— Ваше положение у меня…

— Катись ты, твое превосходительство! Играй свою игру — и помогай и вашим, и нашим, и ещё всяким, какие найдутся! Крутись, как флюгер, под всеми ветрами! Ты ведь явился, потому что пронюхал, что пока моя берет, так? Или тебя послал ещё кто-то? Скажем, господин по фамилии Дубровин? Так?

Мне показалось, что впереди Прока заскрипел сиденьем. Как бы подгоняя его под себя, он сдвинулся вместе с ним вперед, к ветровому стеклу, словно испугавшись услышать лишнее. Действительно, чего я сорвался?

— Господин Шемякин, три с небольшим часа назад вы опрометчиво огрызнулись на людей, которые в этих краях делают все, что хотят… Буду откровенен. Поддерживать вас теперь опасно, смертельно опасно. А я поддерживаю. Иначе бы я, зная, как вот сейчас, где вы есть, должен был бы сдать вас этим людям… хоть и в мертвом виде. Но теперь, когда они впервые за много лет получили здесь по носу, мне вдруг захотелось использовать эту ситуацию в своих интересах. Которые могут стать и вашими… Отчего нет? На данном этапе скрытно, конечно. Люди, которые доставали вас на шоссе возле Керну, большая помеха для моего дела…

Доставал, если уж говорить откровенно, этих людей я. Не они — меня.

— И есть доказательства? А, может, это вы помеха для них? — спросил я.

— Они могущественнее, чем вы думаете. Они как государство! Чико Тургенев работает для них. У вас, естественно, сложилось впечатление, что охота за вами предпринималась, чтобы прикрыть Чико. Это не так. Вы должны стать пленником ещё до того, как доберетесь до Чико. Этого обстоятельства не знает даже сам Чико.

— Пленником, которого предполагалось превратить в свежий труп в день покушения на Бахметьева, то есть завтра? Это не новость… Эту тему, если ты не забыл, твое превосходительство, мы обсуждали уже. На твоей вилле с аквариумом и подводными лодками. Куда заявился и Чико. И откуда ты сплавил меня на волю, перепугавшись нажима моих…. моих друзей, скажем так. Ведь так? Так что, мой готовящийся захват с целью приготовления свежего к нужному моменту трупчика — новость прокисшая. Простокваша.

— Действительно. Не новость, потому что такой новости и не будет.

— Правильно. Я не собираюсь становится трупом. Хэ… Давай, твое превосходительство, кончать базар. Я устал.

Ге-Пе испустил коровий вздох.

Я протянул ему, возвращая, флягу. Он опять отклонил посудину.

— Ну ладно! Повторяю, — сокрушенно сказал Толстый. — Повторяю… Вас предполагается сдать в плен и затем обменять. Не убивать. На некоего заключенного в московской Лефортовской тюрьме. Вас подставляют. Свои же… Генерал Бахметьев — само по себе. Бэзил Шемякин — само по себе. Убийство генерала вызовет политический скандал. А ваш захват даст возможность прикрыть обменом освобождение из Лефортова некой фигуры, которая и выдвинула идею убийства генерала…

— Это либо слишком новые данные, либо слишком старые. То есть, никакие. Но вот ведь загвоздка в чем, — прервал я его. — Откуда ты почерпнул все эти сведения?

— Догадка.

— А-а-а…

— Открою ещё карту. Мне заказали подводную лодку. Транспортировать после захвата за пределы морской границы некоего человека. На российский берег. Кроме вас, больше некого. Правильно я понимаю? И сдавать я буду этого человека с катера на катер на отмелях в обмен на другого человека, того, из Лефортова, которого потом отвезу куда прикажут…

— Подлодка «Икс-пять»?

— Вы знаете?

— Я был в ангаре у Бургера в Лохусалу.

— Тогда вы тем более должны поверить мне. Бургеры, оба, работают со мной. Не совсем у меня, но вместе со мной. Женщина, кажется, вам… это… как бы сказать… в некотором смысле близка?

— Почему вы считаете, что мой вес потянет на вес лефортовского узника? Москве, в сущности, наплевать на то, что со мной случится. Я — наемник. Зачем я ей?

— Вы лично не нужны. А как креатура Шлайна и Дубровина — да. Ваше пребывание в местной тюрьме поставит под угрозу не только карьеру уважаемых господ, но и репутацию их конторы. Так что предложение господ Шлайна и Дубровина согласиться на обмен будет принято… Как вы не понимаете этой игры!

