— Руководителю не пристало так себя вести. Следом звучит возглас Престрюда:

— У меня болит нога!..

Его крик запаздывает. Отвлекающий маневр уже не в силах повлиять на происходящее. Возможно, судьба Юхансена была решена именно потому, что вмешательство Престрюда запоздало. Они видят, как бледнеет лицо Амундсена. Он выглядит старше своих лет. У него грубые рабочие руки, морщины лоснятся, он небрит, веки воспалены после вылазки на юг. Профиль такой, что может нагнать страх на шайку разбойников. Только не на Юхансена.

Теперь и он встает, расправляя плечи. Они сидели рядом друг с другом, теперь стоят лицом к лицу. И человек, пытавшийся покорить Северный полюс, выпаливает в рожу тому, кто готов жертвовать собой и другими, лишь бы очутиться первым в противоположной точке земного шара:

— Я повторяю: руководителю не пристало так себя вести.

Сопровождая эти слова ругательством. Этакое штормовое предупреждение — если в нем была нужда после всего, что уже произошло. Брань не его специальность. В этом смысле он тугодум и ему не достает изобретательности. Но если уж чертыхнется, то от души.

Амундсен начинает запинаться. Такого за ним еще не замечалось. Он выдавливает из себя вульгарные слова, на какие они отнюдь не считали его способным. В нем было что-то от красной девицы. Он принуждал себя смеяться, слушая непристойные анекдоты. Сам в таких ситуациях выдавал что-нибудь донельзя пресное. Они и не подозревали, что ему известны такие выражения, какие он сейчас изрыгает.

Амундсен выбирается из тисков между двумя свитерами — Юхансена и Хасселя. Юхансен уже не может остановиться. Приступает к обстоятельному объяснению. Возможно, считает, что, изложив голые факты, понудит начальника взять себя в руки. Напоминает, что Престрюд и он начали отставать, собаки падали замертво; а куда вы-то все подевались? У нас не было палатки. Не было примуса. Мы могли погибнуть. Престрюд обморозил обе пятки. Я требую объяснения.

Престрюд кричит:

— Я обморозил обе пятки!..

Амундсен:

— Стюбберюд и Хассель тоже обморозили. Верно я говорю?!

Обращаясь к ним.

— Да! Да! — откликаются оба.

Они знают, что он говорит правду; знают также, что он лжет. Сейчас, когда правдивое слово могло утвердить его право на звание человека и руководителя, он уклоняется от истины, предпочитая полуправду, равную лжи. Хассель и Стюбберюд обморозили себе обе ноги. Но сам-то начальник разве обморозился? Почему он первым сломя голову ринулся назад, на базу?

Юхансен мог бы на этом успокоиться. Возможно, это изменило бы его дальнейший жизненный путь. Он не успокаивается. У него есть право уравновешенного человека предаться гневу, когда для этого есть причина. И он повторяет свою ошибку, недооценивая безмерную страсть оппонента во всем быть первым.

Он спрашивает ледяным голосом:

— Кто первым дошел до базы — ты или они?..

Еще немного, и полетят по воздуху чашки. Простор для кулаков не больно-то велик. Но стол достаточно узок, чтобы сидящие с обеих сторон могли вмешаться в великую битву. До сих пор Стюбберюд молчал. Человек, который мало говорил, но который построил «Фрамхейм», рывком кладет ногу на стол между блинами и прогорклым маслом. Кричит:

— Вот, погляди!

Голая ступня, пятка величиной с брюкву, синяя, налитая болью. Престрюд тоже поднимает ногу, молча выпрастывает ее из туфли и показывает. Его ступня выглядит еще хуже.

Страсти несколько стихают. Начинается медицинская процедура. Ступни обертывают тряпками, смоченными в холодной воде. Затем эти тряпки снимают, дескать, теперь нужно положить горячие компрессы, а в заключение обмыть ступни раствором борной кислоты.

— Марш в постель! — командует начальник экспедиции.

— Да-да, в постель! — подхватывает Юхансен.

Разумная реплика, намек на возможность переговоров, обмен сигналами через окопы. Вистинг слышал, что обмороженные пятки следует держать повыше. Они мастерят по люльке на каждую больную ногу и подвешивают к гвоздям в потолке. Амундсен приносит молоток. Юхансен вколачивает гвозди.

