Взяв факел, удрученный горем командир пошел по залам дворца из крыла в крыло и наконец оказался перед тронным залом, повернулся к нему и пересек порог, сказав: «Прости, мой повелитель, за то, что я вошел сюда без твоего разрешения!» При свете факела он неуверенно прошелся меж двух рядов кресел, на которых раньше сидели придворные и решали государственные дела. Он остановился у трона, распростерся ниц и поцеловал землю. Затем, опечаленный, командир встал перед ним. Мерцающий красноватый свет факела озарил его лицо. Пепи громко произнес:

— Воистину перевернута славная и бессмертная страница! Мы умрем завтра и станем самыми счастливыми людьми в этой долине, которая никогда раньше не знавала мрака. Трон, мне с печалью приходится сказать, что твой хозяин никогда не вернется к тебе, а его преемник отправился в далекую страну. Что же касается меня, я никогда не допущу, чтобы с этого места завтра произнесли слова, которые обрекут Египет на страдания. Апофис никогда не будет сидеть на этом троне. Исчезни так же, как исчез твой хозяин!

Пепи решил вызвать гвардейцев дворца, чтобы те унесли трон туда, где он определит ему место.

По приказу Пепи гвардейцы подняли трон и положили его на большую повозку. Командир шел впереди нее к храму Амона. Там гвардейцы подняли трон и несли его за командиром. Впереди них жрецы шли к священному залу. В священном обиталище рядом со святая святых они увидели царский паланкин, окруженный солдатами и жрецами. Гвардейцы опустили трон рядом с паланкином. Жрецы смотрели с удивлением, ибо не знали, что произошло. Пепи велел солдатам удалиться и пригласил верховного жреца. Верховный жрец куда-то ненадолго ушел, затем вернулся следом за жрецом Амона, который, хорошо понимая серьезность такого ночного визита, шел торопливо. Он протянул руку командиру и спокойно произнес:

— Добрый вечер, командир.

Голос Пепи выдал тревогу и боль:

— Вам того же, ваше священство. Можно мне поговорить с вашим священством наедине?

Жрецы услышали, что он сказал, и тут же удалились, хотя их снедали любопытство и тревога. Командир и жрец остались наедине. Когда верховный жрец заметил паланкин и трон, его охватило отчаяние. Он спросил командира:

— Как паланкин оказался здесь? Что это за паланкин и как случилось, что вы оставили поле боя среди ночи?

Пепи ответил:

— Выслушайте меня, ваше священство. Мы ничего не выиграем, если станем медлить или отнесемся к создавшемуся положению без должного внимания. Вы должны выслушать меня. Я посвящу ваше священство во все, что мне известно, затем отправлюсь выполнить свой долг. Состоялась битва, которая никогда не забудется. В ней боль и слава разделились пополам. Это неудивительно, ибо мы проиграли битву за Египет, наш царь погиб, защищая свою страну, предательская рука расчленила его священное тело, царская семья покинула Фивы. Когда проснутся жители города, они не найдут и следа от своих царей и их славы. Слушайте, ваше священство, слушайте! Уже почти полночь, и долг велит мне не мешкать. В этом паланкине тело нашего повелителя Секененры и его корона. А здесь его трон. Жрец Амона, я вручаю вам наше национальное достояние, чтобы вы могли сохранить его тело и эти реликвии в надежном месте. Теперь я оставляю вас в руках Бога, жрец Фив, которые никогда не погибнут, хотя и будут стонать от нанесенных им ран!

Жрец прервал бы командира, ибо пришел в большое волнение, но Пепи не дал ему такой возможности. Поэтому жрец хранил гробовое молчание и продолжал стоять неподвижно, будто лишился всяких чувств. Командир чувствовал оцепенение и боль, охватившие этого человека, и продолжил:

— Ваше священство, оставляю вас на попечение Бога и не сомневаюсь, что вы полностью выполните свой долг к этим священным, драгоценным останкам.

Командир повернулся к паланкину, почтительно склонил голову, поцеловал его покрывало и отдал воинскую честь. Затем он попятился назад, слезы застилали ему глаза. Дойдя до лестницы, ведущей в Колонный зал, он повернулся к паланкину спиной и быстро вышел из храма, смотря прямо перед собой. Он отдавал себе отчет, что пора вернуться к своим офицерам и солдатам, чтобы начать, как он им обещал, последнее наступление.

