3. Никоим образом нельзя согласиться с тем, чтобы тебя выгоняли из страны пешим, словно скот, поскольку тебя приняли уже в качестве гостя; с тем, чтобы не давать возможности султану читать предназначенные для него письма, что указывает на преднамеренную их задержку. А когда нет другого выхода, можно ожидать крайностей.
4. Пока кто-то хочет силой выставить нас из ораны, можно ясно увидеть весь хитрый ход его мыслей и намерений... выдать нас в руки врага. Для того чтобы избежать этого, мы скорее согласимся на ваш открытый произвол и переселение нас вглубь Турции, чем согласимся с предательством, которое вынашивается некоторыми людьми, о чем султан, насколько нам известно, не ведает. Впрочем, мы готовы встретить всякого, у кого возникнет соблазн прийти к нам».
В последующие недели, до февраля 1713 года, опасное давление со стороны хана и сераскира усиливалось по кем направлениям, шведам снова отказали в дотациях на проживание, что уже имело место во времена их преследований со стороны Балтаджи, а от султана прибыл новый фирман на отъезд. Но Карл XII оставался при мнении, что султан по-прежнему является его другом, что за всем этим стоят козни крымского хана и местного сераскира и что султана неправильно информируют. Он приказал своим людям сделать запасы продуктов и сена для лошадей, принять необходимые меры безопасности и спокойно ожидать событий, даже если они, как он написал хану, примут самый крайний оборот.
В начале февраля 1713 года в Адрианополь, где находился Ахмед III, пришло известие о том, что шведы на самом деле собираются воевать серьезно: перемирие в Померании кончилось, и Стенбок, блокированный союзническими армиями на пути к Польше, осенью 1712 года двинулся в Мекленбург и в начале декабря одержал убедительную победу под Гадебушем над датско-саксонским войском. Но великий визирь, который в этот момент носил имя Сулейман-паши, продолжал содержать шведского посланника полковника Функа и двух королевских генерал-адъютантов под арестом, проводил линию на травлю и подстрекательство в отношении шведов и умышленно не пропускал к султану вести о шведской победе, давая, вероятно, возможность назреть событиям в Бевдерах.
Султан собрал Большой Диван, на котором было принято решение предоставить крымскому хану и бендерскому сераскиру в отношении короля Швеции полную свободу действий, поскольку король продолжал откладывать свой выезд из страны. Однако сразу после Большого Дивана султан каким-то образом узнал о шведской победе под Гадебушем, и вслед за первым курьером, доставившим в Бендеры упомянутый выше фирман Большого Дивана, послал второго, чтобы уведомить Карла, что все недоразумения, к счастью, рассеялись и что он по-прежнему благожелательно настроен к шведам. К сожалению, второй гонец прибыл в Бендеры слишком поздно, чтобы изменить ход событий.
... В пятницу 10 февраля до шведов дошли слухи о скором нападении на них турок. «Новые Бендеры» — дом Карла XII, уже окруженный валами и шанцами, стали укреплять дополнительно. Укрепления шведов представляли собой комплекс расположенных на площади строений с домом короля в самом центре. Здания по окружности соединялись оборонительными линиями, причем расстояние между домами было довольно большим. Когда отношение турок к шведам резко изменилось в худшую сторону, все поляки и украинцы ушли и отдали себя под покровительство сераскира. Шведы, вытесненные к этому времени из лагеря в Варнице, обосновались вокруг «Новых Бендер». Король также приказал вооружить весь свой персонал — от поварят, ординарцев и денщиков до секретарей канцелярии, и в результате получился то ли слишком большой батальон, то ли неполный полк — около тысячи человек[219].
В субботу в 10.00 турки сделали по дому 27 пушечных выстрелов, но почти никакого вреда «Новым Бендерам» не причинили. После этого они с воинственными криками пошли на приступ, но тут же повернули назад. Это была демонстрация силы: ни хан, ни сераскир не хотели доводить дело до кровопролития. Янычары большого желания выступать против короля, которого они успели полюбить, тоже не испытывали. Вернувшись в город, они стали громко выкрикивать требования к сераскиру показать письмо султана, предписывающее им выступить с оружием против Карла XII. После «митинга» янычары сняли осаду и удалились в город.
