Это должно было означать: как хорошо, что есть кому заступиться за Джун Вибер. Чарлз чуть было не расхохотался.

— Я попросила бы вас без предисловий, — сказала Бетти. — Если вы действительно пришли по делу, так говорите, по какому, и проваливайте.

— Может быть, мне лучше оставить записку, — четко выговорила Джун Вибер. — Сомневаюсь, чтобы вам можно было доверить что-нибудь на словах.

— Конечно, если это будут ваши обычные слова. Мне не хватит моего запаса непристойных слов.

Тут Чарлз не выдержал и встал.

— Послушайте, — сказал он. — Мне это надоело, Я не могу предложить вам чашку чая, мисс Вибер, потому что я не у себя дома. Я здесь только жилец. Но, если вы поручите мне что-либо передать Эдвину Фролишу, я позабочусь, чтобы это до него дошло. «И перестаньте вы так на меня глядеть», — чуть было не добавил он.

— Я пришла по поручению стотуэллского Литертурного общества, — сказала она.

— Председателем которого она является, — напыщенно заявил Хатчинс, снова почувствовав себя на твердой почве.

— Я была немного знакома с мистером Фроулишем по университету, — продолжала она. — Уже тогда было известно, что он работает над замечательным романом. Когда я узнала, что он живет здесь, — она поглядела на Бетти, — и в уединении заканчивает рукопись, я подумала, что хорошо бы ему прочитать отрывки на нашем вечере. Следующее наше собрание через пять дней, в ближайший четверг. Подтверждения не надо, но, пожалуйста, передайте ему, чтобы он позвонил, если не сможет прийти. — Она сказала ему свой номер. — Собираемся мы в женской школе в восемь часов.

Прежде чем Чарлз собрался ответить, зарокотала Бетти:

— Ладно. Слышали. Теперь убирайтесь и вы и вы, дружок. Хорош гусь! — ехидно добавила она, испепеляя Хатчинса взглядом.

— Мне кажется, она предлагает вам уйти, — извиняющимся тоном сказал Чарлз.

Хатчинс повернулся и стал спускаться по лестнице. Джун Вибер еще с минуту стояла, переводя глаза с Бетти на Чарлза. Потом сказала, обращаясь к Бетти:

— Можете не беспокоиться, милочка. Я вовсе него не зарюсь.

— А почему бы и нет? — огрызнулась Бетти. — Он носит штаны, этого достаточно.

Они смотрели друг на друга в упор. Разительный контраст: одна в брюках, тощая, неряшливая, готовая по малейшему поводу царапаться и кусаться, и другая — стройная, женственная, насыщенная энергией, как динамо, грозящее смертельными разрядами. Чарлзу стало жаль Хатчинса, жаль Фроулиша и как-то смутно жаль самого себя. Сам-то он, в такой ли уж он безопасности? Устоит ли он там, где они пали?

Джун Вибер поставила ногу на верхнюю ступеньку и начала спускаться. Когда она скрылась до пояса, грудь ее вызывающе выгнулась почти на уровне пола. Бетти наклонилась так, что лица их сблизились.

— На этот раз не хотелось о вас руки марать, — сказала она. — Но не вздумайте прийти еще раз и мутить воду. Это вам даром не пройдет.

Не отвечая, посетительница скрылась из виду.

Стоял октябрь. Осенние ветры заполнили канавы желтыми листьями, и уже темнело, когда Чарлз возвращался домой со своей тележкой. Он был еще под впечатлением недавней выходки Бетти и раздумывал, пронесло ли уже бурю или атмосфера на чердаке все еще насыщена. Он устал и решил подкрепиться чашкой чая.

Закусочная Гарри Снэка была открыта. Он поставил тележку так, чтобы ее было видно из окна, и вошел. Получив у прилавка щербатую кружку темно-бурого пойла, он присел за ближайшим столом. Усталый, отяжелевший и обмякший, он не обращал внимания на окружающее. В закусочной было почти пусто.

— Это что, ваша тележка там, за дверью?

Чарлза резанул однотонный северный говор. Он оглянулся, рядом с ним сидел коренастый, невысокий мужчина в кепке и намотанном вокруг шеи теплом шарфе. Запавшие щеки указывали на отсутствие зубов.

— Да, это моя тележка, — ответил он равнодушным тоном, выдерживая характер самостоятельного человека, не назойливого и не болтливого. Но уже то, что он ответил, вызвало новую фамильярность говорившего.

— От себя работаете, да?

— От себя.

— Что, так лучше?

— Гораздо.

— Доходнее, да?