После чего они расходятся. Снаружи бушует метель. В помещениях «Фрамхейма» тесновато. Все понимают, что предстоящие часы могут стать решающими для дальнейшего хода событий. Позволим каждому уединиться: кому в собачьей палатке, кому в холодильной камере под «Фрамхеймом», кому на грязной кухоньке. Пусть не мешают друг другу.

Трое лежат в постели с обмороженными ногами. Хассель, Стюбберюд и Престрюд. Путь к полюсу стал длиннее прежнего.

Начальник тоже уединяется. Есть во льду кабина, где никто долго не засиживается, хотя мороз избавляет от запахов и сиденье застлано тюленьей шкурой. Подходят другие, видят, что занято, и уходят. Он задерживается надолго.

Уединение придает ему силы, которых недостает другим. Он может спокойно обдумать случившееся. Он не боится, а впрочем, боится — его страшит утрата ореола, но в своем желании и способности предотвратить это зло он бесстрашен. Ему претит отступать перед человеком, подвергающим сомнению его величие. Инстинкт подсказывает ему формы тактического маневра; говорить полуправду свойственно его натуре. Сейчас перед ним два пути. Широкая душа выбрала бы другой. У него душа ограниченная, и он делает свой выбор, делает мастерски.

Обед.

Теперь за столом просторнее. Трое обморозивших ноги лежат в постели, морщась от боли. Еду им приносят. Гороховый суп и тюлений бифштекс. Они едят медленно.

Он прокашливается.

Настала решающая минута: он начальник и обязан принять меры. Все откладывают вилки и ножи. Все смотрят на него.

Он неторопливо произносит:

— Я передумал.

Вот уж чего они никак не ждали. Передумал — стало быть, признаёт свои ошибки? Он продолжает:

— Я пересмотрел планы похода к полюсу. Восемь человек слишком много. Пяти достаточно. Остальные трое пойдут на восток исследовать Землю Короля Эдуарда. Эти трое — Престрюд, Стюбберюд и Юхансен.

Покоритель северных и южных льдов встает, удар нанесен в самое сердце, это личная месть, противник не стерпел правды, теперь он меня выдворяет, потому что мне достало смелости высказаться.

Юхансен отвечает:

— А если я откажусь?..

Захоти он, сейчас мог бы взять верх. Отмахнуться от их бегающих глаз, собраться с духом, ударить кулаком по столу, вытащить контракт и разорвать его пополам. Остальные поддержали бы его — может быть.

Но как раз в этой ситуации начальник доказывает, кто здесь руководитель. Он предвидел такой ответ. Кричит:

— Бьоланд! Иди за мной!

Они выходят на кухню. Остальные не слышат, что там говорится.

Бьоланд возвращается. Амундсен зовет:

— Вистинг!

Вистинг выходит на кухню. Бьоланд уныло произносит:

— Я обязан молчать.

Один за другим туда, один за другим обратно. Наконец приходит очередь Юхансена.

Амундсен вручает ему бумагу. Письменный приказ. Юхансен освобожден от участия в походе к полюсу. Вместо этого он пойдет с Престрюдом на восток под начальством Престрюда.

Юхансен профессиональный военный. Сердиться его право, но отказаться выполнить приказ, составленный по форме на основании подписанного им контракта, — совсем другое дело. Он не говорит ни слова.

Следуют дни и недели, которых девять обитателей «Фрамхейма» никогда не забудут. Бураны чередуются с сильными морозами. Иногда с моря Росса наплывает сырой туман. Весна на подходе.

Может быть, англичане уже в пути?

Как ведут себя моторные сани?

Девять человек стараются избегать друг друга. Раньше они всегда ели вместе, теперь перекусывают наспех на кухне у Линдстрёма и за обеденным столом не собираются. Чинят упряжь, пострадавшую во время первой вылазки. Семь человек не знают, как подойти к Юхансену, чтобы выразить свое сочувствие. Они раскаиваются, они поступили несправедливо, чувствуют себя предателями. Но он не из тех, кто тает от одного доброго слова.

Начальник экспедиции вежлив в обращении с ним. Вежлив в меру, без перебора. Занимаясь снаряжением, они по-прежнему сидят рядом друг с другом. Иной раз даже едят вместе. Если один надеется, что другой спасует и возьмет обратно свои слова, это тщетная надежда.