Вернулась Мод, неся поднос, на котором стояла бутылка виски, бутылочка кока-колы и стаканы. Тайри налил себе сам, а она с улыбкой подошла к его сыну.

— Угощайся кока-колой, — ласково шепнула она.

— Спасибо.

— Сам скажешь, кого тебе позвать?

— Н-не знаю, — запинаясь, ответил он.

— Тогда потолкуй с Верой. Она разберется. Да ты не стесняйся, сынок. Наша первая забота — чтобы ты остался доволен.

— Ну хорошо. — Рыбий Пуп отпил из бутылочки.

Не успела Мод выйти, как, распространяя запах духов, появилась Вера.

— Привет, Пуп.

— Привет. — С ней ему было проще.

— Как я тебя рада видеть, — проворковала она, накрывая его руку теплой, влажной ладонью. — Я слыхала, у тебя вышла неприятность с белыми. Досталось тебе от них?

— Вот еще! — Рыбий Пуп пренебрежительно отмахнулся. — Подумаешь, важность. — Он скосил глаза, чтобы посмотреть, как принимает его посвящение в настоящие мужчины Тайри, но того, слава Богу, уже не оказалось в комнате. — Испугался я их, как же, — хорохорился он. — Брехливый пес не больно кусает, так и белые…

— Ой, золотые слова! — Сверкнув зубами, Вера придвинулась ближе.

Такой отклик придал ему уверенности, в нем разгоралось желание поразить ее, пленить ее окончательно. Никогда еще ему не внимали с такой готовностью верить каждому его слову, и это было так приятно.

— Спеси у белых девать некуда, а посмотришь — одно дубье! — Суждение человека, который знает, что говорит.

— Мало сказать дубье! Сами ничуть нас не лучше, просто подлость не позволяет признаться! — Веселое согласие единомышленницы.

— Они нас боятся до смерти. Знают, что, зазевайся они на минуту, мы от них не оставим мокрого места! — Сказано с глубокомысленной твердостью.

— Точно! — Вера порывисто положила ему руку на колено и сжала его.

— Хотел я вмазать одному белому, но с какой стати переть на рожон, когда их, гадов, десять, а я один, — вдохновенно врал Рыбий Пуп. — Я пока что в своем уме, — объявил он, упиваясь тем, что его понимают с полуслова. Хотелось говорить еще и еще, лишь бы она так же охотно поддакивала ему.

— Умный ты, Пуп, не теряешь головы. — Заученная улыбка.

— Очень мне надо портить себе жизнь, связываться с белыми. — Его заносило все больше.

— Сразу видно, что ты сын Тайри, даже говоришь похоже. — Глаза Веры не отрывались от его лица.

— Будь покойна, я знаю, как обращаться с этими белыми. — Рыбий Пуп уверенно входил в отцовскую роль.

— Правда? Везет же людям! — Ласкающее слух восхищение.

— А что особенного. — Намек на другие чудеса, скрытые до поры до времени.

Вера промолчала и придвинулась, недвусмысленно предлагая себя для обозрения, и Рыбий Пуп пожирал ее глазами и ломал голову, чем бы еще ее поразить.

— Хочешь, послушаем пластинки, Пуп? — спросила она, с мягкой настойчивостью беря его за руку.

— Это можно. — Он встал.

— Тогда пошли.

Он шел за ней, вдыхая запах ее духов, зачарованно глядя, как она зазывающе раскачивает бедрами. Не зря шептались ребята из школы, что она «девочка с перцем» и в мужчинах смыслит больше, чем «мартышка в кокосовых орехах». Правда, подробностей никто не знал, Вера держалась строго, ее домогались даже белые — пусть это не та девушка, с какой тебя захочет познакомить мама, зато с такой не соскучишься. Классная девочка по всем статьям, и к тому же понимает толк в деле.

Он вошел за ней в спальню и стоял рядом, пока она выбирала пластинку и заводила патефон. По комнате поплыл блюз, и Вера стала постукивать ногой в такт музыке.

— Пошли, потанцуем, миленький. — Ее рука обвилась вокруг его пояса.

— Только я плоховат по этой части, — сказал он, выходя на середину комнаты.

— Давай я тебя поведу, — вызвалась она.

— Ладно.

