Акимов хохотнул своей шутке, надеясь вызвать ответную улыбку Ани, но, кажется, просчитался: что-то злое, решительное проступило в заострившихся скулах Ани.

— Здорово ты подготовился, — сказала она насмешливо. — Но красноречие твое напрасно, с Егором я жить не буду. И было бы тебе известно, не просто не буду, а не хочу! И давай на этом прекратим разговор, бесполезно меня агитировать... А иронию оставь при себе, побереги для более подходящего случая. Дети знают, что мы поссорились и разошлись, а о причинах узнают, когда повзрослеют.

Акимов только руками развел — он не думал ее обижать.

— Ну хорошо, хорошо, — сказал он, желая успокоить ее, — не буду агитировать. Но ты все-таки подумай — не сердцем, оно у тебя сейчас ожесточено, а умом пораскинь, ты же умная женщина! Ведь если не сойдетесь, Егора придется исключать из партии, отобрать партийный билет.

— Ты думаешь? — спросила Аня, и в голосе ее послышалась тревога.

— Не думаю, а убежден. Вот документы, — и он похлопал себя по груди. — На него тут столько понаписано, что и без злосчастной вашей ссоры хватило бы на строгий выговор... Я тебе как друг говорю, я не как секретарь парткома. Сломают Егору хребет, испортят жизнь, и только из-за твоего упрямства. Разве это не будет угнетать тебя потом? Все же он отец твоих детей.

Говоря это, напирая на последствия, трагические для Егора в случае ее упорства, Акимов приглядывался к Ане. Что-то менялось в ее лице, на мгновение дрогнули губы, повлажнели глаза.

— Пусть, — сказала она тихо, одними губами. — Пусть... Что заслужил, то и получит. Не мне одной страдать...

Это тихое признание поразило Акимова. Он понимал, как тяжело было ей сказать так. Понимая это, он все же не терял надежды на ее благоразумие.

— Может, хоть фиктивно сойдетесь на какое-то время, пока все не уляжется? — попросил Акимов, хотя и не рассчитывал уже на благоприятный ответ.

— Никак, — отрезала Аня.

— Серьезная ты, однако, женщина, — вздохнув, сказал Акимов. — А я думал, чаем напоишь с малиновым вареньем. — Он попытался пошутить, чтобы смягчить свою неудачу. — Видно, не судьба.... Ну что ж, прощай! Извини за вторжение, за беспокойство.

Аня молчала.

Приезд Акимова задержал Уфимцева. Он решил дождаться его возвращения от Ани, узнать, чем кончился их разговор. Но, к моменту возвращения Акимова, в кабинете появились пришедшие не ко времени Попов и механик Юрка Сараскин, и Акимов, поговорив с Поповым о каких-то совсем незначительных, по мнению Уфимцева, делах, неожиданно простился и уехал, ничего не сообщив ему. Нашлись некстати еще дела, и в Теплогорск он смог выехать лишь утром следующего дня.

Город встретил его дымами труб, шумом улиц, пестротой магазинных витрин, афиш на заборах. Он быстро нашел горком партии, — городок был небольшой, возник не так давно на месте старого села Теплого вблизи открытого месторождения медных руд.

К первому секретарю горкома Васенину Уфимцев попал сразу же, как только о нем доложили.

— Проходи, проходи, товарищ Уфимцев. — Васенин встал из-за стола, пошел ему навстречу. — Не часто бывают у нас гости из ваших лесных краев... Ну, здравствуй!

Васенин еще молодой — одних лет с Уфимцевым, невысокий, быстрый, порывистый — ив речах, и в движениях. «Такому не в кабинете бы сидеть, а куда-нибудь на стройку или в цех, в гущу народа», — подумал Уфимцев.

— Садись, рассказывай, что за нужда загнала к нам?

Уфимцев, взволнованный предстоящим разговором, хотя всю дорогу до Теплогорска думал о том, что и как он будет говорить в горкоме, сидел, натужно улыбаясь, глядя на хозяина кабинета.

— Ну, так как? — торопил его Васенин. — Может, наши пенкосниматели на чем-нибудь надули? Колхозников в город сманили? Сено увезли?

— Да нет. — Уфимцев понял, под пенкоснимателями Васенин имел в виду городских проныр, появляющихся часто в деревнях, скупавших скот, лесоматериалы; не гнушались они и домами, покупали на слом, вывозили в город. — Дело не в них... Хотим с вами производственные связи наладить. Осуществить на деле смычку города с деревней.

