Спустя мгновение отец Криспин, пропустив Марию, занимался уже следующим прихожанином, стоявшим в очереди. Униженная, Мария опустила голову и стиснула руки с такой силой, что чуть не вскрикнула от боли. Она закусила губу и почувствовала во рту вкус крови. «Нет! — мысленно закричала она. — Не беги»!

Отец Криспин, дойдя до конца очереди, повернулся, чтобы снова повторить всю процедуру, метнул на девушку, продолжавшую упорно стоять возле алтаря, сердитый взгляд. Мальчик-служка, стараясь изо всех сил скрыть свое удивление, шел, не спуская глаз с дискоса, в результате чего запутался в длинных полах своего одеяния и, упав на священника, смущенно пробормотал: «Прошу прощения, святой отец!»

Она почувствовала, как он прошел мимо нее к началу очереди, и осталась стоять на своем месте. Она что есть силы вцепилась в ограду, словно стояла не в церкви, а ехала на «американских горках», и подавила приступ тошноты.

Отец Криспин снова пошел вдоль вереницы людей, благословляя каждого прихожанина и кладя ему на язык облатку. Его пальцы, сжимающие ножку дароносицы, были бескровно-белыми, губы тонкими и сердито поджатыми, голос громче обычного, перекрывающий шум шаркающих ног. Когда он остановился через три человека от Марии, она снова запрокинула голову и заставила себя раскрыть рот, несмотря на то, что практически задыхалась от страха. Она высунула пересохший язык и прижала локти к бокам; ее трясло с такой силой, что она вся ходила ходуном.

Из-под слегка приоткрытых век Мария увидела подол белой альбы отца Криспина, который подошел и остановился возле нее. По ее спине заструился пот, она испугалась, что ее вот-вот вырвет. В голове пронеслись слова мольбы: «Боже, помоги мне, Боже, помоги мне, Боже, помоги мне…» И вдруг Мария почувствовала, как на ее язык что-то легло, и ощутила божественный вкус тающей облатки. Нагнувшись вперед, почти согнувшись над оградой пополам, она всхлипнула от радости и облегчения. В ее голове запел хор ангелов, и церковь наполнилась зычными звуками органа. Хор пел, а последние из прихожан, причастившись, отходили от ограды алтаря.

Она снова лежала в смотровом кабинете: ноги были закинуты на подставки, обнаженные бедра, обдуваемые прохладным воздухом, разведены в стороны. Приподними Мария немного голову, она увидела бы доктора Вэйда, красивое лицо которого было сосредоточено и серьезно. Она услышала звук натягиваемых на руки резиновых перчаток. Мария, приготовившись к осмотру, терпеливо ждала.

Она почувствовала, как он, усаживаясь, коснулся внутренней поверхности ее бедра. Мария сделала глубокий вдох и расслабилась. Его пальцы с легкостью проникли в ее влагалище. Вторая рука скользила по голому животу, нажимая то тут, то там.

Мария закрыла глаза. Она никогда раньше не замечала, как ей было приятно ощущать внутри себя пальцы доктора Вэйда.

Затем он переменил положение, и Мария почувствовала, как его рука, ощупывающая живот, медленно поползла к груди. Он аккуратно приподнял платье, вплоть до самой шеи, обнажив грудь. Она продолжала лежать с закрытыми глазами, недоумевая, что он делал.

Он нежно провел кончиками пальцев по окружностям ее грудей, прикоснулся к соскам, эротично пощипал их, в то время как пальцы его второй руки продолжали исследовать и массировать ее влагалище.

Мария открыла глаза.

Она увидела, что, склонившись над ней, ее грудь ласкал не доктор Вэйд, а Майк, который почему-то был лишь в одних плавках.

Пока Джонас Вэйд занимался своим дарящим наслаждение исследованием, Майк Холленд наклонил голову и взял один из ее сосков в рот. Мария, вскрикнув от боли и восторга, попыталась пошевелить руками, но обнаружила, что они были пристегнуты к столу. Движения доктора Вэйда стали более резкими, теперь его пальцы не массировали, а вонзались, вколачивались в нее. Губы Майка, жадно впившиеся в ее груди, стали еще более ненасытными и требовательными; его мускулистые руки скользили по ее груди, целуя взасос ее соски, шею, плечи. Мария почувствовала, что пальцы, работавшие между ее ног, которыми она также не могла пошевелить из-за того, что они были пристегнуты ремнями к подставкам, ускорили темп.

Мария отчаянно сражалась. Ремни удерживали ее руки в неподвижности, ноги — широко разведенными в стороны. Ей хотелось кричать, драться с напавшими на нее.

