Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— А я располагаю другими сведениями. — Акимов полез во внутренний карман пиджака, извлек оттуда пачку бумаг, сколотую скрепкой. — Вот письмо Тетеркина о твоей связи с заведующей фермой Аграфеной Васьковой; вот заявление ее мужа Васькова в партком о разрушении его семьи при твоем активном участии; вот второе письмо Тетеркина о снятии его с работы за сообщение о твоих аморальных поступках; вот справка замсекретаря парткома товарища Степочкина, который проверял все эти факты, по его заключению факты подтвердились; вот анонимка, что сейчас живешь с какой-то Дашкой, а мужа ее в лес отправил на все лето. Надеюсь, хватит?

По мере того как Акимов перелистывал одну бумажку за другой, у Уфимцева лезли брови на лоб. Вначале ему хотелось засмеяться при виде этих дурацких заявлений, крикнуть Акимову: «Чепуха! Липа! Ничего этого не было!» Однако, подумав, он понял, что смеяться ему рано: чем доказать, что все эти заявления ложь? Есть в них и правда, никуда от нее не денешься! Он мог еще оспаривать утверждение Тетеркина о причинах снятия его с работы или сожительство с Дашкой. Хотя Тетеркина теперь уличить во лжи трудно — пожалел тогда, не составил акта. Да и с Дашкой... Как говорят в народе: кто бы коня ни украл, а все цыган виноватый. Не зря Афоня приходил... Но вот с Груней!.. Да, как глупо все сложилось! И, поскрипев в бессилии зубами, он опустил голову.

— Эх, Егор, Егор! — укоризненно произнес Акимов, нетерпеливо встал, зашагал по кабинету. — Не ожидал я этого от тебя!..

Он остановился возле поникшего Уфимцева, посмотрел тревожно на него, потер ладонью заросшую голову.

— Будем обсуждать на парткоме. Предупреждаю, снисхождения не жди... Вот почему я рад, что ты обязательства по хлебу выполняешь, — это твой актив.

Уфимцев подавленно молчал, ему вдруг все осточертело, не хотелось оправдываться перед Акимовым, кривить душой, говорить, что в заявлениях — чистейшая неправда, что он просто жертва обстоятельств.

— Могу посоветовать... Будет лучше, если ко дню заседания бюро ты сойдешься с Аней, вернешься к семье... Поговори с ней, пади в ноги, попроси прощения.

— Поговори с ней сам, Николай, — глухо попросил Уфимцев. — Поговори, она тебя уважает, может, и послушает.

— Честно сказать, за этим и приехал.

Уфимцев встал, порывисто шатнул к нему, сказал взволнованно:

— Спасибо, Николай. Я знал, что ты настоящий друг. Поверь мне в одном: не распутник я.

— А эта Васькова где?

— Не знаю, — отмахнулся Уфимцев. — И не спрашивай о ней, пожалуйста, ничего!

5

В ту ночь, после ухода Егора, Аня так и не ложилась спать, стояла у окна или ходила по комнате, натыкаясь впотьмах то на стол, то на комод. Несколько раз заходила к ней тетя Маша, щелкала выключателем, пыталась ее утешить.

— Перестань ты убиваться-то, перестань! Эко дело, мужик с другой бабой зубы поскалил. Оне, мужики, все такие кобели... И мой Павел, когда молодой был, думаешь, на баб не заглядывался? Не смотри, что он страшной да косолапой, как еще ухлястывал за имя... Чего уж так убиваться-то, к тебе пришел, к детям, не куды-нибудь.

— Нет, — упорствовала Аня. — Не уговаривай меня, тетя Маша. Я так не могу... Я иначе смотрю на эти вещи.

Глаза у нее были сухие, она не плакала, лишь ожесточенно твердила «нет» на все увещевания тети Маши.

Потом жалостливая тетя Маша плакала у нее на плече, причитала:

— Сиротиночка ты моя разнесчастная! Как ты теперича жить будешь одна с малыми детками, с неразумными цыплятками? Да еще один народится, куды его? Ох, как несладко твоя жизнь сложилася, в молодые годы такая напасть приключилася.

— Ничего, ничего, — твердила Аня, — проживу. Свет не без добрых людей... К маме уеду, работать буду. С голоду не умрем.

Когда тетя Маша уходила к себе, Аня выключала свет и опять мерила шагами комнату.

Утром она написала заявление об уходе с работы и пошла к директору школы.

