Всем было известно, что существовали две Ребекки: одна из них, величественная и неприступная, шла в бар «Прусский король» и другая, еще более величественная, но умиротворенная, возвращалась из бара «Прусский король». Я еще не успела прийти в себя, как ко мне по пути из бара заглянула та, вторая, Ребекка. От нее попахивало виски, она снова чувствовала себя на сцене и в своем актерском блеске настолько возвысилась над всеми, что зло и добро перестало для нее существовать, ее занимало только «действо».
Ребекка запечатлела на моей щеке поцелуй. «Dear Ванда, — сказала она (и ее «Ванда» прозвучало почти как «Уонда»), — я пришла тебя поздравить. Твой сын поступил, как поступают только герои-любовники в настоящих больших пьесах, о которых нынешние борзописцы и комедианты не имеют ни малейшего представления. Ты должна признать на этот раз, что Джимми Брэдли вполне выдержал стиль возвышенной комедии. Вообще все было сыграно con brio[25]». Она произнесла весь монолог с большим пафосом и очень изящно. После чего села в ожидании аплодисментов. Я тут же принесла коньяк, что вполне заменило овации. Потягивая крохотными глотками мартель, Ребекка медленно трезвела. Даже алкоголь с трудом поддерживал святой огонь вдохновения в этом увядшем теле. Но зато за дымкой лирической грусти все еще тлел огонек коварства, и она, покачав головой, вздохнула.
— Между нами говоря, что за хитрая тварь эта Кэтлин! Сначала прибилась к дому вроде эдакой бездомной собачонки с поджатым хвостом… И вдруг: Изольда! На my sweet[26]! Я ирландок знаю… Помнишь дочку трактирщика из «The Playboy of the Western World»[27]? Любила парня, пока верила, что он убил своего отца. Спустила с лестницы, когда узнала, что он не убивал отца… Очень советую тебе, dear Уонда, присматривай за сыном, как бы эта малютка не толкнула его и на убийство.
Вскоре под предлогом сбора фантов для благотворительной лотереи ко мне пожаловали и «старые лесбиянки». Помощь «бедным союзникам» входила в число филантропических мероприятий, намеченных мисс Браун. Один из этих «союзников» — чешский летчик, инженер по профессии, сделал открытие. Какое? Ответом на этот вопрос было преисполненное таинственности молчание. Лаура, давно уже пресытившаяся тяжкой повинностью извращенчества, уговорила приятельницу быть щедрой и внести значительную сумму на реализацию изобретения чешского летчика. В свою очередь чешский летчик, огромный детина в кожаных перчатках с глянцем, со всей страстностью славянской души воздавал должное женским прелестям Лауры. В Пенсалосе тем временем поговаривали о том, что чех вот-вот предложит мисс Браун руку и сердце, он, мол, мечтает жениться на богатой дородной женщине, напоминающей по облику чешку.
При всей своей влюбленности в Лауру, мисс Браун была весьма польщена такими слухами: свое «девичество» она давно уже несла как тяжкий крест и во имя брака была готова пожертвовать старыми порочными наклонностями. Лаура же рассуждала примерно так: если изобретение пойдет в ход, чех разбогатеет и женится на мне. Если же он окажется банкротом, Браун потеряет свои деньги, я же сохраню и подругу, и любовника.
А пока что они вошли в мой дом с минами проказливых подростков. Наконец-то и в их собственной жизни что-то происходило, им не нужно было подхлестывать себя вычитанными из книг любовными историями. Они могли без особой заботы сравнивать свои собственные приключения с историей Михала и Кэтлин. И с живым интересом оглядывали комнату, которая еще так недавно была пристанищем влюбленных.
— Ну, что же будет? — спросила Браун, с любопытством поглядывая на меня. — Теперь они, наверно поженятся? Кто им может помешать? Михал — католик, полюбил девушку-католичку, которая ради него готова на все. А для католиков ее брак с Брэдли недействителен. И наш Тристан будет иметь собственную жену. Это все-таки лучше, чем путаться с чужой Изольдой.
Она робко покосилась на Лауру. Строгий профиль Венеры Медицеиской на мгновение оживила пренебрежительная усмешка.
— Боюсь, этот брак слишком дорого вам обойдется, — обратилась она ко мне. — Я вижу, что Михал оставил учебник и прихватил с собой гитару… Но, увы, цыганская музыка в Лондоне уже вышла из моды.
Честное лицо Браун на мгновение омрачилось. Мелкой рысью она подбежала к комоду, на котором лежал ошейник Партизана.
— Скажите, можно мне взять это для нашей лотереи? Я прикреплю сюда маленькую серебряную медаль с надписью «Собака Тристана». Это будет наш коронный приз. Я, — захихикала она, — я сама куплю сто билетов, и один из них будет меченый. А ты, Лаура, будешь тянуть жребий. И вытащишь то, что надо, верно? Пусть у нас останется память о Тристане.
И они ушли, унося ошейник Партизана.
Впрочем, и остальные «заинтересованные лица» не заставили себя долго ждать. Роберт Стивенс настиг меня в булочной, где он всегда с большой настойчивостью добивался «идеального» хлеба.
— Хэлло! — рассмеялся он— Какая приятная встреча! Птичка вырвалась из клетки?
Кумушки, стоявшие рядом, навострили уши. А Стивенс как ни в чем не бывало продолжал:
— Представляю себе, какой был вид у нашего знаменитого психолога! Ведь я в самую последнюю минуту перед этой нелепой свадьбой предупреждал «Опомнись, кретин! Ни одному из старцев, подглядывающих за купальщицей Сусанной, в голову не пришло потащить ее регистрировать брак. Бык умудрился даже похитить Европу и все равно эта история тоже не завершилась браком». — Стивенс упивался собственным красноречием. А потом, помрачнев, добавил: — Брэдли король английских психологов… Не мне чета. Кто я? Автор десяти томов небылиц. Дилетант. Любитель. Хотя в любой строке моих небылиц больше правды о жизни, чем у Юнга, Фрейда и Адлера, вместе взятых. Не говоря уже о профессоре Брэдли.
Хлопнув дверьми, он покинул булочную, так и не купив хлеба, ни один из сортов не был пригоден для его желудка.
Следующим, кто дал о себе знать, был полковник Пол Митчел. На сей раз это было письмо:
«Dear Madam, — выводил он своим каллиграфическим почерком, — к своему сожалению, должен вам сообщить, что, не на шутку обеспокоенный атмосферой скандала, в центре которого оказался Ваш сын, а следовательно, и Вы, я вынужден был выяснить в отделе актов гражданского состояния, когда именно мой незабвенный друг Фредди Бёрнхэм вступил в брак с госпожой Вандой, primo voto[28] Гашинской, если вообще такой факт имел место. Надеюсь, Вас ничуть не удивит, что никакого упоминания о подобном факте ни в Труро, ни в Лондоне обнаружить не удалось. Поэтому я беру на себя смелость просить Вас, мадам, чтобы, когда в недалеком будущем мистер Джеймс Брэдли возбудит дело о разводе со своей второй женой, имя моего дорогого друга не фигурировало в суде. Мне стало известно, что Вы с заслуживающей всяческих похвал осмотрительностью ведете вое дела, касающиеся наследства и банковских операций, под своим собственным именем. И все же мы, друзья Фредерика, в представлении которых его благородное имя невольно связывалось с Вами, вправе требовать теперь, чтобы Вы честно и открыто рассеяли это многолетнее заблуждение. Надеюсь, Вы признаете справедливость нашего требования и сделаете соответствующие выводы.
С уважением
Пол Д. Митчел.
Полковник гвардии
Его королевского Величества в отставке»
Разумеется, «соответствующих выводов» я не сделала но письмо сохранила.
Праздники были уже на носу, а я все не могла решить, то ли мне воспользоваться приглашением Франтишека и побыть немного по соседству с Михалом то ли, сделав вид, что я уехала, опустить шторы и провести сочельник на пепелище старого и нового прошлого. Однажды утром, когда я все еще пребывала в полной растерянности, кто-то громко постучал в дверь и на пороге появилась Гвен со своей несносной Сюзи.
