– Тетушку Элинор? – тупо повторила Дженни. – Папа, я не понимаю, о чем вы говорите, но все это нехорошо!

Беспомощно вцепившись пальцами в свои шерстяные юбки, она с отчаянной мольбой взглянула на окружающих, а мысленным взором видела иного Ройса Уэстморленда, не того, которого знали они, а мужчину, который подшучивал над ней на полянке и разговаривал с ней на балконе, мужчину, который при помощи сделки заманил ее в свою постель и обращался с ней нежно, тогда как другой захватчик взял бы силой, а потом отдал бы солдатам.

– Пожалуйста, – упрашивала она, оглядев всех вокруг и возвращаясь взглядом к отцу, – попытайтесь понять. Не измена вам, а здравый смысл заставляет меня это сказать. Я знаю, какое множество наших людей погибло в сражениях с Волком, но таковы все сражения. Нельзя винить его в смерти Александра или…

– Ты смеешь его оправдывать? – выдохнул отец, глядя на нее так, словно она обратилась в змею прямо у него на глазах. – Или, может быть, предпочитаешь хранить верность ему, а не нам?

Дженни показалось, что он ударил ее, но в глубине души считала, что ее отношение к бывшему похитителю даже для нее самой составляет необъяснимую загадку.

– Я только хочу мира… для всех нас…

– Ясно, Дженнифер, – резко проговорил отец. – Не стоит скрывать от тебя оскорблений, которые высказал твой нареченный супруг по поводу этого мирного союза и тебя лично. Он заявил – так, чтобы слышали все при дворе Генриха, – что не пожелал бы тебя, будь ты хоть королевой Шотландии. Он отказался взять тебя в жены, и король пригрозил лишить его всех богатств, но он стоял на своем! Лишь под угрозой смерти в конце концов согласился! А потом обозвал тебя потаскушкой Меррик и поклялся битьем принудить к послушанию. Друзья, хохоча, принялись делать на него ставки, ибо он обещал швырнуть тебя к своим ногам, как швырнул к своим ногам Шотландию. Вот что он думает о тебе и о браке! Что же до прочих, они наградили тебя титулом, который он тебе дал, – потаскушка Меррик!

Каждое произнесенное отцом слово отзывалось в сердце Дженни ударом хлыста, и она корчилась от невыносимого стыда и муки. Подняв наконец голову и взглянув на усталых отважных шотландцев, она резко и твердо проговорила:

– Надеюсь, они поставили на него все свое достояние!

Дженни в одиночестве стояла у парапета, вцепившись руками в каменный брус перед собой, и смотрела вдаль через торфяники, а ветер играючи перебирал ее локоны на плечах. Надежда, что жених не прибудет на собственную свадьбу, которая состоится через два часа, покинула ее несколько минут назад, когда страж замка объявил о приближении всадников. Сто пятьдесят верховых рыцарей скакали к подъемному мосту, лучи заходящего солнца сверкали в отполированных щитах, превращая их в яркое золото. Оскалившаяся волчья морда зловеще плясала у нее перед глазами, колыхалась на синих стягах, лошадиных попонах и рыцарских плащах.

С отрешенностью, свойственной ей на протяжении последних пяти дней, Дженни осталась стоять на месте, следя, как большая компания подъезжает к воротам замка. Теперь она заметила в ней женщин, разглядела на нескольких развевающихся знаменах изображение других гербов, не принадлежащих Волку. Ей говорили, что нынче вечером будут присутствовать несколько английских дворян, но она не ждала никаких дам. Взор ее с неохотой переместился на широкоплечего мужчину, скачущего перед свитой с непокрытой головой, без щита и меча, верхом на огромном вороном скакуне. Позади Ройса мчался Арик, тоже без головного убора и без доспехов, что, по мнению Дженни, было своеобразной демонстрацией полного пренебрежения любой недостойной попыткой клана Мерриков посягнуть на их жизнь.

Дженни не могла видеть лица Ройса Уэстморленда на таком расстоянии, но, пока он поджидал, когда опустят подъемный мост, буквально ощущала его нетерпение.

Словно почувствовав, что за ним наблюдают, он резко вскинул голову, скользнул взглядом по крыше замка, и Дженни, сама того не желая, вжалась в стену, чтобы скрыться из виду. Первое чувство, которое испытала она за эти пять дней, – страх, с отвращением поняла Дженни, распрямила плечи, повернулась и ушла в замок.

Двумя часами позже Дженни гляделась в зеркало. Блаженная бесчувственность, покинувшая ее у парапета, полностью испарилась, оставив взамен массу бурных переживаний, но лицо в зеркале являло собой бледную, безжизненную маску.

– Все будет совсем не так жутко, как ты думаешь, Дженни, – от всего сердца пыталась утешить ее Бренна, помогавшая двум служанкам расправлять шлейф невесты. – Не пройдет и часа, как все будет кончено.

– Хорошо бы, сам брак оказался таким же скоропалительным, как свадьба, – проговорила несчастная Дженни.

– Сэр Стефан внизу, в зале. Я сама его видела. Он не допустит, чтобы герцог чем-нибудь оскорбил тебя здесь. Это отважный и благородный рыцарь.

Дженни оглянулась, позабыв про гребень в руке, разглядывая сестру с усталой удивленной улыбкой.

– Бренна, мы ведем речь о том самом благородном рыцаре, что нас похитил?

– Ну, – защищаясь, напомнила Бренна, – в отличие от своего порочного брата он не пытался заключать со мной никаких бесчестных сделок!

– И правда, – согласилась Дженни, на миг совершенно отвлекшись от своих горестей. – И все же сегодня я бы не стала рассчитывать на его благородство. Почти не сомневаюсь, что при личной встрече ему захочется свернуть тебе шею, поскольку теперь он знает, как ты его провела.

– Но он совсем так не думает! – вспыхнула Бренна. – Он сказал мне, что я совершила очень отважный и смелый поступок. – И убитым тоном добавила: – А уж потом заявил, что мог бы свернуть мне за это шею. Кроме того, я не его провела, а его гнусного брата!

– Ты уже разговаривала с сэром Стефаном? – обомлев, спросила Дженни. Бренна ни разу не проявила ни малейшего интереса к кому-либо из юных ухажеров, преследовавших ее на протяжении трех минувших лет, а теперь явно тайком встречается с последним в мире мужчиной, которого отец разрешил бы ей взять в мужья.

– Мне удалось перекинуться с ним парой слов в зале, когда я ходила спросить кое о чем Уильяма, – призналась Бренна, жаркий румянец густо залил ей щеки, и она вдруг преисполнилась величайшей заботой о рукаве своего красного бархатного платья, который срочно требовалось разгладить. – Дженни, – тихонько проговорила она, склонив голову, – теперь, когда между нашими странами будет мир, думаю, я смогу частенько посылать тебе весточки. И если вложу словечко для сэра Стефана, ты позаботишься, чтобы он его получил?

Дженни показалось, что мир перевернулся.

– Если ты в самом деле уверена, что тебе этого хочется, позабочусь. И, – продолжала она, сдерживая смех, отчасти истерический, отчасти встревоженный безнадежной привязанностью сестры, – надо ли мне позаботиться также, чтобы сэр Стефан вкладывал свои словечки в мои весточки?

– Сэр Стефан, – ответила Бренна, поднимая на Дженни улыбающиеся глаза, – именно это и предложил.

– Я… – начала было Дженни, но смолкла, ибо дверь ее комнаты распахнулась, в покои шмыгнула крошечная старушка и замерла как вкопанная.

Наряженная в вышедшие из моды, но очаровательные одежды из сизо-серого атласа, отороченные кроликом, в старомодном тонком белом платье, полностью спеленавшем шею и часть подбородка, и серебристой, свисающей с плеч вуали, тетушка Элинор озадаченно переводила взгляд с одной девушки на другую.

– Я знаю, ты – крошка Бренна, – объявила она, кивая на Бренну и оборачиваясь к Дженни, – но возможно ли, чтобы столь прекрасное создание оказалось моей маленькой дурнушечкой Дженни?

Она восторженно глазела на невесту, стоявшую перед ней в платье из светлого бархата и атласа с низко вырезанным квадратом лифом, с высокой грудью, широкими длинными рукавами, густо усеянными от локтей до запястий жемчугами, сверкающими рубинами и алмазами. Великолепная атласная пелерина, отделанная бархатом, тоже с жемчужной каймой, была пристегнута к плечам Дженни парой чудесных золотых брошей с жемчугом, рубинами и алмазами. Волосы ниспадали на плечи и спину, сияя не хуже золота и рубинов.