Для себя король уже принял решение в Стокгольм не возвращаться. При своей особе он оставлял Понятовского, пару генерал-адъютантов и нескольких офицеров, включая капитана Отто Фредрика фон Дюринга, лейб-медика Мельхиора Ноймана, переводчика Баптиста Савари, нескольких камердинеров и лакеев. Впрочем, и эта свита королю показалась слишком многочисленной, и он распорядился о том, чтобы все, за исключением генерал-адъютанта Густава Фредрика фон Розена и капитана фон Дюринга, следовали за ним отдельно. Примечательно, что фон Розен был лифляндцем, а фон Дюринг — голштинцем, оба моложе короля на несколько лет[226]. Карл приказал выписать на троих паспорта капитанов шведской службы: сам он стал Петером Фриском[227], фон Розен — Юханом Пальмом, а Дюринг превратился в Эрика фон Унгерна. 27 октября в 11.00 король с двумя адъютантами покинул Питеши. Король в этот момент мог считать себя мужчиной среднего возраста — ему исполнилось 32 года. Турецкое «сидени» было довольно спокойным для него временем, последние месяцы он вообще не вставал с кровати и слегка располнел. Впрочем, он быстро восстановил свою форму и чувствовал себя вполне здоровым и бодрым.
В первую же ночь трое шведских «капитанов», не доезжая до Ротентурма, заблудились в горах, и только благодаря находчивости и расторопности фон Розена они смогли, воспользовавшись услугами местных пастухов, выйти к границам Венгрии. Королевские почести были отброшены в сторону, и путники общались друг с другом на равных. Они по очереди, включая Карла, стояли на часах, караулили лошадей и охраняли сон своих товарищей. В Венгрии король приказал фон Розену отстать и следовать с четырехчасовым разрывом сзади. Скоро королю, за неимением верховых лошадей, к великому своему огорчению, пришлось пересесть в коляску. Так они с Дюрингом добрались до Вены, а в Вене снова сели на коней и проскакали верхом до самого Штральзунда.
Путешествие Карла XII сопровождалось самыми невероятными легендами и мистификациями: то его видели на танцах с местной девушкой, то хозяин таверны лично приносил в постель большой кубок вина для подкрепления «болезненного и слабого» тела короля, то его видели в таких местах, в которых он не останавливался. Как правило, за короля принимали других людей — весть о проезде северного героя быстро распространилась на всем пути следования шведов, и время от времени происходили такие и подобные им недоразумения. Для того чтобы сбить публику с толку, граф Тюре Бъельке, следовавший за королем в составе одного из отрядов, был одет в один из костюмов его величества, носил высокие ботфорты со шпорами и имел при себе так называемую математическую табакерку Карла XII.
Даже австрийский граф Вельчек, выехавший встречать Карла, попался на эту уловку. Он встретил отряд шведов под Дебреценом и попросил Понятовского объяснить ему, где находится шведский король. Поляк ответил, что не имеет об этом ни малейшего понятия, поскольку расстался с ним у турецкой границы и с тех пор его не видел. Секретарь Вельчека между тем внимательно изучал одного «простого» капитана по имени Тюре Бъельке, а тот «ломал комедию» и старательно изображал из себя его королевское величество, не употребляя за обедом вина и довольствуясь простой водой. В то же время граф Вельчек рассказал шведам, как накануне по пути в Дебрецен он встретил двух подвыпивших одиноких шведских капитанов. Предположить, что Карл XII ради маскировки пошел на то, чтобы напиться пьяным, совершенно невероятно. Для вида, чтобы провести Вельчека, он мог пригубить глоток-другой вина, но не больше. Если один из капитанов был королем, то пьяным мог быть только Дюринг[228].
Король построил свой маршрут в стороне от своих явных и тайных врагов, он пролегал через Зибенбюрген, Валахию, Венгрию, Моравию, Австрию, Баварию, Вюртемберг, Палатинат (Пфальц), Вестфалию и Мекленбург, что удлинило его путь до Штральзунда чуть ли не вдвое. На пути к городу Херманштадту они с Дюрингом скакали без остановки, и Дюринг, будучи моложе короля, устал до смерти и на почтовой станции буквально без чувств вывалился из седла.
Вольтер описывает следующий эпизод, навеянный, скорее всего, его воображением или рассказами «очевидцев»:
— Сколько у тебя денег? — спросил король Дюринга, когда тот пришел в себя.
— Тысяча экю.
— Отдай мне половину. Я вижу, ты не поспеваешь за мной и тебе придется ехать одному.
