С чемоданом у ног, с вибрирующими стенами вокруг, Флейшман, оно и понятно, выглядел, словно его огрели обухом по голове.

Я, в общем, тоже остолбенела. Ожидала, что участниками этой сцены будем только мы с Флейшманом. Как-то не подумала про Уэнди. Но ведь она прожила с нами все эти годы. И очевидно, общая квартира, странные отношения между мной и Флейшманом, собачья моча и все такое не могли не сказаться на ее психике. Вот она и сорвалась.

Уэнди надвинулась на Флейшмана, и тому пришлось прикрываться букетом лилий как щитом.

— Как ты посмел вот так использовать Ребекку?

На его лице отразилось недоумение.

— О чем ты говоришь?

— О твоей книге. Ты написал о ней столько дерьма, и теперь еще хочешь его опубликовать! Так вот, «Кэндллайт» опубликует эту историю только через ее труп! И мой тоже. Эта книга появится в магазинах в тот самый момент, когда в аду начнут продавать мороженое.

— Уэнди…

Флейшман поймал мой взгляд. В его глазах стояла боль.

— Тебе не понравилось?

Уэнди скрестила руки на груди.

— Это очень мягко сказано.

Флейшман заметно покраснел.

— А что не так.

Я набрала полную грудь воздуха.

— Ты включил в нее…

— Ты выставил Ребекку психопаткой! — крикнула Уэнди.

Флейш прищурился, отмахнулся.

— Но что ты думаешь об истории?

Истории? Он издевался? Видел, что Уэнди в ярости, а его волновало исключительно мое мнение. Как редактора?

Вот тут я впервые подумала, что надо бы его воспринимать как автора.

— Ты думаешь, рукопись достойна публикации?

Я откашлялась.

— Не уверена. Я, во всяком случае, надеюсь, что она никогда не увидит свет.

Его словно громом поразило.

— Так ты не собираешься ее покупать?

Уэнди просто завизжала:

— Эй! Именно это она и пытается тебе втолковать!

На самом деле это пыталась ему втолковать Уэнди. Но Флейшман даже не взглянул на нее. Для него она не существовала. Безумными глазами он уставился на меня, но такое внимание не могло радовать. Потому что он видел не меня, а человека, который мог что-то для него сделать.

— Я изменил имена.

— Чуть-чуть, — указала я. — Меня эта замена не обманула, и не обманет никого из наших знакомых.

— И что? — спросил он. — Разве то, что случилось с нами, принадлежит тебе? Это была и моя жизнь. Я могу писать о ней, если хочу.

— Верно.

— Ты чересчур чувствительна. Поверь мне, если ты упустишь эту книгу, то совершишь большую ошибку.

— Флейш…

Уэнди копошилась на заднем плане, вытряхивая из шкафа одежду Флейшмана.

— Мы допустили единственную ошибку — позволили тебе так долго здесь тереться. Но с этим покончено. Тебе придется уйти, Флейшман.

Он вздрогнул. Вновь посмотрел на меня.

— Ты тоже так думаешь?

Я сглотнула слюну.

— Да.

Он положил цветы на стол, потом повернулся к нам, сложив руки на груди. И от этой его позы мне стало как-то не по себе.

— В договоре об аренде стоит моя фамилия. Помните? Я вносил залог за квартиру.

— И что? — спросила я. — Мы давно выплатили тебе нашу долю.

— Квартира принадлежит нам всем, — поддержала меня Уэнди, — и мы в большинстве.

— Да, но главное — это фамилия, указанная в договоре. Поэтому если кто-то отсюда и уедет, то не я.

— Но ты не можешь выгнать нас. — Только сейчас Уэнди осознала, какую накликала на себя беду.

— Могу. Договор аренды выписан на мое имя. По закону квартиру арендую я.

Уэнди и я уставились на него. Потом переглянулись. Что мы могли ответить?

Он вскинул руки:

— Буду великодушен. Дам вам неделю.

— Неделю?

Его брови сошлись у переносицы.

— Это наверняка больше, чем вы дали бы мне.

Поднял чемодан, подошел к шкафу и начал укладывать вещи.

— Я уезжаю в Коннектикут на несколько дней и хочу, чтобы к следующей среде вас здесь не было.

По какой-то причине, когда я представляла себе, что мы с Флейшманом все-таки разбегаемся, в моем воображении всегда возникала эмоциональная сцена. Со слезами и криками. С воспоминаниями событий из нашего общего прошлого. У меня и в мыслях не было, что все закончится короткой ссорой из-за права на аренду, а потом десятью минутами напряженного молчания, пока он набивал чемоданы вещами. Все произошло так холодно, так бездушно. Мы ничем не отличались от любых троих поссорившихся соседей. И это не делало нам чести.

Наполнив и закрыв оба чемодана, Флейшман прошествовал к столу. Взял свои цветы.

— Можете забирать телевизор. Я скоро куплю плазменную панель. — Он пристально посмотрел на меня. — Компетентный специалист уверял меня, что эту книгу будут раскупать, как горячие пирожки.

И вышел за дверь — с высоко поднятой головой, с двумя чемоданами и охапкой лилий.

Как только мы остались одни, Уэнди рухнула на диван, на лице отражался ужас.

— Я и мой болтливый язык, — пробормотала она. — Мой болтливый бездомный язык.

— Перестань, — попыталась я успокоить ее. — Ты все сделала правильно. Это было здорово.

Я села на стул, положила голову на обеденный стол, как мы делали на первом курсе колледжа, если хотели немного подремать. Максуэлл скреб лапой по моей ноге, пока я не взяла его на колени.

— Как думаешь, о ком он говорил?

— Когда?

— Кто мог сказать ему, что книга будет хорошо продаваться? Кому еще он мог дать почитать это?

— Кто знает? Может, Наташе? Но скорее всего это просто треп.

— Все может быть, но…

— Теперь у нас более серьезные проблемы, чем книга, Ребекка. Как нам найти за неделю новую квартиру?

— У тебя есть деньги? — спросила я.

— А как ты думаешь?

Я вздохнула:

— У меня тоже нет.

— Я думала, ты теперь много зарабатываешь.

— К сожалению, и трачу тоже. Не знаю, как можно получать больше денег и иметь меньше, но именно так и происходит.

Она поднялась, подошла ко мне, ухватила под мышки, практически сдернула со стула.

— Пошли.

— Куда? — Сдвигаться с места решительно не хотелось.

Но Уэнди умела настоять на своем, и мы отправились в ближайший корейский магазин, где купили лапшу, бутылку мерло и новый номер «Виллидж войс». Дома я вскипятила воду для обеда, тогда как Уэнди просматривала частные объявления.

— Я бы хотела жить на Манхэттене, — заявила она.

Я фыркнула.

— В Верхнем Ист-Сайде? Скажем, в таун-хаусе?

— Если мы собираемся переезжать, сначала нужно определить идеальный вариант, а потом искать компромисс, — указала Уэнди.

— Да, всегда приятно знать, чего у тебя никогда не будет.

Она проигнорировала мой скептицизм.

— И не придется два раза в день подолгу трястись в подземке.

Действительно, зачем трястись, если можно не трястись? И раз уж мы размечтались…

— Не помешала бы и кухня побольше. Без тараканов. — Я задумалась. — Ванная!

— И настоящая спальня с дверью, которая закрывается.

— Господи, это уже фантастика! — воскликнула я.

Мы продолжали мечтать, пока ели лапшу, запивая ее вином, поэтому почувствовали некоторое разочарование, выяснив, что с нашими финансовыми возможностями можем рассчитывать разве что на студию в Алфавит-сити[86]. Собственно, мы могли бы замахнуться на большее, если бы Уэнди позволила мне увеличить свой взнос, но она не хотела и слышать об этом.

— Если мы не будем платить поровну, все пойдет наперекосяк.

Я начала просматривать предложения в Бруклине, она же глубоко задумалась, брови сошлись у переносицы.

— Беда в том, что мы переплачиваем, потому что не можем позволить себе большего.

— Что?

— За квартиру с одной спальней просят астрономическую сумму, а с двумя спальнями — чуть больше астрономической.

Она была права. Но какая нам с этого польза? До конца вечера мы наметили несколько вариантов в Бруклине.

— Начну звонить завтра, — подвела итог Уэнди.

— Я тоже могу, — вызвалась я.

— Нет, давай я. Завтра работаю в кофейне. Играть в баристу интереснее, если одновременно кипятишь молоко и разговариваешь с агентами по недвижимости.