(2) Экскурсово д—Если бы уважаемые дамы минутку помолчали, мы услышали бы ужасающий рев Ниагарского водопада (Из иностранного юмора). Просьба помолчать (с элементами упрека)—в виде предположения.

(3) [Разговор Паниковского с Шурой Балагановым о способе ограбления Корейко]: —Поезжайте в Киев!—сказал он [Паниковский] неожиданно (...) Обязательно поезжайте в Киев!

— Какой там Киев!—пробормотал Шура.—Почему?

— Поезжайте в Киев и спросите там, что делал Паниковский до революции. Обязательно спросите!

— Что вы пристаете?—хмуро сказал Балаганов.

29 - 1789 — Нет, вы спросите!—требовал Паниковский.—Поезжайте и спросите! И вам скажут, что до революции Паниковский был слепым (И. Ильф—Е. Петров, Золотой теленок, XII).

Побуждение используется в (3) вместо утверждения, точнее, вместо условия, сопутствующего утверждению. Нейтральным было бы высказывание типа Если бы вы поехали в Киев, то вам сказали бы, что до революции Паниковский был слепым.

Противоположный случай —совет, побуждение в виде утверждения. В качестве примера можно привести след, сценку из «Театрального романа» М. Булгакова:

...нужно было идти на репетицию, и дальнейшие наставления он [артист Бомбар-дов) давал сокращенно—Мишу Панина вы не знаете,родились в Москве,—скороговоркой сообщал Бомбардов,—насчет Фомы скажите, что он вам не понравился. Когда будете насчет пьесы говорить, то не возражайте. Там выстрел в третьем акте, так вы его не читайте» (...) Выстрела не читайте! И насморка у вас нет! (М. Булгаков, Театральный роман, 12).

Часть советов излагается в виде утверждений, что подчеркивает их категоричность (Мишу Панина вы не знаете, родились в Москве»— и то и другое — заведомая неправда, о чем знают оба собеседника).

Рекламное объявление под видом эпитафии:

Надпись на могиле:«Здесь покоится прах Юджина Джерома Смита, чья безутешная вдова держит отличный ресторанчик на 94-й авеню, который всегда к вашим услугам с шести утра».

Замечательный образец тонкой словесной игры — беседа прокуратора Пилата со своим заведующим тайной службой Афранием, где приказ убить Иуду маскируется опасением за его жизнь. В начале беседы прокуратор говорит, что он получил сведения о том, что Иуду зарежут этой ночью, а деньги, полученные за предательство, подбросят первосвященнику с запиской: «Возвращаю проклятые деньги!» Афраний отвечает, что у него этих сведений нет. Прокуратор настаивает, что сведения такие имеются, и просит «принять все меры к охране Иуды из Кириафа». «Приказание игемона будет исполнено,—заговорил Афраний,—но я должен успокоить игемона: замысел злодеев чрезвычайно трудно выполним» (...) — «И тем не менее его зарежут сегодня,—упрямо повторил Пилат,—у меня предчувствие, говорю я вам!» (...) «Слушаю»,— покорно отозвался гость, поднялся, выпрямился и вдруг спросил сурово: «Так зарежут, игемон?» — «Да,— ответил Пилат,— и вся надежда только на вашу изумляющую всех исполнительность» (М. Булгаков, Мастер и Маргарита, 25). Основным структурным средством передать нужный смысл является здесь многократное употребление глагола в форме будущего времени (зарежут) — без указания на предположительность (могут зарезать, попытаются зарезать).

И наконец, приведем отрывок из рассказа А. Бухова «Шаблонный мужчина», построенного целиком на игре речевыми актами. Флиртующая женщина свои пожелания провожающему ее мужчине облекает в форму обличений низменных мужчин:

— Именно самцы, и ничего больше» Я вас всех как насквозь вижу» Дай-ка, мол, провожу,может, что-нибудь и выйдет»

— Ну, помилуйте» Ничего, ничего» Я провожу»

—Я и говорю~ Сейчас наймете извозчика, сядете ко мне чуть ли не на колени... Сидите, наверное, и обдумываете, какой бы найти ресторан подешевле. Только имейте в виду, что я в скверный ресторан поехать не могу (...) Если уж так не можете от меня отстать~ Извозчик, «Рим» знаешь?