Она распахнула глаза и поняла, что ее вот-вот накроет волной наслаждения. Глядя на темный потолок спальни, она чувствовала ее приближение: как она зародилась в сжатых пальцах ног, потекла по ногам, усилилась в ягодицах и сдавила живот. Мария стиснула зубы и зажмурилась, позволяя волне накрыть ее с головой. Она испустила стон и выдохнула.

Изнеможенная, Мария смотрела в темноту. Ей не нужно было обследовать себя, чтобы узнать, что между ног было влажно, она знала это и так. Эта сладкая пульсация была ей уже хорошо знакома.

— Себастьян… — прошептала она в пустоту, затем она перевернулась на бок и заплакала.

— Через несколько недель, мистер Мак-Фарленд, я буду делать Марии рентген, и хочу, чтобы вы с супругой присутствовали при этом. Поскольку это будет рабочий день, я подумал, что нужно уведомить вас заранее, чтобы вы могли внести посещение клиники в свои планы.

— Конечно, доктор Вэйд, в какой день недели?

Джонас, переложив трубку к другому уху, потянулся к лежащему на столе календарю.

— В любой день на двадцать первой неделе. Думаю, к тому времени делать рентген будет уже безопасно. Поговорите с миссис Мак-Фарленд. Когда определитесь с датой, позвоните моей медсестре, и она запишет вас на рентген.

Возникла короткая пауза: видимо, Тед делал пометку в своем ежедневнике.

— Доктор Вэйд, насколько велика вероятность того, что ребенок будет с патологиями? — Тед Мак-Фарленд, казалось, был решительно настроен подготовить себя к любому повороту событий.

— К сожалению, пока я ничего не могу сказать. Я только лишь хочу, чтобы вы с супругой были там, когда проявят снимки. Если с ребенком будет что-то не так, Марии понадобится ваша поддержка.

— А если рентген покажет, что внутри нее монстр, что вы посоветуете делать? — Голос Теда был на удивление слабым, но вместе с тем решительным.

— Я ничего не могу сейчас сказать, мистер Мак-Фарленд. Это будет зависеть от многих вещей. Если ребенок будет иметь серьезную патологию, вам лучше будет поговорить об этом со своим священником.

Снова пауза.

— Вы имеете в виду поговорить об аборте? — наконец произнес Тед.

— Если беременность будет угрожать жизни Марии, то да.

— Но у нее уже шесть месяцев. Ребенок ведь уже сформировался?

— Да.

— Понятно. Спасибо, что были честны со мной, доктор Вэйд. Мы с Люссиль обязательно приедем. Большое спасибо, что позвонили.

Джонас повесил трубку и уставился на красную папку, в которой лежал черновой набросок его статьи. Единственное, чего ей не хватало, — это последней главы. Он хотел рассказать об этом Теду Мак-Фарленду — оба родителя должны будут дать свое разрешение, — но в последнюю минуту передумал. Бедному Теду и без того хватало сейчас проблем — Джонасу было очень больно говорить ему о возможных патологиях плода, но у него не было иного выхода, отец Марии имел право знать. Поэтому Джонас решил, что разрешение на публикацию статьи может подождать. В конце концов, если рентген покажет, что ребенок имеет тяжелые, не совместимые с жизнью, патологии, его статья все равно не будет закончена. Но, если снимки покажут, что плод развивается нормально, Джонас найдет способ подойти к Мак-Фарлендам…

Джонас легко массировал лицо, в то время как его мозг лихорадочно работал, пытаясь найти решение неразрешимых проблем. В этом деле было гораздо больше сложностей, чем могло показаться на первый взгляд, и именно эти сложности не давали ему покоя. Одной из проблем, с которой Джонасу предстояло столкнуться в недалеком будущем, была та, что Мак-Фарленды собирались отдать девочку на удочерение. Ему нужно было найти искренний, чистосердечный аргумент, чтобы убедить Мак-Фарлендов оставить ребенка; но вот как раз в словах «истинный» и «чистосердечный» и крылась проблема. Джонас Вэйд был твердо уверен в том, что в этом деле он руководствовался своими собственными интересами. Если Мария и ее родители решат, что будет лучше отдать ребенка, и если отец Криспин поддержит их идею, что ж, это будет единственно разумным выходом из положения и ему Джонасу Вэйду не останется ничего другого, как согласиться с ними и отступить. Если ребенка отдадут, то он никогда уже не сможет завершить свою статью. Несмотря на наличие твердой базы, поддерживающей его теорию, без анализов, необходимых для того, чтобы подтвердить его правоту, все исследование не стоит и выеденного яйца.