Такие вот мысли мелькали в моей голове, а я их гнал прочь. Ладно, завтра начну работать на мистера Саммерса, а сегодня со второй половины дня у меня выходной. Я пересек Бродвей и пошел по нему вниз, к Таймс-сквер, а пройдя четыре квартала, увидел яркую вывеску «Луна-парк "Лотос"». У меня выходной, я не работаю на мистера Саммерса, а, собственно, что я вообще делаю тут, на Бродвее? Я вытащил монетку в двадцать пять центов, подкинул ее вверх: если орел — войду, если решка — покупаю на деньги мистера Саммерса билет на самолет в Европу. Вышла решка. Какая-то старуха продавала карандаши, четвертак я отдал ей. Ничего в жизни мне так не хотелось, как провести полгода в Малой Азии. Я мечтал, как найму моторный катер вроде рыболовецкого и вдоль греческого побережья отправлюсь через Геллеспонт в Черное море, потом к турецкому берегу, увижу все, что видел Ясон, когда плыл с аргонавтами за золотым руном в Колхиду. Я бы и еще кое-что сделал, прожил бы год в Риме, например, и еще один в Израиле, где такие интересные раскопки, или что-нибудь поскромнее, допустим, послушал бы курс лекций о цивилизации ацтеков в университете в Мехико. Но когда монетка решала столь важные вещи?

Я вошел в луна-парк «Лотос».

Просторное, ярко освещенное помещение, где за несколько центов можно вволю понаслаждаться всяческой дешевкой.

Вот, пожалуйста, целый прилавок, заваленный откровенной и безвкусной порнографией для подростков, колоды карт с полуголыми красотками на пляже, раскрашенные галстуки, на которых корчатся в судорогах скверно намалеванные ню, подзорные трубы, чтобы удобнее было подглядывать в соседскую спальню — по крайней мере, шею себе не свернешь, и открытки с непристойными стишками, и всякие штучки, которые можно привести в движение, и сиденья для унитаза с дразнящими картинками — в общем, чего только не пожелает душа, которую цивилизация вкупе с массовым производством приучили к жалким заменителям благородного древнего культа богов плодородия.

Пока я все это разглядывал, подошел человечек с ужасающе огромным красным носом — все лицо в шрамах — и фартуком, провисавшем от тяжести медяков, которыми были набиты оба кармана, спросил, что мне нужно.

— Да тут такого нет, — сказал я.

— Нет? — Он порылся в нагрудном кармане фартука и достал буклетик, в котором было напечатано:

— Дальше не полюбопытствуете? Доллар всего — и читайте себе хоть всю жизнь.

— Заберите, — сказал я, возвращая буклетик.

— А вы знаете, что это такое? — осведомился он.

— Конечно, знаю — это плохо перелопаченная версия «Ненормального короля», баллады, которую приписывают Редьярду Киплингу. Еще не хватало доллар за это платить. Да она и десяти центов не стоит.

— Хорошо, хорошо. Вижу, вы человек начитанный. Могу предложить такую штуку, даже вас проймет. Не хотите? Ну, как знаете. Живи и другим жить давай. — Он отошел и тут же обо мне позабыл.

Со всех концов зала доносилась музыка. Там пел Джонни Мэтис, здесь — Пэт Бун, и никому не мешало, что записи накладываются одна на другую. Толпа приезжих и местных шаталась от автомата к автомату, бросая монетки в щели, рассматривая пестрые плакаты — солидные семейные пары и совсем юные парочки, и почтенные старички, и подростки — то совсем дети, то с намечающимися усами. Был специальный зальчик, где показывали странные ролики двадцатых годов, на которых девицы, похожие на вампиров, начинали у вас на глазах раздеваться, но вовремя останавливались, демонстрируя свои прелести ровно на сумму десять центов; а если пройти в другой зал, куда за вход брали двадцать пять, можно посмотреть и кое-что пооткровеннее, хотя скибол привлекал больше — как-никак народ сюда заходил по преимуществу добродетельный по старинке.