И т. д. до логического конца.* «Яу что, добились? Эх вы... Плотоядные...»

Описанная особенность носит явно интернациональный характер. Вспомним стихи Р. Бернса, где женщина также излагает свои пожелания (даже, пожалуй, требования) в виде опасений:

— Тебя попробуй лишь пусти.«

— «Пусти!»—сказал Финдлей.

— Уснуть не дашь ты до зарш.

— «Не дам!»—сказал Финдлей.

Коммуникативная неудача, или провал коммуникативного акта — это «полное или частичное непонимание высказывания партнером коммуникации, т. е. неосуществление или неполное осуществление коммуникативного намерения говорящего» [Ермакова — Земская 1993: 31].

Показательный пример — разговор Иудушки с сыном Петенькой о женитьбе другого сына, Володеньки, из романа М. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» (гл. III):

— Никогда я не позволял! Он мне в то время написал. «Хочу, папа., жениться на Лидочке». Понимаешь', «хочу», а не «прошу позволения». Ну, и я ему ответил, коли хочешь жениться, так женись, я препятствовать не могу! Только всего и было.

— Только всего и было,—поддразнивает Петенька.—А разве это—не позволение?

— То-то, что нет„ Я что сказал? Я сказал: не могу препятствовать—только и всего. А позволяю или не позволяю—это другой вопрос. Он у меня позволения не просил-, он прямо написал: «хочу, папа, жениться на Лидочке»—ну, и я насчет позволения умолчал.

О. Н. Ермакова и Е. А. Земская справедливо отмечают неудовлетворительность принятого разделения коммуникативных неудач в зависимости от того, кто является «виновником» неудачи — говорящий или слушающий: в подавляющем большинстве случаев «вина» «в равной мере относится к обоим коммуникантам», а иногда ее разделяет с ними сам язык, его устройство (см. [Ермакова — Земская 1993: 32—33]). Материалы языков ой игры подтверждают это наблюдение.

Коммуникативная неудача вызвана чаще всего разным пониманием цели высказывания или описываемого действия. Несколько примеров:

(1) На состязании по водному поло тренер кричит своему игроку, завладевшему мячом и рвущемуся к воротам противника: «Отдай мяч Гиви!» Игрок, видя, что Гиви далеко позади, а ворота соперника близко, устремляется вперед, забивает гол и торжествующе кричит тренеру. «Вот видите, я гол забил!» Тренер отвечает: «Гол-то ты забил, а Гиви утонул!» Коммуникативная неудача вызвана здесь разным пониманием цели действия.

(2) Умирает старый еврей. Тут жена стоит, дети. «А Моня здесь?»—еврей спрашивает еле-еле. «Здесь».—«А тетя Брана пришла?»—«Пришла».—«А где бабушка? Я

ее не вижу».— «Вот она стоит».— «А Исак?»—«Исак тут» — «А дети?»—«Вот все дети»—«Кто же в лавке остался?!» (И. Ильф—Е. Петров, Двенадцать стульев, IV). Налицо непонимание домочадцами глубинной цели вопросов умирающего.

(3) [Мать—дочери-пятикласснице]: —Доченька, пора бы нам с тобой поговорить на сексуальную тему—Да, мама, что бы ты хотела знать?

(4) Опаздывающий на вокзал постоялец гостиницы.

— Тьфу ты, пропасть! По-моему, я что-то зцбыл в номере. Эй, мальчик, сбегай в мою комнату и посмотри, не оставил ли я там своей пижамы и бритвенного прибора. Беги скорее, у меня осталось всего пять минут.

Через четыре минуты вернулся запыхавшийся мальчик-.

—Да, сэр, они лежат там.

(5) — Вы видели, как преступник задушил вашу тешу?

— Видел, господин судья.

— Почему же вы не бросились на помощь?

—Я хотел, но когда увидел, что он и сам справится, решил не вмешиваться.

(6) Жертву дорожного происшествия доставили в госпиталь.

В приемном отделении, записывая его данные, сестра спрашивает.

— Женаты?

— О нет, нет!Я попал под автомобиль.