Атувье поспешил к добыче. Выдернув стрелу, он при­пал к теплому алому ручейку. Как давно он не пил теплой оленьей крови!

Все чаучу знают, что дорога к яяне всегда короче, чем от нее. Да еще если возвращаешься после удачной охоты. Атувье нес тяжелый мешок с самыми лучшими кусками оленя, но совсем не уставал. Скорее, скорее к яяне, к Ты­наку! Пусть жена наестся оленины. Жена и сын. «Ой-е, я все-таки добыл оленя! Я — удачливый охотник! — пото­рапливал он себя хвалебными словами. — И еще добуду. Теперь я знаю, где проходят тропы поднебесных».

С достоинством удачливого охотника подходил он к яранге. Еще издали заметил он дым костра. Если горит огонь в очаге яяны, значит, в яяне все спокойно.

Однако, вопреки примете, он ошибся. Сперва его на­сторожило то, что Черная спина не встречает его, хотя волк должен был уже давно услышать шаги хозяина. Ведь он обязан был находиться неотлучно возле яранги, возле Тынаку. Жена на месте — сидит на корточках возле костра, спиной к мужу, но где Черная спина? «Э-э, зачем я плохо думаю,—обозлился на себя Атувье.—Черная спина, наверное, где-нибудь охотится рядом и сейчас выбежит».

Тынаку, услышав шаги, вскрикнула, испуганно обер­нулась и сразу же заулыбалась.

Атувье встревожился — в глазах жены он увидел слезы.

—      

Почему ты плачешь? — вместо приветствия спро­сил Атувье и положил у ее ног сначала голову оленя, затем мешок с мясом и свернутую шкуру.

Тынаку стыдливо вытерла кулачками слезы (ведь она была еще совсем недавно девчонкой) и, хлюпнув, тихо ответила:

—      

Черная спина убежал от нас. Его увели за собой собратья в первую ночь, которую я провела без тебя.— Она смотрела на мужа и совсем не радовалась его удачной охоте. Только северный человек может понять другого северного человека, когда у того пропадает любимая собака. А Черная спина был хоть и волком, но зато каким волком! Лучше всякой умной собаки. Он стал для Атувье и Тынаку равноправным членом их семьи, их за­щитой, их помощником. — Ты удачно поохотился,— по­хвалила мужа Тынаку и оттащила голову оленя к обруб­ку ствола тополя, на которой разделывала мясо и рыбу. Вернувшись к костру, налила в миску жирной ухи, поста­вила ее перед мужем и повесила чайник над огнем. Ату­вье даже не взглянул на еду. Он всматривался в глубь леса, но ничего не видел. Мысли его были далеко отсю­да... Он в который раз вспоминал то утро в сопках, когда Черная спина дрался с собратьями. Дрался, чтобы спас­ти его, человека, пленника стаи.

...А Черная спина в это время был далеко от яранги. Волк радовался свободе! Его сильное, гордое сердце пело песню радости — рядом с ним по тундре рыскала белая волчица. Это она, красивая белая волчица, с густым боа на шее и груди, подала ему голос в ту самую ночь, когда Тынаку осталась одна. И Черная спина, повинуясь зову плоти, зову крови, откликнулся и... убежал к ней, поки­нув логово человека и его подруги.

Еще весной белая волчица потеряла супруга — его убили человеки, охранявшие оленей. Она родила четверых волчат, но волчат сожрала росомаха, когда она, вол­чица, ушла после родов на охоту. Белая волчица металась в поисках детей, но, кроме следов вонючки и трус­ливых длинноухих, она не нашла других следов. Мать долго тосковала, но жизнь постепенно заставила забыть горе. Ее логово находилось на берегу ручья, впадавшего в реку, возле которой построил ярангу Атувье. Как-то

,

преследуя зайца, волчица неожиданно поймала запах огня. Она знала, что огонь живет рядом с логовом человека, и все не осмеливалась подойти поближе. Почуяв запах самца, волчица подала голос... Она позвала к себе — и он пришел к ней, истосковавшийся, сильный; красивый волк, готовый ради нее на все. Волчицу сна­чала насторожили запахи, которые он принес с собой,— волк пахнул дымом, человечиной. Но запахи вскоре про­пали — их «съел» иней (ночью уже подмораживало; травы громко шелестели под лапами). Утром их шкуры стали такими мокрыми, будто они только что переплыли реку.

