Колебания между зажимом и компромиссом заметны и в области театральной политики. Во второй половине 70-х гг. кампания против известного театрального деятеля, режиссера Юр. Любимова. В феврале 77 г. ему, художнику сцены Д. Боровскому и дирижеру Ген. Рождественскому Министерство культуры разрешило принять предложение дирекции французской оперы инсценировать оперу Чайковского «Пиковая дама». По плану Любимова, опера должна была ставиться с некоторыми сокращениями и с введением в 3 акте интермедии А. Шнитке. Но 16 декабря 77 г. заместитель министра Культуры сообщил в Париж о возражениях «специалистов» против сценария Любимова. Затем в начале марта 78-го г. всем приглашенным, кроме Рождественского, срывая начало репетиций, отказали в выдаче выездных виз. За три месяца до намеченной премьеры, 11 марта 78 г., дирижер Большого театра Альгас Жюрайтис напечатал в «Правде» пафосное письмо — статью в защиту русских национальных традиций. Он объявлял инсценировку Любимова недопустимой фальсификацией русской классики, хотя прямо имен не называл. В редакционной заметке, сопровождавшей статью, имена прямо были названы.
Любимов, другие приглашенные, Шнитке требовали, чтобы Министр культуры выслушал их объяснения, которые до этого они дали трем его заместителям. Никакого отклика. Если не считать того, что министерство окончательно запретило постановку оперы в Париже, «из-за изменений в тексте, затрагивающих национальное культурное наследие» (93-4). Приглашенные отправили в редакцию газеты «Правда» письмо-ответ на обвинения Министерства культуры и Жюрайтиса. В нем шла речь о том, что последний не знает ни оригинала оперы, ни, тем более, высказываний Чайковского в его письмах; ему не ведомы известные эстетические постулаты; он рассматривает музыку и театр как архитектурные памятники, которые нужно законсервировать; его «письмо проникнуто нетерпимостью и злобой». Редакция печатать письмо-ответ отказалась, но ответила на него заметкой главного редактора, Юр. Афанасьева. Тот отклонял требование опубликовать письмо-ответ, добавляя при этом, что театральные новшества Любимова «вредят государству и партии, членом которой он является». Афанасьев уверял, что редакция получила сотни откликов, одобряющих статью Жюрайтиса, а позиция Любимова ни в одном из писем не поддержана; напротив, авторы их пишут, что «никому не позволено», даже великому реформатору Любимову, «искажать то, что дорого народу» (94, 271).
Шнитке и Рождественский посылают новое письмо в ответ на заметку Афанасьева. Они намекают, что Жюрайтис выполняет приказ сверху, что у него вероятны и личные мотивы: в марте 78 г. им поставлена в Париже опера Прокофьева «Ромео и Джульетта», которая из-за банальности постановки не понравилась французским зрителям и прессе (94,271-3). Надо признать: не слишком нравственные доводы, но приходилось и к ним прибегать. В письме высказывалось и сомнение в том, что Жюрайтис — подлинный автор статьи; не исключено, что он только подписал ее. Все утверждения Рождественского и Шнитке были, вероятно, правдой, но газета «Правда» в ней не нуждалась. На этот раз редакция авторам не ответила, зато в газете появился хвалебный отзыв о новой постановке в Большем театре Жюрайтисом и Григоровичем оперы «Ромео и Джульетта». В отзыве цинично расхваливалось именно новаторство Жюрайтиса (95).
21-28 июня 76 г. проходит 6-й съезд писателей. На нем принимается решение об обмене до 78 г. членских билетов. Хотя и отвергается идея «чистки» и обмен мотивируется неприглядным видом старых билетов, всё же он не был формальным мероприятием. В идее обмена всё же присутствовала мысль о возможности в ходе его освободиться от «нежелательных членов». Сам съезд прошел без особой конфронтации. На нем более отчетливо ощущался растущий культ Брежнева. Но никакие погромные выводы приняты не были. Высказывались жалобы на утрату влияния литературной критики. Впервые обсуждение литературы происходилo по жанрам, по секциям. Нападки Маркова и Озерова, входивших в руководство Союза писателей, на Трифонова (еще одно опальное имя). В целом 76-й г. проходит под знаком борьбы между относительно либерально ориентированными прагматиками и догматически настроенными силами. Побеждают вторые.
