Впрочем, он все же не настолько был погружен в писанину, потому что махнул свободной от пера рукой, когда Керр остановился на середине пути от дверей к письменному столу:

— Идите, идите сюда!

Он еще несколько минут пачкал чернилами бумагу, этот молодой человек, одетый в костюм, словно снятый с плеча прадеда, потом бросил очередное отслужившее перо себе под ноги и сцепил пальцы в замок над головой, блаженно потягиваясь.

— Вы хотели меня видеть, эрте?

— Ну разумеется. Иначе не позвал бы. Хотя… — Дарохранитель окинул взглядом горки, горушки и горы своих трудов. — Можно было обойтись и без этого. Но я действительно хотел вас увидеть.

Бывалый придворный тут же рассыпался бы в льстивых благодарностях. У Керра богатого опыта общения с вышестоящими чинами не имелось: сам давным-давно поднялся на недосягаемую для многих вершину, поэтому золотозвенник предпочел промолчать, изобразив на лице внимательное ожидание.

— События, в которых вы принимали участие и устроителем которых стали, заставляют задуматься.

— Я действовал во благо…

— Да-да, — оборвал попытку оправдания молодой человек. — Это мы уже выяснили и не будем возвращаться в прошлое. Некогда это делать. Да, некогда.

Он умолк почти на минуту, но наступившая тишина не заставила Керра беспокоиться: по лицу Дарохранителя было понятно, что он думает о чем-то вовсе не связанном со своим собеседником.

— Причины могут быть разные, — наконец продолжил Дарохранитель. — Кто-то где-то недоглядел, поленился, дал слабину, захотел удовлетворить собственные нужды… Мы не сможем найти то звено, которое сгнило первым. И не будем искать. — Он выудил из-под бумаг серебряную загогулину, похожую на пряжку для плаща. — Если металл рано или поздно рассыпается трухой, следует ли ждать непреклонности и твердости от людей, чей век во много раз короче?

— Ну сколько-то ударов человек может выдержать не хуже стали.

— А если ударят еще раз? Сломается?

Керр кивнул:

— Да. Поэтому хороший командир всегда знает, когда вахтенных пора менять.

— И когда ему пора сменяться самому…

Бесстрастное бормотание прозвучало так тихо, что золотозвенник решил: послышалось. По крайней мере, ему очень хотелось в это верить.

— Смена. Да, это именно то, что необходимо! — Молодой человек хлопнул ладонями по подлокотникам. — Но менять нужно не только людей. Правила и законы тоже должны меняться.

Керр собрался было возразить, напомнить, что далеко не все следует выбрасывать прочь за ненадобностью, но вовремя понял: к обсуждению его не приглашали. И как только эта мысль добралась до сознания окончательно, золотозвенник пожалел, что во всем зале имелось только одно место для сидения.

— Не сразу. Разумеется, не сразу, иначе это вызовет ненужные волнения. Постепенно. День за днем, маленькими шажочками. Главное, не отступать назад. Там, позади, есть много хорошего, но есть и много такого, что не должно вернуться. Ни при каких условиях!

Это была напутственная речь. Почему она звучала именно для него, Керр не мог предположить. И даже не пытался. В любом случае, все, что он имел право сказать в ответ, это «как прикажете», а потом отправиться выполнять. Со всем возможным старанием.

И как ни странно, он чувствовал, что поступить так будет единственно правильным. Только так. Время споров прошло, уступив место времени действий.

— Я не старался заглянуть в будущее. Это неблагодарное занятие, пусть уж все идет своим чередом. — Дарохранитель начал складывать разрозненные листки в кипу. — Я изложил свои впечатления о прошлом. О тех изменениях, что происходили когда-то давно и в последние годы. Вряд ли их будет достаточно, чтобы ясно увидеть, куда двигаться дальше, но как отправная точка они, смею надеяться, довольно хороши.

— Вы… вы уходите? — наконец решился спросить Керр.

— Я? — смешливо вскинул брови молодой человек. — Ну не так быстро, как вам, наверное, этого хочется! Просто в ближайшее время… годы, возможно, я буду немного занят не совсем дарственными делами. И мне нужен кто-то, чтобы взять часть работы на себя. Как думаете, я смогу найти такого человека?

— Несомненно.

— И мне даже не придется ходить далеко?

Золотозвенник никогда не понимал причин подобной игры. Казалось бы, чего проще: прикажи, и все. Особенно если уверен, что твой приказ будет исправно выполнен. Но нет же, надо намекать, подводить к согласию, вынуждать сказать «да» прежде, чем на тебя укажут.

— Молчите. В самом деле, не надо ничего говорить, все и так уже написано на вашем лице. Каюсь, заигрался. Немножко. Но мне простительно. Вы ведь простите? — Он поднялся с кресла, взял кипу бумаги в охапку и торжественно вручил ее Керру. — Сообщите итоги своих размышлений, как только будете готовы. Но не старайтесь делать выводы по частям, прочтите сначала все, прошу вас. А потом позвольте прочитанному улечься в голове. Вы ведь сможете не торопиться?

— Но и медлить, похоже, особо не получится, — заметил золотозвенник, оценивая высоту стопки бумаг в своих руках.

— Ну это уже на ваше усмотрение, — улыбнулся Дарохранитель, возвращаясь за письменный стол.

— Вы сказали, что будете заняты…

— Да. И? — Он поднял на Керра вопросительный взгляд.

— Ваши дела. Они…

— Любопытствуете? — догадался молодой человек.

— Мм… да.

Конечно, подобное заявление выглядело наглостью с его стороны, но, получив знак небывалого доверия, золотозвенник почувствовал себя не столько возвысившимся, сколько ответственным. В том числе и за любое намерение своего повелителя, неважно, дарственное или нет.

И Дарохранитель это понял, потому что легко и охотно ответил:

— Я собираюсь позаботиться о наследнике.

Вот теперь Керр смутился по-настоящему. Хотя может ли быть что-то более естественное, чем стремление продлить собственный род?

— Позволите пожелать вам удачи?

— Не откажусь. Правда, не знаю, нужна ли она в таком деле.

— Удача нужна всегда.

Дарохранитель рассеянно сдвинул брови, потом перевел взгляд на бумаги в руках золотозвенника и усмехнулся:

— Пожалуй. Всегда и всем. Идите уже… Пока вы здесь, время одно для нас обоих, а наши дела требуют по меньшей мере вдвое больше!

С этим трудно было спорить. Особенно если учесть, что спор как раз истратил бы имеющиеся в запасе минуты. Да, небольшую часть, но все же…

Строчек на бумажных листках виднелось много, и не каждая выглядела разборчиво. Керр тяжело вздохнул, взгромоздил ношу на свой письменный стол, еще раз оценил размеры предстоящей работы и подумал, что неплохо бы разбить поблизости полевую кухню. А еще поставить походную кровать. Прямо в кабинете.

И сейчас…

— Повсюду столько зелени! Кажется, у меня начинают болеть глаза.

— Тогда постарайся открывать их не слишком широко.

— И голова кружится. Но если я закрою глаза, как тогда смогу рассмотреть все это?

Лус взмахнула обеими руками, словно стараясь обнять изумрудные просторы. Те, что виднелись в просветах изгороди, успевшей изрядно подрасти, пока меня не было дома.

Дома?

Детство уверяло в том, что «дом» можно впитать только с молоком матери. Юность и вовсе лишила привязанностей, расширив границы территории, которую мне полагалось защищать. Потом все снова перевернулось с ног на голову, и мир сомкнулся вокруг меня во второй раз. Конечно, не так тесно и туго, как в минуты моего рождения: Блаженный Дол при первом же внимательном взгляде оказался вовсе не крохотным глухим углом, где ничего и никогда не случается. Месяц назад пределы снова исчезли, вот только… Свободы не прибавилось.

Неважно, за что приходится быть ответственным, за судьбу одного человека или за целый мир. Когда наступает время решать, решение принимаешь все то же самое. Во благо. Исключительно во благо, как учат мудрецы. Правда, они почему-то всегда забывают добавить, что имеют в виду личное благо того, кто делает выбор.

Наверное, это правильно. Разве возможно заглянуть в голову каждому и понять, что будет хорошим именно для него? Не стоит и пытаться. Ведь даже «плохое» не для всех выглядит одинаково.