Отпрыск рода не слишком именитого, зато многочисленного и рассредоточенного по разным землям Дарствия, Сефо слушал легенды о демонах еще в колыбели, от матери и няньки. Ни та ни другая даже под страхом смерти не поклялись бы в правдивости своих рассказов, но повторяли их раз за разом, словно нарочно укладывая в сознании ребенка. Поэтому, когда на досках опустевшей к ночи пристани сверкнул синий огонек, казначей речного порта знал, что это такое, и даже туманно представлял себе, как нужно поступить, чтобы овладеть демоническим могуществом. Надо сказать, он все же сомневался. Мучительно. Правда, недолго: ровно до той минуты, пока не услышал шаги приближающегося портового патруля.
Он рухнул на колени, на коленях же и пополз к мерцающей звездочке, пригибаясь и прячась за ограждением. Потянулся, упал, накрыл ладонью долгожданное исполнение мечты, стиснул изо всех сил, так, что никому не удалось бы разжать его пальцы, и завороженно смотрел на синий свет, исчезающий под кожей. Потом пришлось рассказывать патрулю, что поскользнулся, сетовать на собственную неуклюжесть, благосклонно принимать помощь, подниматься, опираясь на крепкие руки стражников, и возвращаться домой в сопровождении одного из них, на случай если ноги вдруг предательски подогнутся. И только когда входная дверь закрылась за спиной казначея, пришло время лихорадочных вопросов.
Получилось или нет?!
Сефо Сепп не слишком-то верил в чудеса. Проснувшись на следующее утро, сначала подумал, что ему все и вовсе приснилось, но руки… Руки двигались уже иначе, чем прежде, да и в остальном теле появилась доселе недоступная ловкость. Он попробовал бы себя в новом деле сразу же, если бы не зашнырявшие вокруг Звенья, расспрашивавшие чуть ли не каждого об одной безлунной весенней ночи. Приходили и к казначею. Правда, прямых вопросов не задавали, больше интересуясь, не замечал ли он чего-либо странного в своих соседях, друзьях и прохожих с тех пор. Любой осторожничал бы, не то что человек, каждодневно пересчитывающий деньги, вот и Сефо Сепп задвинул как можно дальше желание опробовать приобретенные навыки и призвал на помощь все свое терпение, чтобы выждать время.
Почти месяц.
Целый месяц и еще несколько дней.
Больше терпеть оказалось невозможно, тем более опасные разговоры стихли, ищейки Цепи миротворения съехали из города, речные кораблики, швартующиеся в Аллари, доставляли уже не только груз, а еще и путешественников, желающих взглянуть на торжества яра-мари — Праздника первого улова. Словом, близилось самое желанное для карманников время. Но прежде, чем выходить на большую охоту, требовалось потренироваться.
Сефо Сепп безошибочно выделил в толпе народа, слоняющегося по пристани, троих приезжих, растерянно и тревожно оглядывающихся по сторонам. Выглядели они, пожалуй, странновато, но безобидно, а значит, подходили в самый раз. Казначей притворил дверь рабочей пристройки, в которой принимал проездные пошлины от капитанов, перекинулся парой слов со стражниками, заявив, что пошел прогуляться, и направился к выбранным жертвам, попутно раскланиваясь со знакомыми.
Он не таился, чувствуя себя переполненным уверенностью, почти таким же дерзким, как тот человек из детских воспоминаний. Казначею казалось, что он почти летит над пристанью, едва касаясь ногами дощатого настила. И кошелек, увесистый, обещающий большую добычу, словно сам собой послушно раскрылся перед короткими пальцами…
Это были не деньги. Что-то скомканное, свитое, полумягкое, полуметаллическое, как показалось на ощупь. Сефо Сепп благоразумно не стал сразу рассматривать украденную вещь, удалился за складские постройки, туда, где встретить людей можно только в часы погрузки и выгрузки, но не во второй половине дня, когда порт уже закрыт для кораблей. Казначей зашел за тюки, накрытые навощенным полотном, еще раз убедился, что за ним никто не следит, и только тогда разжал ладонь.
