Его задатки больше апеллировали к содержанию, морали и математической деловитости, нежели к форме, эстетике или поэзии. Вещь, по его мнению, должна быть истинной, чтобы стать ценной. По этим причинам он будет ненавидеть всякую дипломатию, потому что в ней не найдет и капли нравственности и истины. Все, что истинно и нравственно, должно быть воспринято как руководство к исполнению и подражанию. Все, что лживо и безнравственно, должно быть отброшено в сторону. Для монарха это правило вдвойне, втройне важнее, чем для его подданных. Как можно требовать от них честности и правды, если ты сам не отвечаешь этим требованиям? «Счастье может изменить, но нельзя перестать быть честным человеком», — скажет он однажды одному из своих приближенных.

Согласно Шекспиру, честный человек бывает один на десять тысяч. Среди королей этот процент, надо полагать, еще ниже, ибо государственная умудренность с возрастом плохо уживается с моралью. Карл XII был все-таки нравственным королем — настолько нравственным, насколько позволяли время и тогдашние представления о нравственности. Так он, во всяком случае, был воспитан. Впрочем, в воспитательной программе не было ничего особенного и оригинального — оригинальным оказался ученик, для которого она предназначалась и который принял ее всерьез и на всю жизнь.

«Его Королевское Высочество должен обладать прямодушным и непоколебимым разумом, который не зазнается в счастье или приходит в уныние при неудаче... По отношению к другим людям он должен быть честным сердцем, добрым и вежливым в своих жестах, правдивым в речах и ответах, милосердным к бедным и страждущим, снисходительным и мягким, насколько позволяют правосудие и совесть; быть праведным в своем суде, чтобы не пропустить вовремя у одного то, что со всей строгостью наказывается у другого»[8].

Так наставляли его на путь истинный учителя. Но сколько юношей выслушивали в свое время подобные сентенции! И был ли среди них хотя бы один, кто воспринял бы их с меньшей рассеянностью, чем принц Карл? — спрашивает Ф. Г, Бенгтссон.

Учение шло своим равномерным ходом, каждый день с 8 до И утра, затем с 14 или 15 до 18. Норкопенсис неизменно появлялся в классе и терпеливо, мягко, но настойчиво вкладывал в голову принца свои обширные знания — ведь кроме элоквенции он знал еще кое-что. В то время не было узких специалистов и каждый ученый человек стремился охватить своим разумом многое.

Для развития самостоятельного мышления и навыков изложения он, подобно греческим философам, часто практиковал со своим учеником письменные диалоги, в ходе которых выяснялось, как ученик умеет защищать свою точку зрения и подкреплять ее ясными и логичными доводами. Вот некоторые примеры этих диалогов[9].

Обращает на себя внимание наличие у семилетнего мальчика самостоятельности мышления и уверенности в своих взглядах на непростые законы бытия. Во всех этих диалогах неизменным победителем оказывался ученик — этого хотел и сам учитель. Многие историки позже считали, что Норкопенсис, таким образом, привил Карлу чувство излишней самоуверенности и непогрешимости, которое сыграло потом роковую роль в его жизни. Возможно, что они правы, но ведь устами ученика глаголили добро и справедливость, говорит Лильегрен, а это с любой точки зрения было вполне педагогично.

Проблем перегрузки учеников в то время не существовало, и уже в этом раннем возрасте Карл стал вникать в учение об управлении государством и тому подобное. Смена поколений в ту эпоху из-за низкой продолжительности жизни происходила быстрее, чем в наше время, поэтому к пятнадцати годам молодой человек должен был полностью сформироваться и отвечать за свои поступки.

Память у принца Карла была отменная: ему достаточно было один раз встретиться с человеком, чтобы много лет спустя вспомнить его и назвать по имени. Однажды, во время польского похода, он потерял свой личный, довольно сложный, шифр, но восстановил его по памяти и написал длинное шифрованное письмо фельдмаршалу Реншёльду (Реншильду).

Смерть находилась рядом с Карлом до конца его дней. Мать, маленькие братья, отец, учителя — все они один за другим на его глазах уходили из жизни. Первую потерю он пережил, когда в 1690 году ушел из жизни жизнерадостный и мудрый Линдшёльд, сын кузнеца, достигший в результате своего карьерного роста должности королевского советника и графского титула. Его заменил граф Нильс Юлленстольпе (Гюльденстольпе), бесцветная и слишком занятая другими делами фигура, не оставившая заметного следа в душе и голове своего подопечного. Гибкий царедворец, он не обладал необходимым мужеством противостоять своенравному ученику и старался больше подлаживаться под его желания, нежели указывать на его недостатки. Королева тогда возражала против назначения Юлленстольпе, но из-за своей преждевременной кончины не успела добиться своего.

Еще более болезненной для двенадцатилетнего Карла была смерть Нурденхъельма в 1694 году, умершего после восьмилетних учительских трудов. Для впечатлительного принца срок немалый — две трети жизни! Нурденхъельм был незаменим, хотя новый учитель, канцелярский советник Томас Пулюс (Полюс), делал все возможное, чтобы соответствовать ожиданиям скорбящего ученика. Пулюс, заслуженный человек, тихий, без всяких претензий, в конце концов снискал доверие и уважение Карла, о чем свидетельствовали посыпавшиеся на него позже милости, почести и награды. У Пулюса, однако, был один недостаток: он был слишком мягкий человек, и у него не всегда хватало твердости противостоять живым наклонностям мальчика. Поэтому новому учителю дали помощника, камергера барона Густава Крунхъельма, молодого, образованного и неглупого в целом человека.