Он зверь в клетке и усердно помогает команде во всех работах. Начальник не гнушается никакого дела. Кто-то смывает с палубы собачий кал. Тотчас начальник присоединяется к нему. Он это умеет — скользить по палубе в резиновых сапогах, споласкивая доски так, что сапоги становятся такими же грязными, как палуба. Еще один способ завоевывать приверженцев. В то же время он чем-то отталкивает от себя и сам об этом знает.

Впрочем, на борту есть еще один человек, которому теперь известно, куда идет судно. Фамилия капитана — Нильсен. Он моряк, далек от философских высот. Твердо стоит на палубе и не спотыкается ни о собственный каблук, ни о свои воззрения. Амундсен скоро уразумел, что Нильсену следует знать все. Играть в молчанку со шкипером негоже. Обманывать шкипера на борту судна, где он хозяин, неприлично. А потому — разговор с глазу на глаз. Сперва твердое рукопожатие, затем несколько коротких слов:

— Понимаете, Нильсен… Я ведь могу на вас положиться?.. Вы понимаете, что я подразумеваю?..

Нильсен кивает, хотя ничего не понял и не знает, что наполовину уже куплен. А начальник экспедиции вдруг наклоняется над столом — герой севера и юга, человек, о котором кричали газеты, глаза словно шилья, и в то же время он ухитряется изобразить нужду в поддержке:

— Нильсен! Вы можете хранить тайну?..

— Конечно!

— Тогда я вам расскажу все.

И вот — он тщательно подготовился — из бумажника извлекается написанный загодя документ. Нильсен ставит свою подпись. Он будет нем как могила. И его посвящают во все.

Посреди Атлантики, не сказав Нильсену, что другие тоже будут посвящены в их тайный план, начальник продолжает наступление на тех, кто может забить отбой, когда ему вскоре придется выложить правду. На борту есть два лейтенанта, Ертсен и Престрюд. Умный начальник не станет держать в неведении лейтенанта. Хитрый начальник заводит разговор наедине сперва с одним лейтенантом, говорит: «Об этом известно только капитану и мне, а теперь и вам, ведь я могу положиться на вас, Престрюд? Подпишете?»

На очереди второй лейтенант. Может ли он отказаться, когда первый уже обещал помалкивать? Теперь остается команда.

От собачьего воя на «Фраме» ад кромешный. На борту судна 97 собак. Они привязаны повсюду, гадят всюду, люди спотыкаются о псов, чешут уши псам, нянчат псов, сидят на псах; в зоне пассата, ища на палубе спасения от жары, спят на псах. Но эскимосских лаек отличает склонность выть в унисон. Какая-то одна запевает, однако найти, какая именно, почти невозможно. Тайный запевала избран на эту роль самим всевышним, и голос у него такой, что горы дрожат и шторм пристыженно затихает. Вот он начал. Ему вторят остальные. То прибывая, то убывая в силе, хор собачьих голосов перебирает все ноты гаммы, с могучей силой разносится над океаном, и судно подставляет палубу зыби, дрожа и кренясь от давления звуковых волн. Вот кто-то выскочил из каюты. Он чертыхается. За ним появился другой, пинает первую попавшуюся собаку. Но это не та собака, не заводила, та сейчас предусмотрительно помалкивает. Зато остальные девяносто шесть удваивают мощность, посылая свои голоса к звездному небу. Еще двое появляются на палубе, сжимая кулаки. Один из них в деревянных башмаках. Он снимает башмак, целится. Промахивается, башмак летит за борт, и хозяин башмака обнаруживает, что стоящий рядом товарищ смеется. Затрещину ему! Но это уже чересчур. Еще секунда, и начнется потасовка. Тут вмешивается шкипер. Каким-то чудом его рыканье прорывается в паузу, когда собачий хор переводит дух, чтобы тотчас продолжить концерт. Взамен драки между людьми начинается потасовка с собаками. И пошла баталия, на одного человека приходится шесть, восемь, десять собак. Но псы продолжают выть. И «Фрам» ковыляет через океан, подгоняемый слабым бризом с правого борта и старомодным маленьким храбрым мотором, что похрапывает, точно добрый дядюшка, который задремал, пропустив в рождественский вечер три лишних стаканчика.