Вещица была похожа на брошь или заколку для плаща, а может, ременную пряжку, сделанную из медной филиграни, но то ли ювелир был не в своем уме, то ли там, откуда приехали трое растерях, была своя мода на украшения. Иначе зачем продергивать через узорчатую сетку нечто похожее на стебли растения, да еще такого неказистого? Ни одна женщина Аллари не прикрепила бы такую брошку к своему платью, разве только самая бедная и дурная.
Сефо Сепп еще немного посмотрел на первую «добычу», вздохнул, размахнулся и швырнул ее в воду, чтобы не оставлять следов. Вернее, подумал, что швырнул, а вот вещица почему-то решила иначе. Она не сдвинулась с ладони ни на волосок, словно каким-то чудом приклеилась к коже, а плоть под странной вещицей заметно онемела.
Казначей никогда не был отчаянно смелым человеком, но все же запаниковал не сразу: попытался оторвать брошку от руки. А как это еще можно сделать, если не взяться другой рукой за присосавшуюся нахалку? Вот только, когда он это сделал, вторая ладонь тоже оказалась намертво приклеенной к воровской добыче, и теперь Сефо Сепп мог только держать сложенные руки перед грудью. Конечно, в таком виде было небезопасно возвращаться, ведь обязательно по пути встретился бы кто-то, пожелавший обменяться рукопожатием, но по-настоящему страшно казначею стало мгновением позже. При взгляде на заметно удлинившиеся и шарящие по кафтану отростки странного растения, оплетающего филигрань.
Они как будто искали щелочку, чтобы проникнуть внутрь. И нашли. Юркнули между полами, поползли по коже, и Сефо Сепп огласил бы пристань безумным криком от нестерпимой боли, разрывающей одновременно сознание и плоть, но чья-то крепкая ладонь прижалась к его губам, заставляя проглотить каждый звук. А еще две пары рук надежно держали казначея, не давая тому ни вырваться, ни упасть.
— Вот ведь дурак, украл собственную смерть! Рассказать кому — не поверят.
Самый высокий из приезжих, показавшихся Сефо Сеппу безобидными простаками, снял шляпу и платком промокнул капли пота, обильно выступившего на бритой голове. Второй, осторожно разжимающий сцепленные пальцы мертвого казначея, чтобы достать брошку, укоризненно посмотрел на третьего, самого молодого.
— А если бы он не был одержимым, что тогда? Это ведь пока единственный зрелый пиявник, который у нас есть.
— Скоро должны созреть другие, — попытался возразить оплошавший.
— Надо быть осторожнее, — подытожил высокий. — За нами нет слежки, но она всегда может появиться. Особенно если разбрасываться вещами, вызывающими вопросы.
— Ты же знаешь, что созревших надо держать при себе, в тепле тела, иначе они заснут, — напомнил молодой. — Да, это был риск, но посмотри, как удачно все получилось! Теперь у нас есть эссенция.
Тот, что разжимал мертвые ладони, коренастый и крепкий, подтверждающе кивнул, разглядывая набухший и мерно подрагивающий среди стеблей узел. Если бы это утолщение не мерцало грязно-синим светом, а было чуть потемнее и покраснее, можно было бы принять его за человеческое сердце.
Высокий поднес к кончику одного из стеблей, самого короткого и толстого, стеклянный сосуд и надавил на светящийся мешочек. Жидкость, охотно заструившаяся в подставленную посудину, оказалась почти серебряной, с легким синеватым оттенком, но заполнила собой лишь треть пустого пространства, что вызвало на лицах всех троих разочарование.
— Наверное, он еще совсем свеженький, — предположил молодой.
— Ты этого сразу не заметил? — съязвил второй, бережно заворачивающий использованную вещицу в чистое полотно.
— Я только могу сказать, одержим человек или нет, довольствуйся этим!
— Ладно вам склочничать, — сказал высокий. — Пока все идет как задумано. Я бы тоже был рад, если бы одним махом удалось заполучить всю необходимую эссенцию, но раз уж повезло только наполовину…
— На треть, — не преминул поправить коренастый.
— Хорошо, на треть. Если найдем еще одного-двух одержимых, дело останется за малым: кинуть жребий.
Молодой мрачно спросил:
— А зачем кидать? Думаешь, Наки справится лучше тебя?
Высокий улыбнулся: