В данный момент другие рыцари и несколько леди из числа гостей совершали обряд «вооружения» – каждый из них выносил по одной принадлежности новеньких сверкающих доспехов и складывал рядом с Бадриком к ногам Ройса. Когда была принесена и положена последняя, Ройс поднял глаза на Дженни, державшую золотые шпоры, главный символ рыцарства.
Подхватив длинную юбку зеленого бархатного платья, Дженни шагнула и положила их на траву у ног Ройса. Наклоняясь, она взглянула на золотые шпоры на кожаных, натянутых до колен сапогах Ройса и вдруг подумала, было ли его посвящение в рыцари на поле битвы при Босворте хоть сколько-нибудь похожим на это грандиозное торжество.
Годфри улыбнулся ей, выступил вперед, неся на вытянутых руках последнюю и самую важную деталь снаряжения – меч. После того как и меч занял свое место рядом с Бадриком, Ройс задал юноше три вопроса тихим и строгим голосом. Похоже, что ответы Бадрика явно удовлетворили Ройса, и он кивнул. Затем последовала традиционная акколада[15]; Дженни невольно затаила дыхание, когда Ройс широко размахнулся и звонко ударил Бадрика по лицу.
Брат Грегори быстро огласил церковное благословение новому рыцарю, воздух наполнился радостными криками, сэр Бадрик поднялся, и к нему подвели коня. Соблюдая традицию, он взлетел в седло без помощи стремян и достойнейшим образом объехал переполненный двор, швыряя слугам монеты.
Леди Катарина Мельбрук, симпатичная брюнетка, всего чуточку старше Дженни, подошла к ней и улыбнулась, наблюдая за гарцующим на коне под аккомпанемент менестрелей рыцарем. На прошлой неделе Дженни с изумлением обнаружила, что кое-кто из англичан нравится ей, и изумилась еще больше, когда показалось, что и они ее приняли.
Подобное отношение к ней так разительно отличалось от их поведения на свадебном вечере в Меррике, что у нее остались кое-какие сомнения на этот счет. Однако Катарина Мельбрук стала единственным исключением, заводя откровенные и дружелюбные разговоры, и Дженни полюбила ее и прониклась доверием с самого первого дня, когда та, хохоча, заявила:
– Слуги болтают, будто вы нечто среднее между ангелом и святой. Нам рассказывали, – поддразнила она, – как вы два дня назад разжаловали своего управляющего за то, что он высек кого-то из ваших вассалов. А с провинившимся пареньком, поразительно метким охотником, обошлись более чем милосердно.
С этого момента завязалась их дружба, и Катарина постоянно оказывалась у Дженни под рукой, помогая вести дела и распоряжаться слугами, когда они с тетушкой Элинор разрывались на части.
В данный момент она отвлекла внимание Дженни от сэра Бадрика, шутливо заметив:
– Известно ли вам, что ваш супруг и сейчас сверлит вас взглядом, который даже мой совершенно неромантический муж называет «нежным»?
Дженни невольно устремила взор в ту сторону, куда смотрела Катарина Мельбрук. Ройса окружала толпа гостей, среди которых был и лорд Мельбрук, и он, кажется, был поглощен завязавшейся среди мужчин беседой.
– Он отвернулся в тот самый момент, как вы взглянули, – фыркнула Катарина. – Однако вчера вечером он смотрел совсем по-иному, когда лорд Брафтон таскался за вашими юбками. То был взгляд бешеного ревнивца. Кто бы мог подумать, – перескакивая с одного на другое, болтала она, – что наш дикий Волк станет ласковее ручного котенка меньше чем за два месяца после женитьбы?
– Он не котенок, – возразила Дженни с таким чувством, что у Катарины вытянулось лицо.
– Я… пожалуйста, Дженни, простите меня, ведь вы в самом деле попали в ужасное положение. Мы все понимаем, поверьте.
Глаза Дженни тревожно расширились при мысли о том, что ее чувства к Ройсу каким-то образом могли стать общим достоянием. Несмотря на отчуждение, они более двух недель назад, когда в ворота начали въезжать нежданные гости, прибывающие на турнир, договорились не посвящать посторонних в свои разногласия.
– Все понимаете? – осторожно переспросила Дженни. – Что именно?