Как ни умолял его Дюринг, что он быстро восстановит свои силы и сможет снова сесть в седло, что король подвергает себя опасности, оставшись без него, Карл стоял на своем. Он отобрал у Дюринга 500 экю и потребовал лошадей. Тогда Дюринг прибег к уловке: он отозвал в сторону смотрителя почтовой станции и, указав на Карла, сказал:
— Это мой кузен, и мы вместе едем по одному делу. Хотя он и видит, что я болен, но не хочет подождать меня даже три часа. Прошу вас, дайте ему самую плохую лошадь, а для меня коляску или хотя бы какую-нибудь повозку.
Дюринг вручил смотрителю два дуката, и тот в точности исполнил его просьбу. Карлу досталась норовистая и хромая лошадь. В десять часов вечера монарх среди ночи, то ли в дождь, то ли в снег, выехал со станции. Дюринг, выспавшись, тронулся в повозке следом за ним. К рассвету он догнал короля. Карл уже загнал лошадь и шел пешком. Он сел в повозку к Дюрингу и тут же заснул на соломе. Далее они так и ехали: днем — в седле, а ночью спали в повозке и нигде не останавливались.
Рассказ французского классика занимателен и содержит все достоинства и недостатки литературных приемов того времени. Но отважился ли бы король скакать в чужой стране в одиночку? Карл XII был храбрым и безрассудным человеком, но не до такой же степени! Мало кто из монархов путешествовал в одиночестве — можно лишь привести из истории еще один случай, очень близкий по причинам и обстоятельствам эпизоду со шведским королем: Бонапарт ехал от Сморгони через Варшаву и Дрезден в Париж в санях около двенадцати дней. Но Наполеон, глубокомысленно замечает Ф. Г. Бенгтссон, ехал в относительном комфорте.
Впрочем, разве можно было сравнивать располневшего императора с моложавым «капитаном Фриском»?
Последний отрезок пущ от Вены, которую, по некоторым предположениям, Карл XII спешно и незаметно миновал 16 ноября, плохо известен: чем ближе к северу, тем меньше складывалось легенд и возникало мистификаций. Северные немцы по части экзальтации намного уступают австрийцам и своим южным собратьям-баварцам[229]. Дюринг, судя по всему, на верховой езде скоро «набил руку» или, точнее, другую, более массивную часть тела, потому что перестал жаловаться на усталость и прилежно следовал за своим повелителем. Они скоро миновали Регенсбург, Нюрнберг, Бамберг, Вюрцбург, Ханау и Кассель. От Касселя было уже рукой подать до Штральзунда. И здесь легенда о короле Швеции ходила на длинных ногах и имела длинные уши. Т. Бъельке рассказывает, что под Ханау молодой голштинец где-то обронил свою турецкую шерстяную шапочку. Нашедший этот непритязательный предмет туалета разрезал его на кусочки и стал по, частям продавать как головной убор самого Карла XII. От покупателей не было отбоя.
В Касселе инкогнито короля, кажется, было раскрыто. Ландграф Гессена послал навстречу Карлу своего адъютанта шведского происхождения, полковника Кагга, чтобы он своевременно доложил ему о приезде шведского короля. Ф. Г. Бенгтссон и многие другие шведские биографы Карла XII, приводящие этот эпизод в своих трудах, отмечают, что инкогнито в данном конкретном случае было совершенно напрасным. Кагг был безобидным человеком, посланцем дружески расположенной к королю княжеской особы, сын которого как раз сватался к сестре Карла XII Ульрике Элеоноре, и морочить голову будущим родственникам не имело никакого практического смысла.
Нам кажется, что король в Касселе продолжал «ломать комедию» потому, что просто у него не было ни малейшего желания встречаться ни с будущим зятем, ни с его отцом. Дело в том, что Карл XII к сватовству гессенского двора большого энтузиазма не проявлял, и прошел год после визита «свата» генерала Ранка в Бендеры, прежде чем он дал согласие на брак своей сестры с герцогом Фридрихом Гессенским. Ульрика Элеонора нервничала и послала в Турцию своего нарочного, капельмейстера Дюбена, с тем чтобы он добился согласия брата на этот брак, Карл еще в ноябре 1712 года писал бабке из Бендер, что оставляет решение о браке на ее собственное усмотрение и усмотрение самой невесты. Он же хотел бы только предупредить, что возможные дети от этого брака должны будут креститься в лютеранской вере, дабы в «...будущем, если наступят какие-нибудь события, лютеранской вере не был нанесен ущерб»[230].
