Закрыв машину, закуриваю, стоя на вечернем весеннем пронзительном ветру. Покрепче запахиваю куртку и тру виски. Прямо сейчас что ли кому-нибудь позвонить? Раньше начнешь - раньше уснешь. Да-да, я еще надеюсь сегодня хотя быть чуть-чуть поспать. Потому что война войной, но сон - и нормальный сон, а не урывки в машине - это святое и должно быть регулярно и по расписанию. Как и еда, между прочим. Это я уже пустоту в желудке начал чувствовать и тот факт, что курю, кажется, совсем натощак.

Это дело надо исправить. Желудок - одна из важнейших частей меня. После умища... Сразу вспоминается анекдот про дворника и Маркса, да. И большой земноводной жабы. Так, кстати. Раз речь зашла о земноводных жабах! Еще надо позвонить Артамоновой. Она как и Иван присоединится за трудовую копейку в хорошем эквиваленте. Вот настоящую фамилию нашего Ивана я не знаю, хотя и знаком с ним десяток лет. По-моему, никто не знает. Но если подумать - то вполне возможно, что он тоже из какого-то Клана был. Или каким-то боком прислонялся. Курил там рядом.

Бросив бесплодные едкие размышления про своих знакомых, я, затянувшись цибаркой поглубже, набрал первый номер на мобильном.

Я медленно соскальзывал в трясину черного и ощутимо тягучего сна. Не было сил бороться. Организм слишком устал и требовал своего. Хотя бы несколько часов отдыха. Пытаюсь противостоять, думать о своём... О том, что я, вообще-то, позвонил только хитрейшей Артамоновой, которая сразу выставила счёт. Но я был ещё хитрее и поэтому всё уложилось в те самые треть от обещанного мне... Что я только успел зайти домой и раздеться... Что жена приготовила ужин... Но сидя на диване, я смог только поставить будильник на самую большую громкость, чтобы он прозвенел в четыре утра. Пальцы сделали всё что нужно на мобильном автоматически. Тело взяло полный контроль надо мной и брало то что ему нужно...

Подняв в последний раз голову, я прищурился на люстру, видя как она ощутимо плывёт и превращается в какой-то очень знакомый образ. Всё, точно. Засыпаю и уже не могу бороться. Сон уже здесь и я в нём. Надо только выключить свет. Рука падает на выключатель, расположенный на стене совсем недалеко от изголовья моего излюбленного спального места, и, как только погас свет, я понимаю во что превращается окружающая действительность.

Я понимаю что мне будет сниться. И пытаюсь рывком подняться, скинуть с себя покрывало дрёмы, превращающейся в забытье, но свет уже выключен. Мне не мешают никакие раздражители, как сказали бы образованные люди... Я соскальзываю. С последней мыслью: "Нет! Не хочу снова всё это видеть! Почему?! Ведь уже столько...".

Лежу на боку, закрывая глаза от ярко-слепящего, заходящего солнца. Бьющего мне прямо в глаза. Поворачиваюсь на матрасе, смежив веки. Нащупываю ладонью ледяной пол. С тихим сипением поднимаюсь на корточки, сбросив с себя рваную простынь. И сгибаюсь от кашля, задыхаясь. Меня выворачивает наизнанку. В голове взрываются снаряды боли. Из горла капает на пол жёлтая слизь. Я не могу остановиться.

Руки бессильно скользят по полу и я падаю ничком, продолжая заходиться кашлем, прямо в потрескавшийся ламинат. Нечем дышать. Задыхаюсь не на шутку. И нет даже паники. Ничего. Мысль о возможной смерти от удушья вовсе не касается моего сознания. Наверное потому, что у меня нет сил думать. И чувствовать. Вообще.

Всё мое существо сейчас занято только тем, чтобы завершить начатое, освободить внутренности и вновь вздохнуть. Когда уж тут думать о себе и своём бренном существовании? Тем более оно уже давно и так закончилось. По крайней мере, так думает то, что осталось от сознания на сегодняшний день... Или вечер.

Что-то вырывается из горла, затопляя почти черной слизью лакированные деревяшки под моим носом. Судороги колотят меня и, из последних сил, я отталкиваюсь пальцами, чуть-чуть откатываясь в сторону от вытекшей жижи. С губ стекают последние капли отвратной массы. Всё лицо горит, как будто опущенное в кипяток. Но наконец-то раздаётся первый вдох. Ощущение ворвавшегося в лёгкие воздуха сродни спирту, вылитому в открытую рану. Кусаю губы, измазанные неестественными выделениями, до боли, до лохмотьев кожи и мяса, до струйки крови, закапавшей на пол.

