Прокурор прошелся по кабинету, затем добавил:
— Передайте начальнику следственного отдела, чтобы он сам изучил дело и вместе с ним наметьте план дальнейшей работы.
— Тимофей Михайлович, а как же быть дальше? Ведь вы же лечиться уезжаете?
— Останется товарищ Курасов. Докладывать будете лично ему.
Жуков и Хохлов вышли. Жуков был явно недоволен беседой. Оставшись с Хохловым, он сказал:
— Вот так всегда, вместо того, чтобы искать детали обвинения, он ищет возможность оправдать. А нам выходит — начинай все заново. Не работа, а сущий ад. И страха у него нет. Звонят же отовсюду, требуют сообщений о показаниях преступников. Не понимаю этой сверхосторожности.
IX
Но Сенин не искал одних лишь оправдательных мотивов. Он просто не позволял себе забывать «белых пятен» в следствии. Першиков и Минкин упорно настаивали на одном предположении, которое оставалось не расшифрованным в следственных материалах. Следом за Каюковым в тот вечер шли мужчина и женщина. Если они были жителями поселка, почему до сих пор не пришли в прокуратуру или в милицию и не рассказали, что они видели. А видеть происшествие они должны были.
Он решил еще раз прочесть показания Каюкова, записанные врачом санатория, в котором тот лечился.
«Я отошел от перекрестка метров на пятьсот. На пути мне встретился Люльков. Мы поздоровались, поговорили. Перед тем, как спуститься в балочку, я видел издали на дороге машину «Москвич» с погашенными фарами, освещенную другой идущей по дороге машиной. В балочке я никого не заметил. Когда проходил мимо густых кустов терновника, кажется, услышал дыхание человека, повернулся туда, и вдруг почувствовал на шее петлю. Сильный рывок — и я упал. Когда упал, петля отпустилась, я успел просунуть под нее руку, а другой схватился за веревку. Мне кажется, в эту минуту я увидел какую-то женщину. Но затем кто-то навалился на меня. Я все же вскочил. И сразу же раздался выстрел, удар по голове, и я потерял сознание…».
— Кажется в эту минуту я увидел какую-то женщину, — задумчиво произнес Сенин. — Борисов ничего не говорит о женщине. А он ведь охотно рассказывает обо всем. Значит, определенно он не видел никакой женщины. Была ли в самом деле женщина?
В кабинет вошла секретарша и доложила, что прибыл следователь Комитета государственной безопасности и просит разрешения войти.
— Пожалуйста, проси!
Это был старый знакомый Сенина капитан Мирзов. Месяц тому назад он приезжал по поводу того, что на одном из заводов произошел подозрительный случай фотографирования чертежей в конструкторском бюро. Личность «фотографа» установить не удалось. Но Мирзов не терял надежды отыскать его. Он еще тогда высказывал предположение, что это определенно был резидент какой-то разведки. Интересно, с чем он приехал теперь?
После обычных приветствий маленький, невзрачный Мирзов, больше похожий на счетного работника, чем на капитана-чекиста, объявил, что приехал «так просто, почти в отпуск». «Хитрит чего-то», — ухмыльнулся Сенин, но излишних вопросов задавать не стал.
— Вот беда у нас одна, товарищ капитан, — сказал Сенин. — Следователи настаивают передавать дело в суд, а я все не решаюсь…
Сенин рассказал Мирзову о случившемся. Мирзов выслушал, внимательно посмотрел на Сенина и вдруг объявил:
— А ведь ты, наверное, черный маг какой-то. Представь себе, что сейчас меня очень интересует этот случай с Каюковым. Придется признаться, из-за этого я и приехал.
И он начал рассказывать Сенину одну историю…
…На аэродроме одного из больших северных городов шла обычная будничная работа. Не смолкая ревели моторы, самолеты то взлетали, отправляясь в дальние рейсы, то садились, стремительно мчась по взлетным дорожкам. После недавно прошедшего дождя бетон дорожек поблескивал глянцем. Когда близко к зданию вокзала самолет подруливал, на бетонных плитах оставались широкие следы шин. Отчетливо прорывался сквозь неугомонный рев моторов голос диспетчера, возвещающего о времени посадки самолетов. Куда-то взад и вперед по широкому полю суетливо бегали в синих форменных комбинезонах механики, цепочка автотележек тянула от самолетов к приземистым складам хорошо упакованные грузы. Налетавший с севера влажный ветер приносил с собой соленые запахи моря, гулко шумел в оголенных тополях привокзальной аллеи, изредка бросал на землю мелкие брызги дождя.