— Тогда такой вопрос. Самый легкий. Вам-то, уважаемый Толстый Рэй, что до этого?

— Это очень простой и очень хороший вопрос. И мне по душе, что вы стали разговаривать на вы… Так вот, неизвестная фигура в Лефортове мне очень даже известна. На воле этот орелик может заварить в этих краях и водах такую кашу, что ни о каком нормальном ведении дел и речи не будет… Начнется беспредел! Бешеный… Я не хочу, чтобы убили генерала Бахметьева! Я не хочу, чтобы вас захватили в заложники! Я хочу, чтобы здесь ничего не менялось! Я хочу и дальше спокойно возить то, что вожу! Я хочу сокрушить беспредельщиков, и я хочу, чтобы мы сделали это вместе!

Я рассмеялся и сказал:

— Ну, хорошо… Я передам ваши пожелания господину Шлайну. Завтра утром мы как раз встречаемся за чашкой чая.

— Вы хотите, чтобы я застрелил вас, господин Шемякин, прямо сейчас?

— А вы хотите, чтобы я продал своего работодателя?

Ге-Пе засопел, протянул руку за фляжкой. Я отвинтил для него пробку. Он глотнул. Рыгнул. Снова глотнул.

— Вы с ног до головы покрыты европейской соплей. У нас, видите ли, профессиональная этика! Пижонская! Да пошли вы с ней! Смотрите, не просчитайтесь! Здесь, в наших краях, живут и работают простые люди!

Он сделал длинный глоток. Потряс фляжку. Она опустела.

— Не огорчайтесь, — сказал я ему.

— Вот еще… В багажнике целый буфет.

— Да я не о бренди… О другом. О том, что по пути домой к вашему прекрасному любимому аквариуму с подводными лодками вы постепенно осознаете, что в конечном счете довольны исходом нашей беседы…

— Я уже доволен, — буркнул он. — Фляга опустела… Как вы доберетесь до своей ночлежки?

— С песней, — ответил я.

— Если можете петь, пойте… Хотите взять эту машину? С бумагами на неё все в порядке. В перчаточнике доверенность на предъявителя… Эта машина считается в прокате. Ну, как?

— Трудно отказаться.

— Хотите и Дечибала?

— Хочу, — сказал я, — но не сейчас.

Ге-Пе ткнул в спину Проку. Прока вытащил пластмассовую чурку мобильного телефона. На несколько секунд, пока он подавал условленный сигнал в «БМВ», высветились зеленоватые кнопки с цифрами набора. В какой-то момент мне захотелось попросить и телефон, но я промолчал.

Промолчал и Ге-Пе, с кряхтением перемещаясь из двери в дверь в другую машину. Прока убрался вслед.

Я посидел, расслабившись, без мыслей, на заднем сиденье «Пассата». Потом вышел к парапету и помочился под метелью в речку.

Мотор машины едва слышно урчал. В полной темноте. Прока отчего-то, уходя, выключил габаритные огни. И сквозь забрызганное грязью боковое стекло было заметно, как в темном салоне возле кресла водителя слишком надолго задержалась зеленоватая подсвета кнопок мобильника, который я не просил.

Квадратик дисплея вдруг высветился цифровым набором. Мобильник вызывали, автоматически срабатывал определитель номера…

По-прежнему мело мокрым снегом.

Я бежал вдоль набережной, в сторону моста через Саугу. Бежал из последних сил, до тех пор, пока не полыхнула, бросив передо мной мою длиннющую тень, яркая вспышка. Грохнул взрыв, теплая волна дала мне мягкий подзатыльник. Потом я прошел, задыхаясь, ещё сотню шагов.

Я шел и радовался.

Что меня больше нет.

В шесть утра Йоозепп-Ленин-в-Разливе, упершись руками в поясницу, хохотал у растопленной печи над закипающим чайником. Сравнение с вождем ему нравилось.

На мне были потертые вельветовые брюки, расклешенные по моде семидесятых, вытянувшийся свитер с кожаными налокотниками и фланелевая рубаха. На спинке стула, поставленном специально так, чтобы я мог полюбоваться, красовались домашней вязки шарф и перчатки необъятного размера. На них небрежно лежала зимняя суконная кепка с фетровыми наушниками. В прихожей Йоозепп выставил почти новые офицерские сапоги бутылками и искусственного меха доху-бушлат с деревянными пуговицами — для меня.