Чарлз встал и направился к двери.

— Мне так нравится. Вот и все.

Но коренастый был уже на ногах и, понизив голос настойчиво проговорил:

— Ну, ну, не ершитесь. Я спрашиваю неспроста. Садитесь-ка. Выпьем еще по чашке.

— А я больше не хочу.

— А я ставлю, — сказал коренастый так, как будто этим все улаживалось: в самом деле, кто, находясь в здравом уме, откажется от даровой чашки чая, даже после обильного чаепития.

И вот Чарлз оказался снова за столом перед дымящейся кружкой. В той прежней своей жизни он чувствовал бы себя обязанным медленно отхлебывать, чтобы из вежливости отплатить за чай приятным разговором. Теперь он, не задумываясь, проглотил бы кружку и покинул бы непрошенного собеседника. Но чай был слишком горяч. А даже по новым своим воззрениям он не мог уйти, не притронувшись к кружке. Попался.

— Я без дальних слов, — начал коренастый, молчаливо принимая сигарету из протянутой Чарлзом жестяной коробочки. — Я видел, как вы тут расхаживаете с вашей повозкой и снаряжением. И пришло мне в голову: «Вот работает парень сам от себя. И хорошо работает. И все же, — говорю я себе, — никак ему не развернуться».

— А если я вовсе и не хочу разворачиваться?

Тот беззубо осклабился на эту шутку. Ну что на это отвечать? Конечно, шутит.

— И знаете, что я тут подумал?

— Понятия не имею.

— А тут я и сказал себе, — коренастый качал головой в такт словам: — «Парню нужен компаньон. Компаньон помог бы ему развернуться как следует».

Чарлз откинулся и недовольно посмотрел на говорившего. Он не отвечал по многим причинам. Хотя в душе он и страшился впустить постороннего в твердыню своей независимости, но нельзя было отрицать, что сама мысль об этом с некоторых пор не раз возникала в его сознании. Клиентура его была по-прежнему ограниченной, новой работы почти не подвертывалось, и вожделенные контракты оставались в мечтах. Компаньон, который подыскивал бы работу и помогал бы справиться с ней, — это, конечно, могло быть лучшим решением вопроса.

— Развернуться как следует, — повторил беззубый даже с некоторым самодовольством. Дым от затяжки валил у него изо рта и из носа. — Теперь взгляните на это с другой стороны, — сказал искуситель, пригибаясь плотную к все еще молчащему Чарлзу. — Вы молоды. Вам не хватает опыта. Пока дело ограничивается тем, что разъезжаешь с тележкой и моешь окно здесь, окно там — тут вы можете управиться один. Но ведь нельзя же вам застревать на этом навсегда!

Навсегда! Сама идея делать что-то всегда, мыслить в терминах всегда — это все было принадлежностью той, прежней его жизни. Этот манчестерец говорил явно не то.

— А я, например, мог бы стать вам полезным. Я не здешний, — этого можно было не говорить, однако, как многие, он забывал о своем акценте. — Но в Стотуэлле я уже завязал много знакомств. Я живу здесь больше года.

— Короче говоря, — медленно сказал Чарлз, — вы хотите войти со мной в компанию, потому что считаете, что мое дело можно развернуть?

— Вот именно. В точку. И что вы об этом думаете?

— Ни черта не понимаю, вот что я думаю. — Неутихающий внутренний протест заставил Чарлза говорить вызывающе.

— А чего не понимаете? Чего?

— Да мне непонятно. Оставшись по каким-то причинам без работы, вы решаете заняться мойкой окон, и вот, вместо того чтобы попытаться действовать самостоятельно, вы хотите войти со мной в компанию. Но почему? Мне ведь нечего вам предложить: ни денег, ни добавочного оборудования, ни клиентуры. На что вы рассчитываете?

— Ни на что я не рассчитываю. А вместе мы можем кoe на что рассчитывать, — сказал коренастый и энергичным жестом смял сигарету. — В душе я делец. Мы все такие в Манчестере. А суть всякого дела, — он с глубоким убеждением повторил, — суть каждого дела это комбинировать. Предположим, я начал бы все сначала в одиночку. Прибавился бы еще один конкурент, и мы вцепились бы друг другу в глотку без всякой надежды помочь этим своему делу. А, кроме того, вы меня неправильно поняли. Вовсе я не сидел и не решал заранее: «Буду мойщиком окон», а потом не искал вас по всему городу. Нет, я шел другим путем. Кончилась у меня работа, и вот я стал прикидывать, к чему приложить свою инициативу и организаторские способности.