Внезапно псы смолкают.

Кругом — собачий кал. Псы постарались под собственную музыку. Все наверх — споласкивать палубу.

Познакомимся поближе с одним из членов команды. Он никогда еще не плавал в море. Сейчас его одолевает морская болезнь. Житель глухой долины Моргедал, он мало что повидал за ее пределами. Он лучший лыжник в мире. Его возили в Париж. Он соревновался на лыжах во Франции; кто-то объяснил ему, что это за страна. Он выиграл гонку. На вокзале в Гамбурге команда норвежских лыжников встретилась с Амундсеном. Улав Бьоланд спросил:

— Возьмешь меня с собой в следующую экспедицию? Он не знал, куда собирается Амундсен.

— Почему же не взять, — услышал он в ответ. И вот теперь он здесь.

Притом Улав Бьоланд не пентюх какой-нибудь. Пусть все его образование — передвижная школа, но он усвоил норвежский язык, отдающий землей и потом, и этим языком записывает свои впечатления на пути к полюсу. Он человек дела, немногословен. Силен как жеребчик, и ему нипочем любые морозы. Умеет сносить обиду, свободен от чрезмерного честолюбия. Гладко рассуждать не мастер. Но чувствует верно и твердо знает: при всех неприятных чертах начальника в нем есть и много располагающего.

Поэтому он ему верен. Не все одобряет, однако всегда лоялен, в этом и толика крестьянской хитрости: с начальником лучше ладить. Но угодничать он не способен. Суть в том, что он заявил о своем участии в гонке и намерен выиграть. Еще один пример умения Амундсена точно подбирать людей.

Они приходят в Фуншал на острове Мадейра. Здесь псам скармливают целую лошадь. Кровавая палуба, спящие собаки, пальмы на берегу, чудный пляж, воздух дрожит от жаркого марева. И на борт поднимается Тень.

Да-да — Леон из Норвегии, он здесь, пришел на Мадейру на другом корабле. Предстоит решить последние практические проблемы, желательно также оплатить некоторые счета; в каюте с глазу на глаз обсуждаются неотложные дела, затем отправляются секретные телеграммы.

Настал решающий час.

Много позже, сидя над своими записками, Амундсен все еще не может скрыть нервозности. Он тщательно все подготовил. Продумал шаг за шагом все, что должно произойти, взвесил каждое слово. Собрать всех на палубе. Заставить подождать. Не слишком долго, чтобы не раздражались. Но и не слишком коротко, пусть растет напряжение. Начальник тоже вырастает в глазах своих подчиненных, когда заставляет их ждать, — немного.

Шкипер Нильсен выходит на палубу, держа под мышкой свернутую карту.

За ним выходят вместе оба лейтенанта, потом из каюты поднимается Леон, держа в руке тяжелый портфель.

Только бы псам не вздумалось выть в эту минуту!

Момент важный и неподконтрольный. Случись так, никакой начальник не справится с ситуацией. Люди могут вспылить, разозлиться — и что тогда? Но собаки доели остатки конины, в их желудках преют мясо и кровь. Это тоже входит в план. Даст бог, воздержатся от концерта.

Наконец на палубе появляется начальник экспедиции. И на головы участников обрушивается истина — просто и твердо, ультимативно.

Мы пойдем не на север, а на юг.

Всем предоставлен свободный выбор, формально. Но кому охота в одиночку возвращаться домой с Мадейры?

И номер удается. Невероятно, но удается. Актер владеет публикой, он снова торжествует. Видит, как потрясение сменяется облегчением. Одно из главных препятствий на пути к полюсу взято.

Пальмы на берегу машут листьями, зыбь катит на юг. Скоро в путь.

Леон сходит на берег с телеграммами. Одна из них адресована Скотту. Она будет послана только из Норвегии, когда туда вернется Леон. К тому времени Скотт будет в Мельбурне, направляясь на юг.

Телеграмма составлена туманно. В ней говорится лишь, что Амундсен пойдет на юг, и ни слова о намерении покорить полюс.

Гений вправе действовать. Из этого еще не следует, что мы любим гениев.

Люди на борту — все, кроме Юхансена, — сильнее прежнего преклоняются перед начальником. А ведь он морочил им голову? И псы его обожают. А он потчует их пинками.