Я бродил по этому луна-парку, поглядывая по сторонам, потом разменял в кассе доллар, получив целую пригоршню мелочи от невероятной толстухи, восседавшей посреди всего этого бедлама в крохотной клетке. Поиграл на одном автомате, потом на другом, надо же было чем-то для себя оправдать собственное пребывание здесь из чистого любопытства. Может быть, мне вовсе и не этот луна-парк нужен, и, не добившись успеха в кидании колец, я вышел, двинувшись дальше по Бродвею. Впрочем, больше ни одного увеселительного заведения, подходившего под описание Стирнса, мне так и не попадалось.

Я вернулся в отель. Была уже почти полночь. В газетном киоске я купил несколько журналов и сигареты, но читать не тянуло, пусть даже еженедельники, и я посидел у окна с видом на Центральный парк, покурил, мысленно сочиняя обвинительное письмо Фредерику Саммерсу и борясь с искушением признать, что пустота во мне, это неотступное томление взывают к какой-нибудь несентиментальной, циничной, даже не слишком строгих правил особе.

Не та Сильвия Вест, которая обитает в Беверли-Хиллз, не та из Колдуотер-Кэньон, а костлявая, чумазая девочка-подросток по имени Сильвия Кароки притягивала меня неодолимо, и я жил ее жизнью и знал, что когда-нибудь ее найду.

Сэмюэл Джонсон[7] где-то высказывается в том духе, что лишь ослы способны писать, вдохновляясь иными соображениями, кроме денег, — что-то такое, я точно не помню. Ну так вот, в жизни я не слыхал и про частного детектива или маклера с Уолл-стрит, который вдохновлялся бы иными соображениями. Джек Фенни, управлявший бюро расследований «Трибороу», был отличный частный детектив, и однажды он мне выложил, что думает про общество, где все делается исключительно ради денег, но этого никто не признает открыто. А сказал он вот что: «Если приходится немножко вольнее обойтись с законом, за такое надо платить посолиднее, чем канцелярской крысе, все делающей по инструкции».

За то, что он мне вручил документы, удостоверяющие, что я сотрудник международного бюро расследований с филиалами в Нью-Йорке, Лондоне и Чикаго, он с меня потребовал пятьсот. А когда я возразил, что не много ли за дюжину визитных карточек, пояснил:

— Вряд ли, Мак, сами подумайте. Можно, конечно, изготовить такие же у печатника за углом, но дальше-то что? Ведь самое главное, что такое бюро действительно существует. И представлено в Нью-Йорке да и в Лондоне. У них и тут, и там собственные филиалы, хотя мы их целиком контролируем. Ну поймают вас на том, что поддельными бумагами пользуетесь. И тогда уж известно: и лицензию отберут, да как бы и не похуже.

— У нас, на Западе, я страховой полис показываю.

— Детские штучки, Мак, меня-то что обманывать? А вот под прикрытием международного бюро вы человек свободный, так что я не зря деньги беру, когда вам это прикрытие предоставляю. Чуть что не то с полицией, тут же вмешиваюсь и уж как-нибудь вас вытащу. Да, а кто вам, собственно, нужен? Стирнс этот?

— Нет, женщина одна.

— Вы бы мне хоть фамилию сказали, так, для порядка.

— Не могу.

— Ну ладно. Только прошу поосторожнее. У меня сейчас сложная операция, все пока по плану идет, но если бы за вас Джеф Питерс не просил, я бы с вами не связался.

— Не беспокойтесь, — поспешил я его утихомирить.

— Пистолет при вас имеется?

— Нет.

— Очень хорошо. А нож там, кастет и прочее?

— Ничего нет. У меня же родители родом из Шотландии. А мы народ смирный и цивилизованный.

— Прекрасно. Так, а теперь сообщите мне, чьих наследников вы ищете, имя усопшего и прочее — так по правилам бюро требуется, мы и в Лондон сообщим.

— А без этого нельзя?

— Нельзя. Иначе я работать не буду. Нужно ведь в досье все эти данные вводить. Если полиция заинтересуется, все должно быть безупречно.