Девлет-Гирей тщательно избегал встречи с королем, потому что в это время его одолевали другие мысли — как оправдаться перед султаном за нарушение его инструкций. Его подданные тоже принимали участие в осаде королевского дома. Долго мучиться хану, однако, не пришлось: султан прогнал его с трона и сослал на Архипелаг. Недолго находился на своей должности и великий визирь Сулейман-паша, хотя шелкового шнурка для него султан почему-то пожалел. Сераскир Исмаил-паша тоже доставил большую радость всем шведам: он скоро отправился в тюрьму, потом был перевезен в Синоп, а два года спустя после замятии его голова была выставлена на колу перед воротами сераля. Но к тому времени ни радостных, ни печальных шведов в стране уже не было.
Когда голштинец Фабрис 13 февраля получил у Карла аудиенцию, он нашел его радостным и довольным, «...как будто имел в своей власти всех турок и татар». Было похоже, что короля увезут вглубь страны, поближе к Адрианополю или Салоникам. Короля это мало волновало, он только попросил содействия Фабриса в освобождении всех захваченных в плен шведов. Фабрис потребовал от сераскира тут же вернуть Карлу шпагу, но Исмаил-паша категорически отказался сделать это под предлогом, что «...король снова примется за драку».
Судьба строго отнеслась к Карлу XII: с момента перехода через Днепр до так называемой замятии в его жизни не было никаких внешне заметных событий. Разве можно считать событием его подковерную борьбу с третьим великим визирем? Но калыбалык в Бендерах снова заставил Европу вспомнить о шведском короле и говорить о нем с почтением и уважением, смешанным с восхищением и откровенным недоумением. С точки зрения нормального, среднестатистического человека того, да и нашего времени, это событие можно отнести к разряду самых безумных и безрассудных. Со стороны можно было подумать, что король сошел с ума.
Но только со стороны. Вникнув в суть его характера и в содержание последних лет жизни в Турции, можно прийти к выводу, что, во-первых, Карл XII находился в полном здравии и рассудке и после долгого перерыва снова показал свой истинный характер, а во-вторых, эпизод этот логически вытекал из предыдущей жизни короля. После Ворсклы наступил длительный период неподвижности и болезни, на короля обрушился целый град личных и государственных невзгод — одно их перечисление заполнит полстраницы текста, и читатель, добравшийся до этих строк, наверняка помнит о них. Его последние надежды на реванш с Россией только что рухнули окончательно и безнадежно. Карл не мог не отдавать себе отчета в том, что многие просчеты и ошибки произошли по его собственной вине — взять хотя бы отказ приехать по вызову Понятовского в турецкую армию на Дунае. Прутскую драму он, вероятно, не мог простить себе из-за того, что послушался своих советников, обыкновенных канцелярских крыс, мысливших стандартно и шаблонно. И он устал от тех самых внешних обстоятельств, которые он всегда презирал и которые стали определять его жизнь. Бендерская свалка — это взрыв всего накопившегося и наболевшего, это своеобразный протест против всех, кто в него не верил, изменил ему или забыл о нем, это вызов внешним обстоятельствам, которые никогда не мешали ему добиваться своего. В Бендерах представился случай, и король довел его до логического конца, до абсурда. Он потерпел поражение перед лицом грубой силы, но одержал над ней внушительную моральную победу и заставил и современников, и потомков говорить о себе как о настоящем герое. Один из офицеров, увидев короля через несколько дней после описанных событий, заплакал. Король осведомился о причинах, и тот признался, что от янычар узнал о королевском безумии. «Ах, вот оно что! — ответил Карл. — Скажи им в следующий раз, если они заговорят об этом, что я лучше буду сумасшедшим, чем трусом».
Бендерский калыбалык никаких политических и военных дивидендов королю не принес, после него он стал самым настоящим турецким пленником. Но зато король сделал последний яркий штрих в саге о своей жизни. Больше такого случая ему не представится. Он станет последним королем, который лично принимал участие в рукопашных схватках. Он станет последним королем, защищавшим свой горящий дом от нападения. Он станет последним королем, который погибнет на поле боя. Он станет последним королем в Европе, о котором будут складывать легенды, как о конунгах древних викингов.
