— Ну-ну… Какой пострел!

Тут и Голубцов хотел было добавить что-то, но Кузьмин остановил его:

— Ладно, ребята, закончим атеистическую пропаганду. Не будем нападать на хозяина бани, а то он рассердится и выгонит нас отсюда.

Старик обрадовался такому повороту. Он шутливо погрозил Пете пальцем:

— Во-во… Первым делом выгоню вот этого белобрысого…

Потом улыбнулся и добавил:

— Шуткую, шуткую я, ребятки… Живите в бане сколько надо.

Кузьмин еще раз внимательно посмотрел на старика и медленно произнес:

— Мы сегодня уйдем ночью, туда…

И показал рукой в сторону Ленинграда. На лице старика не дрогнул ни один мускул. Ничем себя не выдал фашистский агент «Тихий». Он покрутился около печки, подошел к полке, где сидели Петя и Ваня, зашептал:

— Недавно двоих наших солдатиков переправил туда — бежали из немецкого плена, из лагеря в Ивановском. Сутки скрывались здесь, в бане, а поздним вечером отвел их к линии фронта… Ушли благополучно…

Петя и Ваня с явным уважением посмотрели на старика, он засмущался. Кузьмин продолжил:

— Мы идем из Тосно. Мои попутчики думают найти на той стороне своих родителей, которых они потеряли во время бомбежки немцами деревни Черенковицы. Я ищу свою невесту. Знакомые мои рассказали мне, что она погибла под Любанью. Я не верю. Думаю, что она смогла добраться до своих родных в Ленинграде.

Старик сидел на скамейке у окошка с опущенной головой и внимательно слушал. Временами он гладил свою белую длинную бороду и тяжело вздыхал: он делал вид, что поверил рассказу Кузьмина и ему очень жаль этих молодых людей. А его мозг в это время лихорадочно искал повод, чтобы сходить домой. Ему непременно нужно было срочно связаться с самим Гюльцовым. И он решился. Тяжело вздохнув в очередной раз, старик встал со скамейки, жалостливо посмотрел на Петю, затем ласково погладил его по голове и сказал:

— Да, ребятки, война штука страшная. Не позавидуешь вашей доле, но, даст бог, все будет хорошо — вы доберетесь до Ленинграда и найдете там своих близких.

Опять тяжело вздохнув, стал ходить из угла в угол:

— Ребятки, а не голодные ли вы? Правда, разносолья у меня никакого нет, но хлеб, картошка и кусок сала найдется.

Позаимствованные в деревне Виняголово продукты у разведчиков кончились еще вчера утром, и вот уже больше суток они ничего не ели. А для перехода линии фронта нужны были силы, и силы немалые. К тому же в бане они просидят не меньше шести часов. Поэтому подкрепиться им, конечно, не мешало. «Старикан вроде ничего себе; если он поможет нам продуктами, то большое ему спасибо за это», — подумал Кузьмин. Он посмотрел на своих друзей, которые давно уже стали понимать друг друга с полувзгляда: они тоже были не против, чтобы подкрепиться перед броском через линию фронта.

Кузьмин еще раз внимательно глянул на старика. Нет, у него и капли не было сомнения, что вот этот благообразный, набожный, проживший большую жизнь человек может быть предателем. Об этом он даже не думал. Бывая неоднократно в тылу противника, он ни разу еще не встречался с предательством. Наоборот, привык к тому, что на оккупированной фашистами территории советские люди всегда оказывали ему и другим разведчикам посильную помощь. Хотя о предателях часто напоминали им в Особом отделе фронта: призывали к бдительности. Но это только при встрече с фашистами молодые разведчики всегда были бдительными и осторожными. Но вот с таким предательством, предательством своего соотечественника, добровольно вставшего на путь сотрудничества с фашистами, им еще не доводилось встречаться. Да и Особый отдел фронта к этому времени располагал совсем малым опытом борьбы с такой агентурой врага. Ведь к моменту отправки группы Кузьмина за линию фронта шел всего лишь пятый месяц войны.

