Старшина Сепп чувствовал себя в лабиринте портовых построек как рыба в воде, но и я хорошо помнил тесные улочки Веенты, а особенно науку не терять Ведущего из виду, так что к месту смерти мы подошли с разницей не больше чем в четверть минуты. Это, кстати, лучше всяких рекомендаций уверило стражника в правдивости слов моей «супруги». По крайней мере, на меня он посмотрел весьма уважительно, приглашая подойти ближе:

— Вот здесь. Здесь его нашли.

Укромный закуток между складами или чем-то похожим. Даже ветра нет. Но доски пристани заметно потертые, значит, люди здесь все-таки ходят, и не по одному-два человека за день.

— Это людное место?

— Только пока идет погрузка или разгрузка. Примерно до обеда, потом порт уже не принимает грузовые суда.

То есть здесь становится тихо и пустынно. Ну конечно же.

— Умершего нашли во второй половине дня?

— Да, — подтвердил старшина Сепп. — Пришло еще одно судно, наверное, как раз с вами, а казначея на месте не было.

— Казначея?

Интересная подробность. Неожиданная, прямо скажем. Там, где речь идет о казне и вообще о звонких монетах, люди обычно умирают не своей смертью. Как в Мейене, например. Кстати, о прошлом: как меня тогда напутствовал Киф? Узнать, что случилось, осмотреть, расспросить и решить. Теперь главное: не пропустить ни одного шага.

— Мой дядя был казначеем порта, — с заметной гордостью сказал стражник. — И за меня слово замолвил, а то не видать бы мне этой должности, как своих ушей!

— Особенно если шапка надвинута глубоко… — пробормотала Лус, но, к счастью, ее бурчания никто, кроме меня, не расслышал.

— Вы потому и хотите разобраться? В память о дяде?

Блондин кивнул.

— А если бы кто-то другой умер в точности так же? Рыли бы носом землю?

Не знаю, зачем я это спросил. Наверное, хотел все же выпустить пар, которым меня успешно накачал демон. Но слова, прозвучавшие почти оскорблением, хоть и заставили стражника покраснеть, похоже, напомнили ему о печальном опыте общения со Звеньями из Наблюдательного дома, а значит, утвердили мое вымышленное положение еще надежнее.

— Мне по должности положено не допускать смертей. А если уж что-то случилось…

Я примирительно похлопал его по плечу:

— Простите, сказал не подумав. Конечно, вы будете вести дознание по любому погибшему. Не сомневаюсь.

Стражник зарделся от гордости так, как будто только что прошел самую важную в жизни проверку.

Тихое место, народ в котором бывает только половину дня или по срочной необходимости. Зачем казначею речного порта понадобилось вдруг идти сюда? И кстати, как долго он шел?

— Где обычно вел дела ваш дядя? Поблизости отсюда?

— Нет. — Старшина Сепп указал рукой куда-то наискосок, через всю пристань. — Его домик на другом конце.

Еще страннее. Проделать такой долгий путь… Ради чего? Чтобы умереть, это ясно. Трудность только в том, что умирать дядя, разумеется, вряд ли собирался.

— Его охраняли?

— У дверей всегда стоит стража.

— А самого казначея?

Блондин недоуменно приподнял брови:

— Его все здесь знали. И все уважали. Никто из местных не поднял бы руку на Сефо Сеппа.

Тем лучше. Значит, убийца, если это, конечно, было убийство, приехал издалека. Нарочно, чтобы разобраться с казначеем?

— А у тех, кто приводил суда в ваш город, у них не было каких-либо споров с вашим дядей? Может, кто-то остался чем-то недоволен?

Стражник уверенно мотнул головой:

— Не помню ни единой жалобы. У нас ведь все просто: если тебе что-то не по душе на островах, идешь с жалобой в Наблюдательный дом. Правда, они не очень-то любят наводить здесь порядок.

На последних словах старшина Сепп ухмыльнулся, но тут же помрачнел. Видимо, известная самостоятельность той части города, что находилась посреди реки, все же чаще выходила боком, чем приносила прибыль.

— Значит, жалоб не было?

— Не слышал ни разу.