...17 февраля 1713 года короля, завернутого в красный плащ, вынесли из дома сераскира и уложили в карету. (Всю дорогу и всё последующее время Карл проведет в лежачем положении.) Рядом с ним пристроили его шпагу — сераскир все-таки пошел на риск и вернул ему личное оружие. Короля сопровождали 80 шведов и 300 янычар, остальные шведы под присмотром и началом А. Спарре оставались в Бендерах. Путь короля лежал на юг. Несмотря на то что он ехал в карете, настроение у Карла было хорошее. Дж. Джеффри смотрел на положение Карла иначе: «Я не могу описать, зрителем какой печальной картины пришлось стать мне — мне, который видел этого правителя в дни его славы и блеска, когда он был пугалом чуть ли не для всей Европы, а теперь пал так низко и стал предметом презрения и насмешки для турок и неверных».
Остается загадкой, кто распорядился удалить Карла из Бендер. Султан просто физически не имел времени как-то ответить на последние события; хан формально не имел на это полномочий и был занят своими проблемами. Скорее всего, это сделал на свой страх и риск сераскир Исмаил-паша, которому дальнейшее пребывание шведского короля представлялось опасным. Пока конечной целью поездки были Салоники, но после вмешательства С. Понятовского, получившего от Карла письмо и проинформировавшего султана о бедственном положении короля, шведам определили место жительства в городе Демотика, в 40 километрах к югу от Адрианополя. Султан, находившийся под влиянием фаворитов, и прежде всего своей матери, расположенной к Карлу XII[221], вникал пока в то, что произошло в Бендерах, а потому время для личной встречи с королем еще не подошло. Но близкая расправа с виновниками преследований Карла была уже не за горами.
После калыбалыка Карл заболел и в течение одиннадцати месяцев не вставал с постели. Вот на сей раз для него действительно наступили дни ленивой собаки! Он лежал днем и ночью, сняв только верхний сюртук и сапоги, перекатывался на соседний диван, когда меняли постель, и принимал пищу лежа. Основным развлечением были сказки, которые рассказывал Хюльтман. Официально король считался бальным, но на самом деле, как пишет Лильегрен, им, скорее всего, снова овладела депрессия. Слишком велика была нагрузка последних лет, и она сказалась даже на таком железном организме, как у короля Швеции.
... Скорость передвижения кортежа из Бендер в Демотику полностью зависела от короля, а он ехал не торопясь, пока, наконец, 17 марта не добрался до места. Зачинщики Бендерской замятии к этому времени были уже наказаны, и шестой визирь — Ибрагим-паша — готовился приветствовать короля Швеции, пригласив его в соседний город Тимурташ (Демирташ). Король прибыл в Тимурташ 23 апреля и поселился в местном замке. Ибрагим-паша к этому времени кое-как успел войти в круг своих обязанностей. Он созвал массу своих друзей, пожелавших посмотреть на короля Швеции, выступил из Адрианополя с большой и пышной процессией, разбил в поле роскошный шатер и пригласил короля к себе в гости. Король, никогда ранее не встречавшийся с турецкими чиновниками, извинился и сказался больным. Но великий визирь настаивал на приглашении, и тогда Карл осведомился у него, будет ли в его обществе султан, дав понять, что без султана ему там делать нечего. Султан, естественно, не появился, и Ибрагим-паше пришлось ни с чем убираться домой. Султан, рассерженный на неловкие действия великого визиря, дал указание задушить его, так что шестой великий визирь находился при исполнении своих обязанностей всего двадцать один день.
9 июня 1713 года в Тимурташ с письмом Госсовета из Стокгольма прибыл Самюэль Окерхъельм. Для честолюбивого 28-летнего шведского чиновника и зятя К. Фейфа встреча с королем была настоящим шоком. Он нашел Карла XII «..лежащим по нездоровью не на роскошной королевской кровати, а на матраце на полу в верхней одежде, что сначала мне показалось довольно необычным и поразило в самое сердце». С. Окерхъельм доложил о плачевном состоянии отечества и остался в Турции работать секретарем в королевской полевой канцелярии.