— Граждане пассажиры, — послышался отчетливый голос, — объявляется посадка на самолет — 9029. Просим выходить на посадку.
Дежурный по аэропорту стоял у начала дорожки, ведущей к самолетам, и ожидал пассажиров. К нему подошли двое юношей со спортивными чемоданчиками в руках.
— Через сколько минут отлетаем? — спросил один из них, высокий, худощавый, в белой модной фуражке.
— Строго по расписанию, в 14.00.
— А когда в Климове будем?
— В 16 часов 42 минуты.
— Вот быстро! А как в самолете, не страшно? — поинтересовался второй, перебивая товарища. — Я ведь первый раз лечу.
— Чего ж там может быть страшного? — не то спрашивая, не то отвечая, проговорил дежурный. — Места мягкие, каждому отдельное кресло. Летит самолет плавно. Иногда немножко покачивает, но это не опасно. В войну, вот тогда было другое дело, особенно если линия фронта близко. Того и гляди, «Мессер» из-за облаков выскочит. А сейчас что? Тихо, спокойно, — по всему было видно, что дежурный, коренастый, ладно сбитый, сам в прошлом летавший, был склонен к воспоминаниям.
Во время разговора к дежурному подошел еще один пассажир. Это была девушка лет двадцати — двадцати двух. Она боязливо посматривала на самолет, хотя пыталась и пошутить с другими пассажирами. Через две-три минуты к ним подошли еще два пассажира. Это были высокий, стройный мужчина лет 35—40 и молодая, миловидная женщина. В руках у мужчины был небольшой чемоданчик, у женщины — сумочка. Они стали в сторонке.
— Разрешается посадка на самолет номер…
— Пошли, — произнес дежурный, обращаясь к пассажирам.
Он подвел их к самолету. Предъявив билеты контролеру, стоящему у входа в самолет, пассажиры поднялись по лесенке и заняли свои места. Закрылась дверь Самолет плавно оторвался от земли и начал набирать высоту. 100, 200, 400 метров. Все предметы, находившиеся на земле, вначале быстро проносились под самолетом, а затем стали двигаться все медленнее и медленнее. Самолет вошел в облака, пробил их. И тогда все увидели внизу нескончаемые белые волны, словно плавающие айсберги, залитые лучами осеннего солнца. Стрелка показывала высоту 3.000 метров. Уже пройдено более пятидесяти километров.
Пассажир с чемоданчиком, все время наблюдавший за стрелкой альтиметра, встал, поправил галстук, тронул за руку свою спутницу и направился к кабине управления. Женщина пошла за ним. Он открыл дверь (она оказалась незапертой) и зашел в кабину.
— Сюда нельзя, — раздался голос командира корабля.
— Да, ничего, я тоже когда-то летал, и хочу сравнить ваш самолет с военным, — сказал шутливо вошедший.
— Товарищ, сюда входить нельзя, — вновь громко повторил командир.
Вслед за мужчиной в кабину зашла его спутница и плотно закрыла за собой дверь.
— Включай автопилот, — скомандовал вошедший пилоту, — а ты, — он обратился к радисту, — выключи рацию.
Быстро выхватив из кармана пистолет, он наставил его на пилота и радиста.
— При малейшем неповиновении — смерть! — сказал он угрожающим тоном. — Вера, вяжи руки!
Вера, спутница вошедшего, бесшумно, как кошка, бросилась к пилоту Рыбину, схватила его руки, закрутила их за спину и связала веревкой. Потом подскочила к радисту и попыталась сделать то же самое.
— Меня не свяжешь, — закричал бортмеханик Орлов.
Он схватил гаечный ключ, поднял высоко над головой, намереваясь ударить им преступника. Но тот понял намерение бортмеханика.
— Брось! — он не успел окончить фразу, как почувствовал сильный удар по голове и в то же время инстинктивно нажал на спусковой крючок пистолета. Раздался выстрел. Преступник, в руках которого было оружие, и бортмеханик Орлов одновременно рухнули на пол.
