Неудобством же она считала этот слабый, но стойкий след скуки. Повсюду она видела признаки дня, проведенного в бездействии. Передвинутые мелкие предметы, сувениры — подхваченные равнодушными руками, подверженные поверхностному осмотру, потом отставленные. Начатый и брошенный кроссворд, в который неверные ответы сначала были небрежно вписаны, а потом вычеркнуты или заменены другими неверными ответами. Испещренный закорючками блокнот у телефона — цифры и нечитаемые записи свидетельствовали о бесцельных беседах бог знает с кем.

— Хотя что я зря стараюсь: понятно, что ты не станешь ее выпроваживать, — продолжила Элли с присущей ей резкостью, — потому что в душе ты любишь, чтобы на тебе ездили.

— Нет! Я очень этого не люблю.

— Тогда ты просто трусиха! Боишься испортить отношения? Боишься, что тебя не будут любить?

— Ну и что? Все этого боятся. Даже ты.

— Это риск, на который я готова пойти.

— Тебе просто нравится провоцировать, это твой стиль, Элли, хотя тебе так же нужна симпатия окружающих, как и всем нам. В общем, я поговорю с Наоми, но по-своему.

И Кейт поговорила. И, сделав это по-своему, не преуспела.

— Может, съездишь ненадолго к Джеральдин? — отважилась она вчера задать вопрос звенящим от лицемерия голосом. — Я собираюсь к ней завтра. Могу и тебя захватить. Смена обстановки тебе не повредит. И я считаю, что полезно бывает удалиться от своих проблем на некоторое расстояние. Так можно взглянуть на все с совершенно новой точки зрения. Кроме того, свежий воздух пошел бы тебе на пользу. — Кейт действительно верила в благотворное воздействие свежего воздуха, в его оздоровительный эффект. Она уже рисовала в своем воображении, как вывезенная на природу Наоми воспрянет, как на ее бледных щеках вновь зацветут розы. — Ты выглядишь ужасно больной.

Но нет, Наоми была непреклонна, она не может уехать из города, она должна оставаться в Лондоне из-за работы.

— Какой работы? — опрометчиво и нечутко поинтересовалась Кейт.

Опять слезы. Просто реки слез, всхлипывания и утирание щек ладонью:

— Я бросила карьеру ради этого ублюдка, — рыдала Наоми, частенько оперирующая полуправдами. — Я все бросила ради него.

«Она так зависела от Алана», — рассуждала Кейт во вторник утром, снимая с решетки гриля остатки вчерашнего цыпленка. Пушкин и Петал, в состоянии возбужденного предвкушения, вдыхая слегка сернистый запах курятины, с мурлыканием терлись о ее лодыжки.

Кухня была наполнена дрожащим утренним солнцем, которое к полудню уйдет, милосердно забирая с собой разводы с оконного стекла, скопления пыли и другие признаки не самой тщательной уборки.

На комоде лежала нераспечатанная почта. Там было два письма для Алекса — из банка и от строительной компании, обратила внимание Кейт, но бездумно, поскольку прошли те времена, когда по почте приходили загадочные конверты, по-девичьи аккуратно надписанные фиолетовой пастой, надушенные как целый бордель и запечатанные любовным поцелуем. Корреспонденция же последних лет не требовала ни принюхивания, ни разглядывания на свет.

И так же прошли те времена, когда от стука крышки почтового ящика, шуршания газет, свиста почтальона у Кейт замирало сердце: пришел чек от Дэвида или нет?

На лестнице послышались нетвердые спросонья шаги Алекса.

— Как это ужасно, да? — проговорила Кейт почти довольным тоном, адресуя свои слова дверному проему, где вот-вот должен был появиться его силуэт. Сама она наклонилась, чтобы разложить неаппетитные полоски мяса в кошачьи миски.

— Что ужасно? — спросил Алекс без особого интереса.

Кейт со стоном выпрямилась и, держа руки перед собой, пошла к раковине, чтобы смыть жир.

— Как это неправильно, что в то время как половина мира голодает, наши киски трескают откормленных кукурузой цыплят.

— Не думаю, — сказал Алекс, — что наши киски согласятся с тобой. Уверен, что, с их точки зрения, все справедливо. Это вопрос точки зрения.