12 октября 76 г. выходит Постановление ЦК КПСС «О работе с творческой молодежью». Видимо, под влиянием либеральных групп творческих союзов и художественных академий. В нем содержится признание недостатков не только в идейном, но и в профессиональном образовании молодых писателей и художников. Это — некоторый прогресс (89,314). Постановление обсуждается в правлении Союза писателей. Здесь, наряду со стереотипными призывами, развертываются необычайно откровенные дебаты. Но, из-за сопротивления литературной бюрократии, постановление не привело к изменению обстановки. Отчетный доклад Брежнева на 25 партийном съезде, так ожидаемый интеллигенцией, в оценке культуры оказался весьма расплывчатым, не содержал никаких признаков существенных изменений в культурной политике, хотя и менее агрессивным в отношении к «идеологическим уклонениям», чем доклад в 71 г., на 24 съезде. О том, что изменений не ожидается свидетельствовал и панегирик покойному Жданову в связи с 80-летием со дня его рождения (1896 г.).
О прошлом предпочитают не вспоминать, особенно в случаях, относящихся к «скользким проблемам». Так 8 декабря 76 г. КГБ отправляет в ЦК записку (Секретно) о личном архиве Т. Д. Лысенко. После его смерти обнаруженные документы были взяты в КГБ и «направляются в ЦК КПСС», так как «в случае попадания на Запад указанные документы могут быть использованы в невыгодном для СССР плане» (Бох 208). Власти боялись, что материалы архива Лысенко раскроют подлинную картину борьбы в биологической науке. И только через десятилетия, уже в период перестройки, эти материалы были опубликовани (См. сб. «Репрессированная наука». Л. Вып1,1991; Вып.2,1994).
Постановления Секретариата ЦК КПСС о мерах по усилению контроля за подготовкой и изданием мемуарной литературы: 24 февраля и 4 июля 77 г. Совершенно секретно. Они приняты в связи с письмом Ю. Андропова о том, что, по сведениям КГБ, «спецслужбы и пропагандистские центры США активизировались в отношении тех лиц, которые многие годы проработали на важных государственных и партийных постах, с тем, чтобы во враждебных нашей стране целях завладеть их архивами, дневниками и воспоминаниями». (Бох 617). Постановления выражали согласие с запиской Отдела пропаганды ЦК и Государственного Комитета по делам издательств при Совете министров. В приложении дана сама записка. В ней идет речь о необходимости усиления контроля за подготовкой, изданием и хранением мемуаров политического и военного содержания, посвященных истории КПСС, Советского государства, деятельности центральных партийных, государственных, правительственных ведомств и учреждений, видным руководителям партии и государства. Подробно говорилось о согласованиях, утверждениях, правилах издания таких материалов (Бох208-9). В данном случае конкретно подразумевались мемуары Микояна, Молотова и др. Даже собственные «вожди» находились под жестким контролем.
В апреле 79 г. выходит Постановление ЦК КПСС об усилении действенности идеологической партийной работы — новая попытка ужесточения культурно-политической атмосферы. Т. Хренников, стоявший во главе Союза композиторов, отозвался на Постановление статьей «Музыка принадлежит народу» («Советская культура», ноябрь 79?? дата?). О Постановлении идет речь и на У1 съезде советских композиторов. Резкая ругань авангардистских тенденций. Называются имена семи советских композиторов, произведения которых, без утверждения Союза…, исполнялись в марте на музыкальном фестивале в Кельне; в них (произведениях) часто отсутствует музыкальная идея, которая «безнадежно пропадает» в потоке «безумного шума, резких выкриков или невразумительного бормотания»; и всё это «выдается за новаторство»; а музыкальная критика не замечает этих явлений или выдает их за единичные случаи. Хренников пишет, что он уделяет особое внимание таким тенденциям, потому что они, искажая «лицо советской музыки», восхваляются «нашими идеологическими противниками»; связанные с этими тенденциями неофициальные композиторы выдаются за «притесняемых», их включают в программы фестивалей как последнее достижение советской музыки. Перечисляя композиторов, включенных в программу Кельнского фестиваля, Хренников не называет Шнитке и Пярта, тоже там выступавших. Он отыгрывается на менее известных. В то же время он возмущается тем, что не пригласили Прокофьева, Мясковского, Хачатурьяна, которых в программе фестиваля не было. Когда-то их тоже ругали. Теперь они стали «образцами», противопоставляемыми новым ругаемым (97-8). Создается впечатление, что руководитель Союза композиторов хотел представить названную семерку как единую «взрывную» политическую группу, обратив на нее внимание КГБ. К счастью, на его выступление вроде бы никак не прореагировали (99).