— Как говорится, укрепить союз серпа и молота? Ну что ж, это хорошо. А если конкретнее?

Васенин перегнулся через стол, достал из ящика трубку и коробку с табаком, стал готовиться курить.

— А конкретнее — так. На первый случай, можем предложить вашему городу триста тонн картошки по государственной цене.

Васенин, видимо, ждал другого разговора. Он заинтересованно поглядел на Уфимцева, уселся напротив.

— Как, как? Картошку? Триста тонн, говоришь? Вот это действительно смычка — помощь колхозной деревни нашему рабочему классу! Как тебя благодарить?

Он потянулся было к телефону, но, увидев предупреждающий жест Уфимцева, снова сел. Уфимцев уже освоился и теперь решил выложить секретарю горкома основное, что было целью его приезда.

— Подождите меня благодарить, сначала выслушайте... Если разговор пошел о смычке, о производственных связях, то они должны быть обоюдными. Не только деревня — рабочему классу, но и рабочий класс — деревне.

— Вообще-то правильно, логично, — заметил Васенин и встал, обошел вокруг стола, спрятал коробку, достал спички, стал раскуривать трубку.

— Мы вам будем поставлять картошку — пока только картошку, а вы нам поможете в строительстве. Короче говоря, хочу, чтобы ваш трест «Промстрой» построил нам коровник.

— Это за триста тонн картошки? — удивился Васенин. — Дешево же ты ценишь труд рабочих! Это всего по десять килограммов на жителя.

— Нынче — триста, на будущий год пятьсот... По тысяче тонн будем давать, как только обеспечат нас картофельными сажалками и комбайнами.

— Когда еще вас обеспечат, — усмехнулся Васенин, — а тебе сегодня коровник надо.

— Не могут не обеспечить. Это теперь понятно не только нам, колхозникам. На дедовской технике сельского хозяйства не подымешь.

Васенин прошел по кабинету к окну, остановился там.

— Заманчивую идею ты мне подкинул. Действительно, нуждаемся мы в овощах и картошке, ой как нуждаемся! Плохо работают наши торгаши и заготовители. Но... тут много этих «но». Во-первых, «Промстрой» — организация государственная, у него свои планы, причем планы напряженные. Во-вторых, вывозка картошки: из такой дали возить — сколько машин потребуется? И в-третьих...

— Простите, я вас перебью, — нетерпеливо проговорил Уфимцев и тоже встал, — отвечу вначале на ваши «во-первых» и «во-вторых». А потом уже скажете свое «третье»... О вывозке надо ли вам беспокоиться? Все равно по осени к нам идут косяком «дикие» машины закупать картошку по рыночной цене. Машины из тех же организаций, откуда и теперь они будут ходить, но уже планово, по графику. И картошка будет не по рыночной цене, а по государственной... Что касается планов «Промстроя», не думаю, чтобы у треста, ради такого дела, не нашлось резерва на какой-то там коровник голов на четыреста — пятьсот. Поставить стены из готовых плит не так уж трудно для такой мощной организации. А лесом, пиломатериалами мы стройку обеспечим.

— Предположим, коровнику нужны не только стены, но рассуждаешь ты логично и аргументированно. Кажется, начинаешь меня убеждать, — сказал Васенин, вновь садясь в кресло. Следом за ним сел и Уфимцев.

— В самом деле, хорошо бы снять эту заботу, дать людям в достатке плодов огородных... Но вот тебе и третье «но»: не покроешь ты картошкой стоимости строительных работ, не равноценная сделка.

— Нынче не покроем, будущим урожаем покроем. А что не хватит — деньгами доплатим, не такие уж мы бедные, как из города кажется. Так что все ваши «но» несостоятельны.

— Ишь ты, как разошелся! — улыбнулся Васенин, удивляясь напористости председателя колхоза. Уфимцев ему определенно нравился, по душе было и его предложение, стоило о нем подумать. — Должен сознаться, тут от одного меня мало что зависит, надо посовещаться с товарищами. Да и не знаю еще, как руководство треста воспримет твое предложение... Давай так договоримся, — сказал Васенин, подходя к поднявшемуся Уфимцеву. — Зайди ко мне часика так в четыре. Тогда все и решим, получишь окончательный ответ.