Какая же радость - этот вдох. За ним делаю второй и третий. Понимая, что масса, скопившаяся внутри меня - вышла. Но никто не говорит, что это последний раз. Что всё уже прошло. А ведь следующий приступ я уже могу и не выдержать. Меня уже и так практически нет. От меня не осталось ничего.

И как будто вслед моим словам солнце исчезло. Либо я так долго кашлял и приходил в остатки себя? Не знаю. Но вся пустая, украшенная только матрасом и сломанным радио, лежащим у дверей, комната уже залито чернильными сумерками.

Опираюсь обеими руками, начиная приподниматься и не выдерживаю. Падаю на стену у окна, выбивая из себя дух. Челюсть клацает. А противный вкус жижи, смешанной с кровью окончательно сводит меня с ума. Всего лишь доползти до кухни. Там есть раковина. И там есть вода, которая течёт из почти сломанного крана.

Зачем было это всё? Как это всё началось? Кто я? Где я, в конце концов? Ответов на половину вопросов я не помню. А другие... Даже не пытаюсь вспомнить. Смутные образы, которые не волнуют моё изломанное существо. Знаю только, что всё это очень и очень важно. Критически необходимо. Только для чего... Сознание работает всполохами и постоянно гаснет. Когда же оно показывает хоть что-то... Я должен решать насущные вопросы, а не думать над чем-то. Например, я должен понять, как мне доползти до разгромленной кухни.

Начинаю ползти. Рука вперед, рука назад. Всего лишь несколько метров до дверей, а там уж. Только смыть с губ этот вкус, не более. Что такое "пить" я забыл уже давно. Появившаяся внезапно мысль о самом понятии "пить" сбивает меня с ритма и я замираю, скребя, по инерции, ногтями пол. "Пить". "Есть". "Жить". А ведь кто я такой? Какие-то образы швыряют моё истерзанное сознание в небытие.

Очнувшись вновь, я оглядываюсь. Кругом кромешная тьма. Но почему-то я вижу странные всполохи, безудержно мятущиеся из стороны в сторону. Повсюду. Как галлюцинация. Но почему-то, из-за этих всполохов, я вижу окружающее. Они освещают окружающее. И я понимаю, что их, эти всполохи, вижу только я. Понятно, что тут больше никого нет. Или есть, в другой комнате? Но суть в том, что...

Нет, это слишком сложно. Не думать. Ползти на кухню. На губах уже не просто ненавистный вкус. На них непонятная и жёсткая корка из не пойми чего. И мне кажется, что она покрывает уже всё внутри.

Как бы то ни было, из-за этих странных, безумно мелькающих вспышек в темноте, я всё вижу. Хотя на улице не просто ночь. Там непроглядная мгла и завывание ветра, который привносит в тишину моих хрипений, в которые превратилось дыхание, пугающий скрежет и дополнительной мерцание всполохов туда-обратно. Уж не знаю каким образом. Не интересно.

Вдруг собираюсь и, издавая протяжный вопль, звучащий, впрочем, только внутри меня, поднимаюсь на ноги. Несколько секунд стою, раскачиваясь, и оседаю на пол с глухим стуком. Нет, это бессмысленно.

Затихаю, продолжая вдыхать воздух. Как всё нехорошо кончилось... Стоп. А что кончилось? Может, ответ на этот вопрос принесёт мне спасение? Но тогда надо думать кто собственно я такой. А это слишком сложно. Если бы хотя бы прополоскать рот и горло. И даже выпить воды. Тогда, возможно, я смог бы думать.

Скорее чувствую, чем слышу какие-то шаги. Да, кто неровно, с трудом, но идёт. И где-то совсем не далеко. Направляясь прямо сюда. Сбивчивым и шаркающим ритмом отдаётся у меня под черепом это восприятие. Однако, меня это практически не волнует. Какая мне, в конце концов, разница?

Моргаю, открывая глаза пошире. Мне кажется, что шаги уже совсем рядом. Приподнимаю голову от исходящего холодом крашеного дерева, которым покрыт пол и вижу две ноги. Одна из них босая, другая одета в странный тапок. Точнее, видимо, когда-то это был обычный кожаный тапок. Сейчас это обгорелое и рваное нечто. Поднять глаза выше и посмотреть кто это и что это - сил нет никаких. Да и желания, желания нет...