Тем временем далекие от подобных рассуждений Пушкин и Петал ели и бросали жадные взгляды на миски друг друга, боясь, что другому досталась лучшая порция, пока наконец не убедили себя в этом и не поменялись местами.

— Наверное, ты прав. И к тому же разве можно что-то изменить? Не посылать же объедки в общество по борьбе с бедностью? — Быстро успокоив таким образом внезапный приступ сознательности, она сунула в гриль два куска зернового хлеба и спросила: — Ты завтракать будешь?

— Тосты не хочу. Но, если я не ошибаюсь, тут пахнет свежим кофе…

— Нет, ты должен съесть хоть что-нибудь, — заволновалась Кейт. — К одиннадцати часам ты от голода упадешь в обморок.

— Да? Ну ладно, давай.

Он зевнул, прикрыв рот ладонью. Он сгрызет этот тост, напоминающий по вкусу опилки, только чтобы сделать Кейт приятное. У него был очень мужской аппетит, иногда сильный, иногда не очень, и ел он, как все мужчины, только ежели был голоден — что было трудно понять такой женщине, как Кейт, в которой аппетит и эмоции были перемешаны воедино.

— Если поторопишься, — предложила она, — я подвезу тебя к метро. Но мне надо выехать не позже восьми.

— А, не надо. Я сегодня в офис не пойду. Сначала поработаю дома с бумагами, а в обед у меня деловая встреча.

— Что-нибудь интересное?

— Мне предлагают разработать новый дизайн одного журнала. Думаю, да, это будет интересно.

— Угу. — Улыбаясь, она налила ему кофе.

«Мой сын график-дизайнер», — любила она говорить сама себе и говорила бы другим при каждой возможности («Помогите, помогите, мой сын график-дизайнер тонет!»), не будь в ней так развито чувство самоиронии.

Сейчас ее сын график-дизайнер сидел, положив локти на стол, и вежливо слушал радиопередачу «Мысль дня». Раз уж какой-то человек взял на себя труд поразмышлять о природе и значении человеческих отношений, а потом решил поделиться выводами, то следует, по крайней мере, выслушать его.

— Масло или маргарин?

— Да, спасибо.

— Так что?

— Что? А, извини. Все равно.

Во имя артерий Алекса она выбрала для него полиненасыщенный маргарин.

— Ну а ты? — хотел он знать. — Какие у тебя на сегодня планы?

— Отличные планы. — Она глубоко вдохнула и прикрыла глаза, словно наслаждалась изысканным ароматом розы. — Сначала поеду в центр садоводства. Потом кое-что посажу у Горстов. А после обеда загляну в книжный магазин.

— Но сначала к Джеральдин, да? — Он презрительно фыркнул в кофе, так как из всей человеческой расы одна его тетя вызывала у него неприязнь — из-за ее высокомерного отношения к Кейт. — Она заставляет тебя отрабатывать каждый грош.

— Ну-ну, что ты, — укорила его Кейт. — С Джеральдин все в порядке. Она очень помогла мне, когда ты был еще маленьким. Тогда Дэвид все время запаздывал с алиментами, и мне нечем было платить по счетам.

— И с тех пор она взимает с тебя этот долг натурой.

— Это несправедливо.

— Справедливо. Ты сама знаешь. Она заездила тебя.

— Ерунда, — успокаивала его Кейт рассеяно, мысленно уже поглощенная предстоящим днем. Во-первых, заехать в теплицу, прикидывала она. Заполнить багажник подносами с улыбающимися, кивающими маргаритками. Потом в Суррей. — Так, все, я поехала. Будь паинькой. — Его макушка, с бледной кожей под веселыми завитками темных волос, была невероятно притягательной для Кейт; она прикоснулась к ней сначала пальцами, а потом губами. — Надеюсь, твоя встреча пройдет успешно. Пока.

Она быстро прошла по коридору и скользнула в теплые объятия утра.

— Привет, — сказала она, сталкиваясь у калитки с мальчишкой-газетчиком, пытаясь обойти его, уступить ему дорогу, чтобы он мог доставить «Глоуб» — на растерзание Наоми, когда тремя, четырьмя, пятью часами позже та выйдет из спальни.

Все вокруг сияло, наполняя день ложным обещанием нескончаемого, великолепного лета. Тротуар был забрызган солнечным светом. Казалось, что листья бирючины за ночь стали еще более блестящими. Искрилась даже трава, пучками пробивающаяся между корней платана у обочины.