С одной стороны, хорошо: можно исключить месть. С другой… Слишком уж получается невинная жертва. Может, все-таки умер сам по себе?

— На него можно взглянуть? На умершего?

— Как пожелаете. — Старшина Сепп распахнул дверь склада. — Мы не стали уносить его далеко, только льдом обложили.

Лед оказался мелко колотым, вроде того, что летом любят бросать во фруктовую воду и прочие прохладительные баловства, и казалось, что тело казначея возлежит на горке тусклых алмазов, как полагается человеку, сохраняющему важность своего положения даже после смерти. Однако сам мертвец никоим образом не походил на правителя древней страны, приготовленного к погребению.

Его руки были скрючены, явно от судорог, но их положение заставляло задуматься: что же именно пытался сделать человек перед смертью? Когда настигает боль в сердце, чаще всего хватаются за грудь, иногда даже рвут на себе одежду и впиваются ногтями в кожу, словно стараясь добраться до источника страданий. У казначея ладони были почти сложены вместе, причем лишь чуть выше живота, будто он что-то пытался держать. Или удержать. Да, пожалуй, это вероятнее, тем более кожа приобрела густо-сиреневый оттенок от прилившей крови, а значит, напрягался умерший нешуточно. Можно сказать, старался изо всех сил, вот только успеха не добился.

Лицо, искаженное страхом и удивлением. Ну первое понятно: кто же не боится умирать, хоть чуточку? А второе? Что могло настолько поразить человека, перешагнувшего за средние лета и несшего службу в таком месте, где зачастую случаются самые невероятные истории? Недомогание? Вряд ли. Тогда в его чертах скорее сквозили бы разочарование и обида, мол, почему смерть пришла слишком рано. Хотя… Обида как раз имеется. Значит, то, что случилось, и впрямь случилось не вовремя. Неожиданно. Непредсказуемо. Но все-таки от чего он умер?

Тело конечно же осматривали и до меня, поэтому не пришлось мучиться с застежками кафтана и прочими завязками, но ничего похожего на смертельные раны в глаза не бросалось. Только на груди, кстати, недалеко от сердца, виднелись опять же густо-сиреневые синяки, правда, слишком маленькие для следов ударов, если только кто-то не тыкал в казначея прутиком.

Три пятнышка, расположенные в вершинах невидимого треугольника. Три метки, кожа между которыми слишком бледная. Бледнее даже, чем вокруг. Ожог? Но одежда не повреждена. Нет ни малейших признаков драки даже на ткани: прорех, оторванных пуговиц, пятен грязи, неизбежно появляющихся после непредвиденного падения. Кажется, что казначей, зачем-то забредший в самую глухую часть порта, скончался в одночасье сам по себе.

— В каком положении его нашли? Он держался за что-нибудь?

— Нет, лежал. На спине.

— Рядом с ограждениями?

— В паре футов.

Что же тогда стряслось с его руками?

Я еще раз склонился над синюшными ладонями мертвеца и с некоторым недоумением обнаружил, что и на них виднеются пятна, чуть более темные, чем общий цвет кожи. По размеру следы весьма походили на те, нагрудные, хотя и располагались не треугольником, а более путано.

Человеку явно помогли умереть. Но как? С помощью чего? И главное, каким образом добились того, что казначей сам взял свою смерть в руки?

У меня ответов не было. У старшины Сеппа, судя по растерянному виду, тоже не имелось ни малейшего объяснения произошедшему. Но раз уж пришлось взяться за эту работу, надо было попытаться хотя бы провести ее по всем правилам.

— Вы сказали, что домик казначея находится на другом конце пристани?

— Да.

— И ваш дядя пришел сюда вскоре после обеденной трапезы?

— Мимо охраны он проходил точно в середине дня.

— На своем пути он должен был встретить хоть кого-нибудь. Согласны? Найдите этих людей. Поговорите с ними. Спросите, как выглядел казначей: был чем-то встревожен, напуган, обеспокоен? Может быть, мы узнаем что-то важное. А может быть…

— Не узнаем? — мрачно предположил стражник.

— Всякое бывает. Как повезет. И кстати! Вы тоже должны подумать, не случалось ли в последние дни с вашим дядей что-нибудь необычное. Вы ведь должны были видеться часто?