– Ну, как трудно вам будет завтра… сидеть на турнире на галерее мужа и оказывать ему знаки внимания на глазах у своих родичей.
– Я этого делать не собираюсь, – со спокойной решимостью заявила Дженни.
– Дженни, но не собираетесь же вы сесть на другой стороне… с шотландцами?
– Я и есть шотландка, – провозгласила Дженни, но внутри у нее что-то мучительно сжалось.
– Теперь вы Уэстморленд… Сам Господь заповедал жене прилепиться к мужу! – Прежде чем Дженни смогла ответить, Катарина схватила ее за плечи и отчаянно проговорила: – Вы даже не представляете, что наделаете, если публично уйдете на сторону его противников! Дженни, здесь Англия, а ваш муж – это… это легенда! Вы выставите его на посмешище! Все, кто успел полюбить вас, сменят любовь на ненависть, пусть даже в тот же момент будут презирать вашего мужа, не сумевшего покорить собственную жену! Пожалуйста… я умоляю, не делайте этого!
– Я… мне надо напомнить мужу о времени, – безнадежно отвечала Дженни. – Еще не зная, что у нас будет столько гостей, мы отвели этот вечер вассалам, прибывшим в Клеймор для принесения присяги на верность.
Торчавшие позади нее слуги глядели ей вслед как побитые, потом кинулись к кузнецу, стоявшему в компании двух десятков конюших из Клеймора.
– Ее сиятельство, – не веря самому себе, выпалил один из слуг, – будет завтра сидеть с шотландцами. Она усядется против нас!
– Врешь! – взорвался юный лакей, обожженную руку которого Дженни вчера самолично лечила и перевязывала. – Она никогда так не сделает. Она наша.
– Милорд, – молвила Дженни, добравшись до Ройса, и он мгновенно повернулся к ней, оборвав лорда Мельбрука посреди фразы, – вы сказали… – попыталась напомнить она, не в силах выбросить из головы слова Катарины об обращенном на нее взгляде мужа.
«Похоже, – опасливо думала Дженни, – что-то такое в глазах его есть, когда он вот так смотрит…»
– Что я сказал? – спокойно переспросил он.
– Вы сказали, что обычно все рано ложатся накануне турнира, – пояснила Дженни, приходя в себя и принимая то самое любезно-безразличное выражение, которое пыталась сохранять при нем после смерти Уильяма. – И если собираетесь предоставить всем такую возможность, разумно было бы принять присягу на верность и покончить с этим, пока не слишком поздно.
– Вы себя плохо чувствуете? – спросил он, оглядывая ее прищуренными глазами.
– Нет, – солгала Дженни. – Просто устала.
Вассальную присягу принимали в большом зале, где собрались все феодалы Ройса. Почти целый час Дженни стояла с Катариной, Бренной, сэром Стефаном и другими, наблюдая, как каждый вассал Ройса подходит к нему в свой черед. В согласии с древней традицией каждый опускался перед ним на колено, вкладывал обе руки в ладони Ройса, покорно склонял голову и клялся в верности. Этот акт повиновения нередко изображался на портретах высокопоставленных дворян с их подданными, и сюжет моментально угадывался благодаря характерным позам. Дженни всегда считала обряд чересчур и без всякой надобности унижающим вассала. Примерно то же самое чувствовала и Катарина Мельбрук, которая тихонько заметила:
– Это, наверное, весьма унизительная процедура.
– Так и должно быть, – заявил лорд Мельбрук, явно не разделяющий неблагоприятного мнения жены. – Впрочем, стоял же я точно в такой позе перед королем Генрихом, стало быть, это не столь уж позорно, как вам, леди, кажется. Однако, – оговорился он после минутного размышления, – возможно, все выглядит несколько иначе, когда вы – дворянин, преклоняющий колена перед государем.
Как только последний феодал, встав на колени, принес присягу, Дженни тихонько извинилась и проскользнула наверх. Не успела Агнес помочь ей переодеться в ночные одежды из мягкого белого батиста с вышитыми розовым шелком розами, как в дверь спальни, постучавшись, вошел Ройс.
– Я спущусь к леди Элинор узнать, не требуюсь ли ей, – доложила Дженни Агнес и присела в поспешном реверансе перед Ройсом.
