Не укладывались в схему два момента: неясность роли и интересов Марины, во-первых, и фигура того, кто действительно заказал генерала Бахметьева и оплачивает услуги Чико Тургенева, во-вторых. Ко всему прочему за спиной Чико крупным планом, как сказала Марина, зловеще маячили двое азериков, юрист Вайсиддинов и то ли физик, то ли математик, но, как и его компатриот, моряк по первой специальности Махмадов. В которых изо всех сил всматривается Дубровин…

Нет, Гаргантюа Пантагрюэлевич — великий выживальщик и провидец! С удовольствием хлебну бочкового и съем свиную ногу с тушеной капустой в компании этого достойнейшего из достойных. Да и платить будет он. К тому же я сегодня не обедал.

— Господину угодно? — спросил в дверях ресторана негр, выряженный в голубой сюртук с серебряными галунами, черный цилиндр с пряжкой и белые перчатки. Лакированная обувка его отражала свет хрустальной люстры, подвешенной над плюшевыми диванами, креслами и стульями в прихожей.

Негр сдал меня метру. Метр, проведя гостя через полупустой зал, до входа в отдельный кабинет, — молодцу в пиджаке без видимых знаков различия, то ли официанту, то ли вышибале. Ге-Пе сидел за длинным столом один и через крохотные очки без оправы, с одними дужками, читал шведский журнал для моделистов-судостроителей. В пивной-то. Кивнул, приглашая занять место за столом, на котором ничего не было, кроме пачки сигарет в серебряном футляре, зажигалки, пепельницы и знакомого конверта.

Ге-Пе, не здороваясь (виделись утром), передвинул его по столу на мою сторону.

— В чем дело, твое превосходительство? Марки оказались фальшивыми?

— Возьмите обратно. Я не вполне корректно выполнил услугу, которую вы оплатили этими деньгами… И зовите меня Рэй. Пожалуйста. Я ненавижу ваше изобретение в виде превосходительства. Наверное, вы считаете это остроумным, а получается плоско. И уже надоело.

— Деньги в конверте, как вы понимаете, Рэй, не от меня. Так что мне все равно. Мы что же, расстаемся навсегда? Мне бы не хотелось…

Я двинул конверт назад.

— Хитрите. Желаете знать, какие слова я скажу Чико, когда он прибудет за вашим трупом? Ошибаетесь. Не нужно рассчитывать чужие шаги как собственные. Не стригите людей под себя. Деньги отнюдь не универсальная ценность.

— Значит, Чико возвращается?

— В этом-то и предмет нашей встречи. Ужинать будете?

— Истекаю желудочным соком.

Ге-Пе крикнул в сторону двери по-русски:

— Иван! Стандарт!

Он предвосхитил мои мечты, добавив к их воплощению копченого угря, шкурка которого соскальзывала с розовато-кофейной сочной и нежной мякоти, едва прикасалась вилка. Свежайший! День выдался, с гастрономической точки зрения, незабываемым. Я так и сказал Пантагрюэличу, захлопывая серебряную крышку фарфоровой пивной кружки.

Ге-Пе улыбнулся от удовольствия.

— Кто вы, господин Шемякин? — спросил он.

— То есть?

— Кто вас пригласил в Таллинн? Или послал?

— Опять этот детский вопрос?

Я ненавижу застольные беседы «по душам». Нечто вроде лицемерного участия в негритянском хороводе с целью выудить у наивных аборигенов сотню-другую килограммов слоновой кости. Неужели Ге-Пе предполагает, что я воспользуюсь его эрзац-откровенностью и рвану в разговоре напролом? Послал бы я его, да не хватало, чтобы ещё и этот хлопнул дверью.

— Давайте слегка притупим заостренность вопроса, Рэй, — предложил я. Неудобно грубить вам. Вы удачно коррумпировали меня этой рыбой и всем остальным, я готов сотрудничать, но есть формы, приличия, взаимопонимание с полуслова, если хотите. И зовите меня Бэзил.

— Хорошо, Бэзил. Зайду аккуратнее. Вы можете сослаться на какие-нибудь рекомендации?

— Вы коренной Таллиннец? — ответил я вопросом.

— Родился, как говорили здесь раньше, в эстонское время.

— Вам что-нибудь говорит фамилия Гущины?

— А-а-а… Вот вы из каких!

— Теперь из Германии. Вернусь в Москву.

— В ответ назову другую фамилию, — сказал Ге-Пе.

— Не думаю, что вы меня удивите.

