— Сам не знаю, о чем я думал. Полагаю, меня занесло. — И посмотрел на меня поверх чашки такими обезоруживающими, выразительными глазами. — Наверное, я ревновал.

Я чуть не подавилась. Неужто близится наша ключевая любовная сцена? А я сижу вся в крошках. Я положила последний кусочек круассана на тарелку и поставила ее на прикроватный столик рядом с телефоном.

— Ревновал?

— Думая о том, что ты здесь… — Он покачал головой. — Видать, я слегка обезумел.

Я почувствовала, как глаза наливаются слезами.

— Флейш…

— Знаю, это звучит странно, но я испытал дикую ревность к твоей работе.

Ласковая улыбка, которая уже изгибала мои губы, разом исчезла. К моей работе. Флейш ревновал меня не к Дэну, а к моей работе!

— Потому что ты начала новую карьеру, тогда как я продолжаю болтаться без дела. — Я автоматически открыла рот, чтобы что-то сказать, но он покачал головой: — Нет, это правда. Болтаюсь.

Я прикусила губу. Не такого признания я ждала. Не на такое надеялась. Требовалось время, чтобы перестроиться.

— И ты права, — продолжил он. — Нет у меня силы воли, чтобы хоть что-то довести до конца.

«По крайней мере он честен», — подумала я.

— Может, ты еще не нашел достойной идеи. Давай признаем: я не уверена в том, что «Ты пожалеешь» может вызвать интерес у широкой публики.

Он отшатнулся, словно я вонзила в него дротик.

— А почему?

Я постаралась высказаться дипломатично.

— Пьеса излишне… персонализирована.

— Естественно. Хорошее искусство всегда отталкивается от личного.

— Да, но… — Слишком поздно я поняла, что угодила в трясину. — Но возможно, ты так долго не можешь ее закончить прежде всего потому, что не получается у тебя выйти через личное к общему.

— Ну и ну! — воскликнул он. — И когда ты только успела набраться редакторской мудрости!

Он говорил правду. За эти два месяца я уяснила, что и как нужно говорить авторам.

— Вчера мы с девушками говорили об этом.

— Обо мне?

— Нет, о редакторах вообще и языке, которым они пользуются. Мы старались расшифровать тот странный код, который вы используете в своих отказных письмах.

Он на удивление быстро нашел общий язык с писательницами.

— Однако в сказанном тобой немалая доля истины. И я хочу, чтобы ты знала: я очень сожалею о том, что испортил тебе деловую поездку. Больше такого не повторится.

— Больше меня скорее всего никуда и не пошлют.

— Тогда можно гарантировать, что никогда больше ничего подобного не сделаю.

Я рассмеялась. Таким я Флейшмана еще не видела. Искреннее раскаяние не было его сильной стороной, вот и получалось не очень. Но он старался.

То есть сделал шаг в правильном направлении.

— Ничего ты не испортил, — пришлось признать мне. — В принципе ни-че-го.

— Но твое свидание с этим парнем…

— Дэном. — Я вздохнула. — Это было не свидание.

А что еще я теперь могла сказать?

Его брови сошлись у переносицы.

— Куда он подевался? Почему вы не остались в баре?

— Он поднялся к себе, как только мы вернулись в отель. Хотел лечь спать, чтобы успеть на ранний рейс. — Тут я забеспокоилась. — Надеюсь, этот инцидент не усложнит наше дальнейшее сотрудничество.

— А если и усложнит, что с того? — пожал плечами Флейшман. — Писательницы, с которыми я вчера говорил, о нем не очень высокого мнения.

— Он представляет многих наших авторов.

— Правда? Кого?

— Шанну Форрестер, Джой Силвер…

Дальше мне продолжать не пришлось.

— Он агент Джой Силвер? — переспросил Флейшман. — Правда? Я ее люблю.

— У него много хороших клиентов.

— И ты говоришь, он уже уехал?

— Думаю, что да. Возможно, уже находится по ту сторону Скалистых гор.

Завтрак мы закончили в мирной обстановке. Флейшман молчал, занятый своими мыслями. А потом, когда я решила, что уже пора собираться в аэропорт, вдруг спросил, не хочу ли я прогуляться по городу, посмотреть, что тут интересного.

