтом, лишь краем божественных кудрей освещая подвластный ей мир. В таких сумерках случаются самые диковинные превращения, выходят из небытия плоских миров ахуры, неподвластные даже черным носителям масок…

К счастью, на севере Великой степи долгий день неизбежно растворяет мрак ночи, ибо, как говаривал Высокий лама Урлук, в природе нет величин вечных и величин бесконечных, и потому всякая формула математики неверна. День сменяет ночь, Властители пепла засыпают свои сторожевые костры, и коварные бесы с бессильным воем возвращаются в плоские миры. Так рассказывал мне Саади, посетивший дикие острова севера, мой суровый любовник, которому я хотела бы доверять, как прежде…

Поэтому я немного оробела, когда убедилась, что над свинцовой рябью пирует полярный день. В смердящем воздухе волшебство разливалось, как молоко из вечного сказочного кувшина. Такой мощи, никому не принадлежащей, мне не доводилось встречать даже в лощинах Витта и в пещерах Обезьяньих островов, где, как известно, волосы искрят от истекающих жил земли. Здесь каждое разумное существо, даже такое, как бестолковый воришка Снорри, мог бы стать магом!

Позже я рассудила, что властители северной твердыни заколдовали своих смердов, не позволяя им прикоснуться к тайнам бытия.

…У гранитных стен на мелкой волне покачивались десятки разношерстных баркасов и фелюг, на них кутили и обнимались счастливые обитатели четвертой тверди. Возле разведенного моста собрались в табун десятки железных повозок, они стонали, рычали и пронизывали мрак огненными буркалами. Над повозками я заметила полотнище, которое на языке руссов восхваляло славного Мегафона. Сухопутные повозки и морские суда передвигались по счастливой твердыне без всяких внешних усилий. Их не тянули буйволы и единороги, не вскрикивали под барабанный бой гребцы, и ни один парус не раздувало порывистым ветром. В первый же миг я отбросила сомнения — мы угодили в город, где свободно, без ссор и поединков, обитали тысячи магов!

Как я была наивна в ту ночь…

Роскошной северной резиденции, которую избрал себе властитель, не слишком повезло с обилием тепла, да и Смеющаяся луна тут всходила в одиночестве. Она жалобно пробивалась сквозь тучи, окрашивая проспекты и арки дворцов в мертвенно-серый цвет. Железная паутина пела над просыпающимися каналами и площадями. От ее едва слышного неумолчного пения у меня зудела кожа на спине.