В воскресенье, 12 февраля, шведы собрались в церкви на проповедь, когда поступили сообщения о том, что турки появились снова. Службу прервали, и все разошлись по своим местам согласно боевому предписанию, составленному лично королем. На этот раз стало ясно, что турки пришли с самыми серьезными намерениями. Они выслали делегацию примерно из 50 янычар и предложили королю сдаться, чтобы они якобы беспрепятственно могли доставить его к султану. Карл XII, естественно, ответил отказом и приказал трубить боевую тревогу. Янычары сокрушенно покачивали головами и говорили, что король Швеции сошел с ума.
Некоторые из офицеров, трезво оценивавшие ситуацию, и голштинский посланник Фабрис, уверявший Карла в подлинности указания султана, попытались отговорить его от «глупостей», но король оставался непреклонен; султан ничего не знает, все является делом рук хана и бендерского сераскира. «Я знаю точно, что делаю, — сказал он. — В данном случае иного выхода нет. Нас предали. Лучше всего для нас — защищаться, как подобает храбрым мужчинам... они хотят нас запугать, чтобы мы покорились их силе».
Когда янычары приблизились к шканцам, у шведов создалось впечатление, что все должно пройти по обычному сценарию: они покричат, постреляют в воздух и разойдутся. Так оно на первых порах и произошло: янычары кричали и стреляли в воздух, а потом бросились на приступ. Защитники внешних укреплений дома никакого сопротивления им не оказали. Янычары ворвались во двор и набросились на изумленных шведов, схватили их и разоружили. Впрочем, многие из защитников, в особенности старшие офицеры, по-прежнему горячего желания участвовать в этой бесполезной драке не испытывали и охотно позволили османцам себя увести. Они хорошо понимали, что горстка шведов против нескольких тысяч турок и татар, вооруженных к тому же артиллерией, сделать ничего не сможет. Какой смысл лезть на рожон? Не так думал Карл XII. Такое поведение он всячески осуждал и не понимал, как можно отказываться от такого случая, когда каждый мужчина мог бы подтвердить свою репутацию храброго и честного воина.
Оставался невзятым дом короля, защитниками которого в основном были его придворные. Когда на площадь прискакал Карл XII и обнаружил, что первая оборонительная линия пала, всех ее защитников (около 500 человек) турки куда-то уже уводят, а вокруг начинает разворачиваться грабеж и погром, он повернул коня и, преследуемый толпой янычар (сераскир пообещал 8 дукатов тому, кто возьмет короля живым), направился к своему дому. Там уже шла рукопашная схватка. Он спрыгнул с коня и отпустил его во двор. К нему тут же подскочил какой-то турок и схватил за руку, но Карл вывернулся и с такой силой оттолкнул его от себя, что зашатался и чуть не упал на спину. Вокруг него сразу образовалась свалка из шведов и янычар, но король уже встал на ноги. Раздался выстрел, и пуля, выпущенная с близкого расстояния в Хорда (он был ранен и взят в плен), поцарапала Карлу переносицу и оторвала кусочек мочки уха. Это была его третья пуля.
Драбант Аксель Руус обхватил короля сзади за туловище и поволок его ко входу в дом. Но король сопротивлялся и просил его «...оставить ненадолго во дворе, чтобы посмотреть, что турки будут делать дальше». В конце концов он сдался, вошел в дом и дверь забаррикадировали. С ним находились несколько драбантов, польский полковник Киприан Урбанович, камергер Густав Клюсендорф, гоф-юнкер Юхан фон Пальменберг и секретарь канцелярии Карл Дидрих Эренпройсс, а также несколько офицеров и сержантов армии. Храбро сражались также слуги Гротхюсена и Спарре. Последним в дом вошел Круселль, который спустя 29 лет живо описал события в доме: «Майор Фоллин и его команда со мной вместе сделали попытку помочь королю и защитникам его дома, но встретили на пути турецких пехотинцев, которые взяли в плен всех наших и застрелили майора. Я один, раненный саблей в лицо, потеряв два зуба, прижавшись спиной к стене уже запертого королевского дома и какое-то время вынужденный сам защищаться от турок, пробился через неприятеля к королю... В доме меня во время всех приступов перевязать не успели, и Е. В. дважды любезно обращался ко мне. Когда я снова (во время последнего турецкого приступа на дом) был ранен в лицо, и было повреждено... горло, в конце концов, полумертвый, я оказался у ног короля; король сжалился надо мной и приказал перевязать, и я так и остался лежать на полу, пока турки не ворвались в горящий дом».