— Тогда? — с повышенным интересом спросил Ге-Пе.

— Дубровин.

Ге-Пе двинул кружку с пивом, расплескав его на скатерть.

— Мне действительно приходится иметь с ним дело.

— Или он со всеми имеет дело, включая и вас, Рэй? Лучше сказать так. Вы у него на крючке, не он у вас, я считаю.

— Меня передали ему. Моя мать была эстонкой, отец евреем. Лагерники. Чтобы мама благополучно родила моего младшего брата, отец согласился сотрудничать с эн-ка-вэ-дэ. Так и тянется.

— Потому что вам это выгодно. Кто теперь может заставить? Десятки тысяч немецких пленных офицеров давали подписки о сотрудничестве с ка-гэ-бэ. После возвращения в Германию их пытались шантажировать этими бумажками, а они посылали агентов великой державы подальше. И — ничего не случилось. Вот так вот. Что мешает вам сделать то же самое? В Эстонии принят акт об амнистии всякому, кто заявит о сотрудничестве в прошлом. Вы этого не делаете. Вам это выгодно. Вашему бизнесу выгодно.

Ге-Пе всматривался в меня с неподдельной ненавистью. Она сочилась из его зрачков.

— А Дубровина вы определенно обманываете, — сказал я и рассмеялся. Его, бедолагу, все обманывают.

— Ненавижу его, — сказал Ге-Пе. — Как отец ждал реабилитации пятьдесят шестого! В массе других дураков. Реабилитировав репрессированных, палачи реабилитировали и себя. Жертвы и гонители в одной компании…

— Как я понимаю, вы пригласили меня для конкретного разговора, сказал я мягко.

— Да, конечно. Извините. Вы далеки от этого.

— Определимся сразу, — сказал я примирительно. — Я фрилансер. И работаю не на Дубровина. Вы ведь в этом хотели разобраться, так?

Ге-Пе рассмеялся.

— Бэзил, вы взбаламутили мою сеть здесь, в Таллинне, потом в Лохусалу, добрались до Пярну. Высматривали амбар с товаром… Но давайте отвлечемся от беспредметных материй! Для меня даже сама идея покушения на генерала представляется полнейшей глупостью.

— Согласен — сказал я.

— Вы назвали Гущиных. Это были люди высокой пробы. И потому я вам теперь немного доверяю, так, самую малость… то есть, я хочу сказать, для меня вы яснее.

— Уф! — прервал я его. — Давайте все же к делу. Завтра на рассвете я получу расписание пребывания генерала в Таллинне. Вы можете дать мне расписание Чико Тургенева?

— Его никто не знает. Даже окружение. Но если он пересечет границу, вас поставят в известность. Бесплатно. Конверт унесите. Вот телефон, звоните завтра с семи утра. Ответит Дечибал Прока. Надеюсь, вам удастся предотвратить преступление.

Господи, подумал я, где завтра в семь утра я достану треногу для фотоаппарата?

На выходе я покосился на негра в сюртуке.

Меня тошнило от благородства Ге-Пе, вернувшего конверт с купюрами. Наверное, смотрит теперь в мою спину так же, как на негра при дверях. Отдал конверт, словно чаевые сунул. До Синди меня не оставляло чувство, что встречу с Ге-Пе я проиграл.

Простыня, пододеяльник и наволочка оказались крахмальными, одеяло верблюжьим. Ленин поставил на столе и бутылку минеральной. А где находится душевая, я знал и без его записки, пришпиленной к полотенцу.

В пять тридцать утра, когда я садился в «Форд», Йоозепп Лагна, уже маялся на покрытых ночной изморосью грядках за палисадником. Упершись в черенок грабель ладонями, а на ладони положив подбородок, он успел, пока я запускал двигатель, высказаться относительно неопределенностей балтийской погоды. Поскольку челюсть его покоилась на граблях, когда он говорил, поднимался и опускался череп.

Из Синди я не стал звонить в Таллинн. Наверняка местная почта в такую рань закрыта. Уехал прямиком в Пярну.

Мне всегда нравился вид, открывающийся с высокого крыльца Пярнуского почтамта на мост через Саугу и дома в заречье. Ничего особенного, в общем-то. Обычные жилые коробки с водонапорной башней над крышами в форме кухонной толкушки. Но небо — высокое и просторное. Кучковатые облака плывут крутым подъемом вверх и все выше. И теперь, серо-фиолетовые в предутренних сумерках, они неизменно тянулись прочь от грешной землицы.