Тем не менее на столе чего-то не хватало, пусть я и не могла понять, чего именно.

Наконец вспомнила и застонала. Флейшман! Чертова книга. Я начала писать отказное письмо…

Однако рукописи на столе я так и не обнаружила. Не нашла ее и на полке. Обыскала весь кабинет, но «Разрыв» как сквозь землю провалился. Я поднялась и направилась к столу Линдси.

— Где ты была? — спросила она. — Ездила навестить Мюриэль?

Я кивнула.

— Как она? — Ей хотелось знать последние новости.

Вновь дилемма: то ли сказать, что у Мюриэль совсем съехала крыша, то ли защитить ее. В итоге сочувствие победило. Тем более что мое психическое здоровье тоже не тянуло на эталон.

— Это был несчастный случай. — И выдумала красочную историю о том, как Мюриэль хотела взять пузырек с одними таблетками, а взяла совсем с другими. Знала, что история эта обежит издательство, едва я отойду от стола Линдси.

— Надо же! — воскликнула она. — А мы все думали, что она рехнулась.

Я поняла, что самое время сменить тему.

— Ты брала рукопись с моего стола?

Ее глаза широко раскрылись.

— Я не подходила к твоему кабинету, клянусь! Только раз… Чтобы взять мятный леденец из баночки на книжной полке. А больше ничего не трогала, клянусь. Может, еще оторвала несколько листков с липкой полоской на обратной стороне из блока, который лежал в верхнем ящике стола. Но у тебя он практически полный.

— Не бери в голову, — отмахнулась я.

И тут меня осенило. Чтобы убедиться, что такого просто не могло случиться, я направилась к столу Лайзы.

— А вот и ты! — воскликнула она. — Наконец-то!

— Мерседес у себя?

— Она ушла сегодня пораньше.

Я нахмурилась.

— Искала меня?

Лайза фыркнула.

— Всю вторую половину дня.

— Да, мне пришлось отъехать…

— Не важно. Она просто взяла то, что ей было нужно, с твоего стола.

— Что? — Но разумеется, я знала что. Этого-то я и боялась.

— Рукопись.

Сердце у меня упало.

— «Разрыв»?

— Не знаю, как она называется. Но Мерседес чуть не на час заперлась в кабинете с этой рукописью.

— И каково ее мнение?

— Понятия не имею.

Может, книга Мерседес не понравилась. Собственно, скорее всего не понравилась. Странная книга. Не по профилю «Кэндллайт».

— Думаю, она взяла рукопись с собой, — добавила Лайза. — Если тебя это порадует.

Не порадовало.

По дороге домой я репетировала речь, с которой намеревалась обратиться к Флейшману. Разумеется, не вслух. Никто бы в метро и не обратил внимания на конторскую крысу, что-то бормочущую себе под нос, но я еще гордилась тем, что со стороны выгляжу психически здоровой.

Я не собиралась ни визжать, ни ругаться. Хотела излучать спокойствие и здравомыслие, чтобы никто не спутал меня с неуверенной в себе, нервной, чокнутой Ренатой. Да, она была выдуманным персонажем, но за один день стала для меня совершенно реальной, будто слабоумная сестра-близнец, которую я пыталась избегать всю жизнь, а она взяла и где-то раздобыла номер моего сотового телефона.

Одна мысль не давала мне покоя: а если «Разрыв» понравится Мерседес? Когда я читала это чудовищное сочинение, мне казалось, что передо мной не роман, а некая история, которую рассказывает непосредственный участник событий. И каждое из этих событий выставляло меня на посмешище. Теперь, прокручивая рукопись в памяти, я пыталась понять, как воспримет эту книгу заведующая редакцией «Кэндллайт букс», которая и определяла политику издательства. Где место этой книги в нашей издательской вселенной? В «Почерке мастера»? Флейшман в авторах бестселлеров не числился. Вообще не числился в авторах. Серия «Девушка в городе»? Он не был девушкой. И «Разрыв» определенно не укладывался в традиционные рамки жанра любовного романа.

Вывод особенно грел мне душу. Флейшман полагал себя экспертом по части любовных романов. Читая их четыре месяца кряду и посетив одну конференцию мастеров, он видел себя экспертом. Но посмотрите! В первой же своей попытке встроиться в этот жанр он сочинил оскорбляющую мою честь и достоинство историю о том, как мужчина избавляется от умной женщины ради богатой сексапильной блондинки.

Я почувствовала себя в безопасности.

Практически поверила в это.

Господи, помоги!

Придя домой, я изумилась тому, что переступила порог в самом начале шестого. Не меньшее потрясение вызвало мое появление в такую рань и у Уэнди. Я обычно только собиралась домой, когда она уже уходила, чтобы провести очередной вечер среди направленных на сцену прожекторов.

— Ты выглядишь так, словно кто-то умер, — обеспокоилась подруга. — Что-то случилось дома?

Само собой, она имела в виду Огайо. Мы были достаточно молоды, чтобы называть домом место, где находились наши родители, а не съемную квартиру.

— Там все в порядке. — Я огляделась в поисках Флейшмана. — А где вундербой?

Уэнди покачала головой:

— Я пришла несколько часов назад, но его уже не было. Между вами что-то произошло?

— Ну… — До этого мой голос оставался ровным и спокойным, а тут дрогнул. Я почувствовала, что уверенность, с которой я шла домой, дала трещину и может вот-вот рассыпаться. Черт! Почему Флейшмана нет? Я приготовилась к завершающей стычке с ним. Собрала всю силу воли, чтобы отказаться от дружбы, которую мы поддерживали столько лет. А теперь все слова, которые я собрала и сформулировала в голове, испарились как дым.

Я упала на диван, опустошенная, дрожа всем телом. Не помог и Максуэлл, который, повизгивая, тут же забрался мне на колени. Он слишком много времени провел с Уэнди, которую воспринимал исключительно как злую мачеху.

— Что случилось? — повторила Уэнди.

Искренняя тревога, которая прозвучала в голосе, сработала как взрыватель. Я выложила все события этого дня. Практически пересказала всю книгу, включая малоприятные эпизоды собственного прошлого, которые теперь стали неотъемлемой частью «Разрыва». Рассказала о визите к Мюриэль в Бронкс, о встрече с Бернадиной. И о том, как по возвращении на работу узнала, что Мерседес забрала рукопись Флейшмана с собой.

Когда я закончила, лицо Уэнди пылало от гнева.

— Он действительно все это написал?

Я кивнула.

— Я в книге есть? — последовал вопрос.

Об этом я совсем не думала.

— Нет, тебя нет.

Уэнди закатила глаза. По какой-то причине тот факт, что она осталась за пределами книги, разозлил ее еще больше. Она прямиком направилась к нашему общему стенному шкафу.

— Тогда займемся делом!

— Каким?

— Соберем его вещи. Прямо сейчас.

Никто не умел переходить от слов к делу так быстро, как Уэнди.

Я вскочила. Нет, мысленно я всю вторую половину дня собирала вещи Флейшмана. А теперь, когда увидела, как кто-то делает это в реальности, запаниковала.

— Подожди…

— А чего ждать? Пусть убирается отсюда. Он написал о тебе книгу, так? Это нехорошо, так? И пусть даже Флейшман думает, что станет новой Жаклин Сюзан[85], то, что он сделал, недопустимо.

— Но…

— Это вмешательство в личную жизнь, Ребекка. Ты не должна дать ему ни малейшей возможности убедить себя, что другу такое дозволено. Ты и моя подруга, и я этого не потерплю. Не тот случай. Нет.

И Уэнди принялась за дело.

Отдернула занавеску с тропическими рыбками, начала доставать чемоданы. Все Флейшмана.

Вид этих чемоданов спокойствия мне не добавил. И тут явился Флейшман. С охапкой цветов.

Я открыла рот, чтобы заговорить, но в комнате прозвучали совсем не те слова, которые ожидала услышать. Потому что одновременно со мной открыла рот и Уэнди. При этом воздуха в легкие она набрала больше, так что ее голос полностью заглушил мой. Никакой дипломатии. Никакой сдержанности. Уэнди исповедовала совсем другой стиль.

— Сукин ты сын! — Она швырнула чемодан к его ногам. А когда Уэнди срывается на крик, земля начинает дрожать.