Разведчики не сомневались в честности и порядочности этого старого человека, а он, ловко маскируя свое нутро предателя, сумел втереться в их доверие. Теперь ему нужна была связь с начальником ауссенштелле Гансом Гюльцовым, чтобы сообщить о разведчиках Красной Армии и получить за это свои тридцать сребреников. То, что это были разведчики, он не сомневался. «Тихому» нужно было не больше двадцати минут — только лишь добраться до своего дома. Он не будет даже покидать территорию своего хозяйства. У него в хлеву находится тщательно замаскированный прямой телефон с самим Гюльцовом. Вот почему в груди у предателя все тряслось и клокотало, хотя внешне он выглядел очень спокойным. Он ждал ответа Кузьмина, а тот все молчал, поглядывая то в банное окошко, то на старика. Нет, у командира никаких сомнений в отношении него не было. Просто он еще раз захотел понаблюдать за деревней и в случае опасности выбрать кратчайший путь отхода из бани. Он принял уже давно решение: продукты им нужны, и их может достать только вот этот старик. Самим идти в эту деревню, напичканную фашистами, очень опасно. Командир решился:

— Ну что, отец, тебе пора. К соседям не ходи, о нас никому ни слова и долго не задерживайся. Что есть там у тебя, тому мы будем и рады.

«Тихий» кивнул головой: мол, все понятно. Затем уже при выходе из бани сказал:

— Я мигом, ребятки, захвачу продукты да подброшу корове сена — и сразу назад. А вы располагайтесь, отдыхайте, а то вас ждет трудная ночь.

Старик тут же скрылся за дверью. По тропинке с корзиной в руке, только без веников, шел медленно, не торопясь, так как знал, что за ним следят из банного окошка. Вскоре он скрылся в своем доме, откуда вышел уже с тяжелой корзиной. Поставил ее на высокую скамейку около дома и, вытащив из навозной кучи вилы, вошел в хлев, где находился не больше пятнадцати минут. И вот он опять в бане. Разложив на нижней полке на белую тряпицу большой каравай хлеба, нарезанное кусками сало, полтора десятка соленых огурцов, поставил кринку с молоком и пригласил ребят к трапезе. Ваня хлопнул ладонями, потянул носом и возбужденно сказал:

— Вот это дед! Ай да наш милый дедуля! Закусон принес что надо. Давай, Петюня, усаживайся.

Тот вскочил с полки и толкнул Ваню головой в живот. Они готовы были уже сойтись в борцовской схватке, но Кузьмин бросил на них строгий взгляд, и они сразу успокоились. Усевшись на верхней полке, ребята аппетитно жевали розовое сало с хрустящими огурчиками и ели необыкновенно вкусный хлеб с запахом тмина и еще неизвестных каких-то им ароматных трав. На нижней полке сидел командир со стариком, который похваливал жену, мастерицу на все руки. Эта она сама пекла хлеб, ставила огурцы и солила по известной только ей технологии сало, которое моментально таяло во рту. Изредка Кузьмин подходил к окошку и внимательно смотрел на тропинку. Ничего подозрительного он не замечал. А старик часто улыбался и приговаривал:

— Ешьте, ешьте, ребятки. В Ленинграде, говорят, голод начался. Когда вы теперь попробуете такой пищи?

Старик ждал гостей… По телефону начальник ауссенштелле сообщил ему, что группу захвата он возглавит сам. Напряжение у «Тихого» достигло наивысшего предела. Ему казалось, что сердце у него стучит, словно церковный колокол. Он не выдержал, встал и заглянул в окошко. Нет, немцев не было. Да с этой стороны они и не должны были появиться. Он сам предупредил Гюльцова, чтобы к бане они подкрались с обратной стороны, которая была вне обзора из окошка. Это было гораздо дальше, но зато предатель был уверен, что так будет легче захватить «незваных» посетителей. Чтобы снять нервное напряжение, старик отхлебнул молока из кринки и протянул ее Пете. Тут же резко скрипнула банная дверь, и затопали тяжелые сапоги. Разведчики вскочили и с ненавистью смотрели на старика. А он побледнел, руки у него задрожали, он дико вскрикнул:

— Быстрей, господин Гюльцов!..

Кузьмин выхватил у старика кринку с молоком и хотел было опустить ее на голову предателя, но тут один за другим в баню с криком ворвались пятеро фашистов. По приказу высокого офицера солдаты оттеснили разведчиков дулами автоматов к печке. Затем их ткнули лицом к стене и приказали поднять руки. Офицер долго что-то кричал им по-немецки. Из длинной речи и жестикуляции рук эсэсовца они поняли одно: их ждет расстрел. Потом разведчиков обыскали. К удивлению офицера, у них ничего не нашли. Он грозно посмотрел на старика, а тот, согнувшись почти до земли, залепетал: