Мама не уставала перечислять мне тех знакомых, которые, по ее словам, читали книги, изданные «Кэндллайт».

— Сама-то я, разумеется, дамские романы не читаю, разве что иногда беру в библиотеке. Мне нравятся короткие. Легко читаются, а это мне и нужно после того, как уйдут внуки.

— Хорошо, будут тебе короткие, пришлю, — пообещала я.

— Нет, не нужно! — В ее голосе зазвучала тревога. — Теперь я буду покупать их, зная, что от продаж зависит твое благополучие.

Я рассмеялась:

— Не волнуйся, мама. «Кэндллайт» и так получает кучу денег от других людей, которые не читают дамские романы, но покупают наши книги.

Отца книги не волновали. Он заговорил о материальном.

— А какой ты получила социальный пакет? — спросил он.

— Э… полагаю, хороший.

— Полагаешь? Разве ты не обсудила этот вопрос перед тем, как поступила на работу?

— Папа, я не уверена, что был повод для обсуждения. Я точно знаю, что у меня есть медицинская страховка и компания полностью оплачивает услуги дантиста.

— Тебе нужно провериться.

— Что?

— Пройти диспансеризацию. Господи, разве ты не думаешь, что должна заботиться о своем здоровье? — И это говорил человек, который любил все жареное. — А как насчет отпуска?

— Я думаю, две недели… или что-то вроде.

Я услышал, как он, накрыв микрофон ладонью, жалуется матери: «Ты только послушай! Она думает!»

— Папа…

— Может, теперь ты сможешь снять себе квартиру?

— У меня есть квартира.

— Ну… — Он вздохнул. Я сразу поняла, к чему он клонит. — Квартиру только для себя. Или хотя бы с одной соседкой. — Отцу очень не нравилось, что один из моих соседей — мужчина. Флейшмана он никогда не жаловал. — Этот парень, который крутится около тебя… как там его зовут? Тот, что ведет себя как твой бойфренд, но таковым не является.

— Ты знаешь, как его зовут. Он провел в твоем доме прошлое Рождество.

— Точно. Может, теперь ты сможешь сказать ему, что пора искать новое место жительства? Хотя я не понимаю, почему ты не сделала этого гораздо раньше. Теперь ты очень привлекательная девушка, знаешь ли.

«Теперь», — сказал он. А ведь и прежде папа говорил, что я привлекательная, словно не замечал, что я была толстухой.

Я попыталась сдержать раздражение. Знала, что он говорит не о прошлом. За первые восемнадцать лет научилась находить скрытые оскорбления в самых невинных фразах. Нет, он советовал мне отделаться от Флейшмана по другой причине: боялся, что я не успею найти мужа до того, как снова растолстею.

— Флейшман — мой друг, папа.

— Знаешь, я тут прочитал в одном журнале о таких, как он, пока сидел в приемной у врача. Видишь, я пользуюсь положенным социальным пакетом.

Я напряглась.

— Подожди. Ты прочитал в журнале о Флейшмане?

— Конечно. Таких, как он, выделили в особую категорию. Они называются метросексуалами[48].

Я прикрыла трубку рукой, чтобы он не услышал моего гогота. С удовольствием представила себе, как отец, приверженец консервативных взглядов, осваивает популярную социологию в приемной врача.

— Думаю, ты прав.

— И ты считаешь, это хорошо? — спросил он озабоченным тоном.

— Проводились специальные исследования, папа. Это врожденное. Такие уж они от природы.

— Если будешь умничать, я передам трубку твоей матери, чтобы она смогла продолжить рассказ о том, что читали в этом мире последние тридцать лет.

Я рассмеялась. Знала — он этого не сделает, поскольку относился к тем людям, которые старались не затягивать разговоры, чтобы не дать слишком уж нажиться на них телефонной компании. Он заставил меня пообещать, что буду усердно трудиться и схожу к врачу, а я обещала, что постараюсь не вызывать нареканий, которые могут привести к моему увольнению.

— Увольнению?! — воскликнул он. — С какой стати им тебя увольнять? Они должны радоваться тому, что ты работаешь у них, Бекки!

Я быстро закруглилась, чтобы не начать всхлипывать. Такой уж у меня отец. Сначала ругает, а потом начинает расхваливать.

Но через несколько недель я начала склоняться к мысли, что он прав. Не в том, конечно, что «Кэндллайт» повезло со мной. Но вот навязчивый страх перед грозящим мне увольнением отступил. Я начала расслабляться. Проявлять интерес к общению с сослуживицами. Стала настолько спокойной, что впадала в панику уже не при каждом телефонном звонке. И желудок перестало жечь, когда утром я поднималась на лифте в редакцию.

Собственно, по утрам я уже с нетерпением ждала того момента, когда войду в лифт. Ведь всякий раз появлялся шанс подняться наверх наедине с Красавчиком.

Вот до какой степени мне хотелось чего-то романтического.

Как-то утром я вошла в кабину лифта и обнаружила там Андреа. Выглядела она подавленной.

— Что-то не так? — спросила я, подозревая, что очередное собеседование о приеме на работу закончилось неудачно.

Она пожала плечами:

— Обычная тоска, которая накатывает, когда я вхожу в лифт и не вижу мистера Неотразимого.

Мистер Неотразимый?

— Ты про Красавчика?

— Кого?

— Мужчина в лифте. Светлые волосы. Мечтательные карие глаза.

Андреа просияла.

— Ты тоже его видела?

Словно повстречала еще одного человека, который видел гигантских белых кроликов. Я кивнула:

— Несколько раз говорила с ним.

— Я говорила с ним несколько лет.

Я постаралась подавить ревность.

— Интересно, где он работает.

Андреа загадочно улыбнулась:

— Раньше я представляла себе, что он шпион или что-то в этом роде. Но в конце концов решила, что лучше об этом не задумываться. Он просто парит где-то над нами. Посланник небес.

Мы обменялись впечатлениями, пытаясь определить, к кому из нас особо благоволит этот лифтовой Адонис. Андреа утверждала, что его истинная любовь — она, но я стояла на том, что она не права. Мы продолжали спорить, когда вышли из лифта.

— Подумаешь, подержал тебе дверь, — фыркнула Андреа. — Однажды он коснулся моего локтя.

— А мне один раз дал бумажную салфетку.

Она ахнула.

— Когда?

Прежде чем я успела рассказать о бумажной салфетке и помаде на зубе, меня позвала Мюриэль.

— Ребекка, можно тебя на минутку?

Я резко остановилась, обернулась.

— А что такое?

— Я хотела узнать, появилась ли у тебя возможность прочитать рукопись моей подруги.

Уже? За кого она меня принимает? На курсы скорочтения меня никто не посылал. Прошло лишь несколько недель после нашего ленча в «Бомбей-палас». А может… Ладно, полтора месяца.

— Еще нет. Но она уже первая на очереди.

Этой фразе я научилась у других редакторов. Ее придумали для того, чтобы успокаивать авторов, которые ждали месяцы и месяцы. И между прочим, фраза эта приносила желаемый результат.

— Отлично, — кивнула Мюриэль. — Я так и передам Мелиссе.

Так звали ее подругу. Мелисса Макинтош. Я вспомнила, как полтора месяца назад, взглянув на титульную страницу, сунула рукопись в одну из груд папок, где она сейчас и пребывала. Испытывая уже знакомое чувство редакторской вины, я дала себя слово по возвращении в кабинет прочесть рукопись. И слово сдержала. Во всяком случае, вернулась в кабинет и взяла папку с полки.

Но как только взглянула на титульную страницу, сердце упало.

Известно, что нельзя судить о книге по обложке, но ведь так все и судят, не правда ли? Именно по этой причине издательство «Кандллайт» тратило сотни тысяч долларов на художественную редакцию и фокус-группы. Иначе читатели не смогли бы понять, о чем книга, с одного взгляда на ее название.

Вот и здесь все можно было сказать сразу: книга «Ранчер и леди» не могла приглянуться читателям. Хотя бы потому, что ранчеры и леди уже имели место быть как минимум в двух сотнях книг, выпущенных издательством. Я не проработала здесь и двух месяцев, но уже это знала.