Он двигался, отдаваясь чувственному ритму надрывной музыки, наливаясь тяжестью от ощущения того, как льнет к нему ее податливое тело. Пластинка кончилась, они вместе подошли к патефону, и он увидел, как она снимает рычаг с иголкой. Секунду они стояли неподвижно, потом Вера прижалась к нему, и он не успел опомниться, как его ладонь сама легла ей на грудь, а с языка сорвалась гладкая ложь:

— Девочка, как же я долго тебя ждал.

— Правда, Пуп? — Она прижалась к нему тесней, умело рассчитывая свои движения, чтобы ему казалось, будто наступает он, а она только покоряется.

Она потянула его за собой на кровать, и все, что накопилось у него внутри, — сдерживаемая ярость, и жгучий стыд, и ненависть — отступило куда-то, происходящее сделалось осязаемым и близким, окропило его чувства блаженным дождем, и он всем своим существом потянулся к нему навстречу. Ее губы слились с его губами, и он жадно поцеловал ее, пьянея от того, что она так пылко ему отвечает, одурманенный новизной и близостью ее тела. Она протянула руку вверх, щелкнул выключатель, и они очутились в темноте. Не отрываясь от него, она расстегнула платье, и он безмолвно поразился тому, какую страсть высекло из него прикосновение ее обнаженной груди. Он находился здесь с одобрения родного отца, ни перед кем не был обязан держать ответ, лишь перед собой и этим жарким, охваченным ответной дрожью телом у него под руками, и ничего уже не было в нем, только вспененный прилив желания, и биение звезд у него в крови, и томительное усилие, отверзшее путь потоку, который подхватил его и понес к берегу, где было лучше, чем он мог надеяться, и иначе, чем он себе представлял.

Покинув полные профессионального сладострастия Верины объятия, Рыбий Пуп вышел в коридор и направился к входной двери с таким ощущением, словно на тысячу лет выключился из повседневной жизни. Хотелось побыть одному, как следует разобраться в себе после того переворота, который произвело в нем это свидание. Хотелось во что бы то ни стало еще раз увидеться с Верой и вновь пережить хмельную чувственную бурю. А, вот и Тайри… Отец и сын сошлись в молчании, и Рыбий Пуп заметил, что Тайри прячет от него глаза, да и ему было неловко встречаться с ним взглядом.

— Ну, все? — небрежно спросил Тайри.

— Ага.

Они уже выходили из двери, когда их догнала Мод.

— Очень рада, что навестили, — певуче говорила она с широкой улыбкой. — Заходи еще, а, Тайри?

— Твои гости, Мод, — невнятно отозвался Тайри, пыхтя сигарой.

Мод обратила сияющее лицо к его сыну.

— И ты, Пуп, не стесняйся, приходи в любое время дня и ночи, — приглашала она, одаряя его влажной улыбкой. — Если, конечно, тебе понравилось у нас.

— Ладно. — Он отвел глаза, старательно изучая узор на обоях.

— Ну, до свидания, — проговорила Мод глубоким грудным голосом.

— Всего, — буркнул Рыбий Пуп.

— Будь здорова, Мод, — сказал Тайри.

Они сошли со ступенек и не спеша зашагали по улице. Тайри время от времени останавливался у витрин магазинов. Рыбий Пуп изнывал от желания остаться в одиночестве, но не знал, как об этом заикнуться. Вдруг Тайри повернулся к нему и спросил как бы между прочим:

— Тебе не надо что-нибудь купить, сынок?

Рыбий Пуп смешался. Он поморгал, раздумывая, и, пользуясь новым для себя положением человека, которому многое дозволено, решился:

— Сигарет разве.

— Давай, — сказал Тайри. И сдержанно прибавил: — Ты много куришь-то?

— Да нет. Так, при случае…

— Смотри, знай меру. — Тайри зашел в лавочку, где продавались сигареты.

Они пошли дальше, и Рыбий Пуп, пуская дым, обратил внимание, что Тайри негромко хмыкнул и отвернулся в сторону. Что такое, уж не над ним ли потешается? Он насторожился, и в эту минуту Тайри остановился, грубовато, но любовно облапил его за плечи и захохотал, раскатисто, громко, с явным удовольствием.

— Ну ты даешь, Пуп! — пророкотал он, и смех замер у него в утробе.

— Ты что, пап?

— Силен ты, брат! Ох-хо-хо! Тебя учить не приходится! Не растерялся! Я в твои годы не умел эдак! Ха! Ни суеты, ни расспросов, видит: калитка открыта — и шасть в нее, хоть бы разок оглянулся назад! Ох, умру!