Хотя Пепи был озабочен выполнением последнего долга, одно не давало ему покоя. Как только он вспоминал об этом, ему становилось тяжело на сердце. Командир думал о семье — Эбане, своей жене, маленьком сыне Яхмосе и всех родственниках, живших вместе на окраине Фив, где находился его земельный надел. За ночь Пепи не успел бы к своей семье, а если бы поехал к ней, то не смог бы выполнить обещания, данного солдатам, и те подумали бы, что он бежал. Командир встретит смерть, не увидев в последний раз лиц Эбаны и Яхмоса. Еще одно обстоятельство не давало покоя его душе. Он печально спросил себя: «Оставят ли пастухи землевладельца на его земле и сохранят ли богатство за теми, кто его имели? Завтра хозяев выгонят либо на улицу, либо истребят в их домах, а за Эбану и Яхмоса никто не заступится». Пепи совсем пал духом, сердце приказывало вернуться к своему дому и семье. Но сердце велело ему одно, а стальная воля — другое. Командир печально вздохнул и решил: «Напишу жене письмо». Сидя в колеснице, он распрямил лист, стал писать Эбане, передавал ей приветы, вручал ее заботам Бога, молился за безопасность и счастье сына. Затем он сообщил ей о последних событиях, о том, что произошло с армией и царем, о том, что царская семья скрылась в неизвестном направлении (он по своим соображениям не упомянул Нубию), советовал взять больше вещей и бежать вместе с сыном, членами семьи, соседями, зависевшими от нее, за пределы Фив или в один из бедняцких кварталов, где легко смешаться с простым людом и разделить с ним общую судьбу. Пепи благословил жену и сына и в конце написал: «Эбана, мы обязательно встретимся либо здесь, либо в царстве мертвых». Он передал письмо вознице, велел доставить его в дом семьи и вручить жене. Затем он прыгнул в колесницу, последний раз оглянулся на храм Амона и мирно спавший город, окутанный темнотой. Из глубин его сердца вырвался крик: «Господь Бог, храни свой город! Фивы, прощайте!»

Командир отпустил лошадей, и они понеслись по дороге, ведущей к северу.

Командир прибыл в лагерь после полуночи. Уставшие воины спали. Он направился к своей палатке и от изнеможения бросился на походную кровать, прошептав: «Отдохну немного и встречу смерть, достойную командира армии Секененры». Он закрыл глаза. Однако непрошеные мысли толстым занавесом опустились между ним и сном. Перед ним являлись призраки ужасов, с которыми он сталкивался предыдущим днем и ночью. Пепи видел лучников, преградивших путь колесницам, которые устремились на них словно стихийное наводнение, своего повелителя, пронзенного копьем, Камоса, пришедшего в ярость, затем впавшего в уныние, пока Тетишери стонала от раны, нанесенной ее сердцу.

Прощание с Эбаной и маленьким Яхмосом. Облака, собиравшиеся над южным горизонтом. Все эти мысли слились в единую волну, которая поднялась и разбилась. Но Пепи уже ничего не чувствовал, ибо сон сомкнул его глаза.

Командир проснулся на рассвете при звуках горна и встал. Он почувствовал странный прилив энергии, несмотря на усталость, слабость и недостаток сна. Пепи вышел из палатки и в утренней тишине услышал, что лагерь пробуждается, и увидел своих людей, похожих на призраки. Они приближались к нему. По голосам командир узнал своих верных и храбрых офицеров и тепло приветствовал их.

Пока Пепи отсутствовал, они успели многое сделать. Один из них сообщил:

— Мы отправили тяжело и легко раненных на лодках в Фивы, чтобы они могли влиться в ряды защитников города. Фивы сумеют хорошо защитить себя, они окажутся в выгодном положении.

Другой офицер сказал ему с горячностью:

— Мы, жители Юга, мало считаемся с жизнью в трудные времена. Среди нас нет никого, кто бы не жаждал ринуться в решающую битву.