Идти надо было почти через все село. Она шла, раскланивалась со знакомыми, даже улыбалась им, а на душе скребли кошки. Когда проходила возле дома Позднина, где жила Груня Васькова, неожиданно увидела ее — та стояла у ворот с соседкой и о чем-то оживленно разговаривала. Была она румяная, простоволосая, в белой легкой кофточке, видимо, только ненадолго вышла за ворота. Увидев Аню, она замолчала и, толкнув соседку, показала ей кивком головы на нее. Соседка обернулась, стала разглядывать разнаряженную учительницу. Аня думала — не выдержит: велико было желание подойти и как-то унизить свою соперницу, опозорить на все село, но сдержалась — все это было бесполезно и неразумно. И она прошла, стараясь не смотреть на женщин.

Директор школы, старичок, старожитель Больших Полян, некогда учивший еще Егора, встретил ее радостно, чуть ли не восторженно:

— Анна Аркадьевна, дорогая моя! Наконец-то и вы! Теперь все учителя в сборе, у меня душа на месте.

И он, улыбаясь, бодро пошел ей навстречу.

Но когда прочел ее заявление, от него отлетела радость, он растерялся, стал жалким, беспомощным, и сразу обнаружилось, какой он уже старенький и немощный.

— Голубушка моя! Что вы со мной делаете? Осталось три дня до начала занятий, где я теперь найду математика?

Предполагая уволиться с работы и тут же уехать из Больших Полян, она рассчитывала избежать тягостных расспросов о причинах разрыва с мужем. Вместо этого пришлось остаться в селе, ходить каждый день в школу мимо дома своей соперницы, мимо колхозной конторы, пренебрегая опасностью встречи с Егором, ждать этих расспросов или ненужного ей сочувствия. Против ожидания, никто в школе не расспрашивал ее, почему Уфимцев ушел из дому и живет на квартире у Дашки, — учителя оказались людьми тактичными. А кроме учителей, она ни с кем не встречалась, после занятий сразу возвращалась домой и никуда не выходила. Единственно, с кем делилась, так это с тетей Машей.

Так и жила Аня. Школа да собственные дети отнимали у нее все время, и ей некогда было тосковать да жаловаться на судьбу.

И когда однажды, сидя дома за школьными тетрадками, увидела подходившего к воротам Акимова, она сразу догадалась, что он шел от Егора.

Акимов вошел как-то нарочито шумно, по-свойски, театрально выкинул руку:

— Привет труженикам пера и парты!

Аня невольно рассмеялась:

— А ты все такой же неугомон, Николай. Так и не обломала тебя Мария... Садись вот сюда.

И она показала ему на стул.

— Ломать меня и без Марии есть кому. На ее долю остается только мои раны зашивать да гипс на переломы накладывать. — Он сел, увидел стопку тетрадок. — О, сколько их! И в каждой, наверно, ошибок, ошибок... Вот еще откуда начинаются наши ошибки? Хорошо, что учителя понимающие есть, исправляют их у нас.

— Ты зубы не заговаривай, знаю, к чему клонишь, — опять рассмеялась Аня. Она, как и в тот вечер при Егоре, стояла у комода, прижимаясь к нему спиной. — Расскажи лучше, как Мария живет.

По правде сказать, Акимов ожидал увидеть убитую горем Аню, а на поверку оказалось, что она нисколько не удручена, наоборот, смеется. Ну что же, это даже к лучшему. Он встал, подошел к ней.

— Мария живет, она с мужем рядом. А вот как ты живешь — ни вдова, ни мужняя жена?.. Не надоело еще дуться, обиженную добродетель разыгрывать?

Аня посуровела, исчезла улыбка с ее лица.

— Слушай, Николай, давай в открытую, зачем темнить... Ты меня с Егором мирить пришел?

— Да, — ответил Акимов. — И не пришел, а специально приехал из Колташей, бросив все свои дела. Учти это... Допускаю, Егор виноват перед тобой, но надо, пойми, надо, чтобы вы сейчас жили вместе. Это необходимо для дел в колхозе. Сама понимаешь, какой у Егора может быть авторитет, если каждый лодырь или захребетник вправе бросить ему упрек в лицо, дескать, ты-то какой?.. А потом, Аня, дети, ведь им отец нужен больше, чем тебе муж. Они сейчас уже скучают по нему, так надо ли их лишать естественного желания иметь отца?.. Кстати, как ты им объяснила его уход? Волки съели или еще как?

34
{"b":"188588","o":1}