— А что тут интересного?

— Согласно путеводителю, где-то неподалеку огромный книжный магазин.

Мой самолет вылетал в начале первого.

— Уже почти девять.

— Боишься опоздать на наш рейс? Еще масса времени.

Наш рейс?

— Я возвращаюсь вместе с тобой.

— Ты думаешь, мы успеем?

Флейшман небрежно махнул рукой:

— Я никогда не опаздывал на самолет.

Я приняла душ и оделась в рекордное время, и мы направились в «Город книг». Магазин был огромным, чтобы ориентироваться в нем, требовалась карта. В итоге мы провели там больше времени, чем хотели. И конечно же, в аэропорт прибыли, когда очередь к сканерам службы безопасности вытянулась на мили.

В опоздании, правда, был один плюс: я напрочь забыла о тех ужасах, которые поджидали меня впереди. И Флейшман, за что ему отдельное спасибо, купил мне какие-то таблетки от тошноты в газетном киоске в аэропорту. К тому же при регистрации нам дали места рядом.

Короче, мы успели к самому окончанию посадки.

— Мы все сделали правильно, — заявил Флейшман, когда мы торопливо шли по телескопическому трапу. — Если бы приехали раньше, пришлось бы сидеть в аэропорту.

Такая вот у Флейшмана интересная логика.

Когда нас, как скотину, прогоняли мимо первого класса, я увидела знакомого мужчину, который сидел в большом, обитом кожей кресле с бокалом «Кровавой Мэри» в руке. Дэн!

Словно почувствовав мой изумленный взгляд, он поднял голову. На мгновение смутился, но тут же пришел в себя. Ослепительно улыбнулся:

— Какая приятная встреча!

И это для него ранний рейс? В половине первого?

Меня так и подмывало стукнуть его по голове. Зачем он вчера мне врал? Боялся, что я возьму его в заложники в баре отеля?

— Может, вместе поедем в Нью-Йорк? — предложил он.

— С удовольствием.

— Приглашаю на ленч.

Я засмеялась и двинулась дальше.

Когда мы уселись в плебейском салоне, Флейшман вопросительно посмотрел на меня:

— Говоришь, он хороший агент?

— Да, — выдохнула я и вытащила из кармана на спинке сиденья журнал. — На одну четверть — хороший агент, на три — сандвич с копченой колбасой.

В аэропорту наши с Флейшманом пути разошлись, так что домой я приехала одна. Когда открыла дверь, Уэнди зубной щеткой чистила плинтусы и стыки с полом и стеной, а телевизор был настроен на «Домашний канал».

— Привет! — поздоровалась я.

Подруга посмотрела на меня — радости на ее лице я не заметила.

Но как же хорошо вернуться домой! Я плюхнулась на стул и оглядела квартиру, которой мне так не хватало. Особенно…

В панике я огляделась еще раз. Макса нигде не было.

— Что ты сделала с Максом? — Приходилось признать, что за последнее время я очень привязалась к этому песику.

— Он в тюрьме.

Уэнди указала в угол. Макс сидел в пластмассовом ящике для перевозки собак с дверцей-решеткой из толстой проволоки. Выглядел ящик как тюремная камера. Макс сидел тихо, но в карих глазах стояла мольба и по доносившимся из ящика шорохам я могла сказать, что хвост пребывает в непрерывном движении.

— За какое преступление?

— Он сжевал мои сапоги.

От страха за Максуэлла по моему телу пробежала дрожь. Не приходилось удивляться, почему он такой тихий… Сам факт, что он остался в живых, следовало расценивать как чудо.

— Мне очень жаль.

Она продолжала свое занятие.

— Где Флейшман?

— Решил заехать в Коннектикут и выжать деньги из папаши, чтобы оплатить поездку.

Вот тут она посмотрела на меня.

— Насчет поездки…

— Честное слово, Уэнди, я понятия не имела, что Флейш собирается лететь в Портленд и оставить тебя одну. Ни малейшего понятия.

Она хмыкнула.

— Что между вами происходит?

— Ничего.

— Ты всегда так говоришь.

— Потому что это всегда правда. Ну почти всегда.

— Так он полетел за тобой, чтобы…

Пусть никакого удовольствия мне это не доставило, но пришлось признаваться.