Не отлучись Атувье, Черная спина, возможно, и усто­ял бы от соблазна, не бросился бы сразу на зов волчицы. Кто знает, может быть, прошла бы еще не одна ночь, прежде чем он решился бы уйти от человека-друга. Он все равно бы ушел, не сейчас, так после, когда после Долгого Холода ветры приносят первые запахи талой воды. Нет преграды зову плоти. Ведь и его мать, полу­волчица Дарка, откликнулась на зов Вожака волчьей стаи. Но белая волчица подала голос в ту ночь, когда Черная спина терзался от обиды на хозяина, который не взял его на охоту. Обида придала Черной спине реши­мости, и он сделал то, о чем уже не раз думал... Он ушел от подруги хозяина, который отзывался на ее странный зов — А-а-ту-у-у-вье. В этом призыве-звуке волку были понятны лишь звуки «а-а» и «у-у». Из них складывался отзыв одинокого волка на зов вожака стаи.

...Атувье все смотрел и смотрел вдаль, но ничего не видел. Многое вспомнил, всматриваясь в самого себя, о многом передумал. Теперь ему трудно будет охотиться. Э-э, да разве Черная спина только помощник в охоте? Нет, он не простая собака. Черная спина — друг, а без такого друга плохо жить в стране чаучу, если люди про­гнали тебя.

Тынаку хлопотала возле костра. Она очень обрадова­лась, что наконец-то поест любимого мяса. Развязав ме­шок, достала из него печень, сердце, почки, разрезала их на куски и бросила в котел с водой. Не все — котел был мал. Ой, плохо, что котел маленький, но она знала, что муж обязательно оставит и ей вареного мяса. Атувье хоть и большой, однако добрый, заботливый. Он всегда отдает ей самые лучшие куски. Хороший муж. Правда, совсем мало разговаривает с ней, зато много делает и совсем не ругается на нее.

Она молча радовалась, не мешая мужу думать. Мужа не надо отвлекать пустыми разговорами. Когда муж дума­ет, он работает головой, а это очень трудная работа. Она сама знает, как трудно решить, что делать завтра и потом. «Ой-е! — спохватилась Тынаку.— Муж удачно поохотил­ся, и надо устроить благодарственный праздник». Она принялась готовить толкушку: нарезала мелкими кусоч­ками вяленую рыбину, положила в миску ягоды, затем срезала уже увядший стебель пучки, располовинила но­жом окостеневший стебель и вынула оттуда немного мя­коти, любимой пищи оленей, и тоже положила ее в мис­ку. Деревянной толкушкой старательно размяла содер­жимое миски, и получилась хорошая толкуша. Так дела­ли многие семьи в стойбище, когда кто-то из мужчин до­бывал медведя, дикого оленя или горного барана. Ведь добытчик приносил мясо! Если убивали медвёдя, то толкушу делали из рыбы и ягод, шишки или брусники — любимой пищи кайнына. Если охотник добывал барана или оленя, добавлялась мякоть пучки — любимой пищи рогоногих... Вот и она решила устроить благодарственный праздник.

А Атувье все думал, как же теперь он будет охотиться без верного волка? «Завтра надо будет снова уйти в ту долину,—размышлял он.—Мяса теперь хватит надолго. Еще медвежатину не съели- Однако надо добыть еще шкуры. Моя кухлянка совсем плохая, рубашка худая, торбаса вытерлись. Да и у Тынаку летние торбаса, а в чем она зимой ходить будет?»

— Завтра я снова пойду в долину Круглого озера,— сказал Атувье и стал есть толкушу.

Тынаку исподлобья посмотрела на уставшего мужа и помешала оленину ложкой из клыка моржа. Эту ложку подарил отцу его родственник, живший на берегу моря. Береговые умеют вырезать из моржовых клыков разные хозяйственные вещи и игрушки. Когда Тынаку была ма­ленькой, у нее были две игрушки из кости — белый оле­ненок и белый медвежонок. Тынаку их очень берегла, но в голодный год отец выменял за них голову оленя у соседа Опона.

Они вдоволь наелись вареного оленьего мяса. Впервые за много дней. А около яранги лежала еще голова оленя. Вечером они будут мозговать. Совсем хорошо! Сытая жизнь настала!

День и сегодня выдался добрым — светило солнце, пусть не теплое, но все равно такое желанное в этих хмурых, глухих местах. Когда светит солнце — все де­лаются добрыми, у всех людей в душе праздник. Но коро­ток «осенний день, солнце быстро проходит свой короткий путь по небу и скатывается за белую зазубренную стену хребта. А так много надо успеть сделать за день.