Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Вероятно, многие приведенные истории — легенды. Спасский сам говорит об этом в интервью Агомирову, хотя не опровергает рассказанного там, а кое-что добавляет.

Важно, что такие легенды связывались именно со Спасским. О Ботвиннике или Толуше подобного не слагалось. По словам Корчного, Спасскому, чемпиону мира, всё прощалось, но, когда он проиграл Фишеру, у него возникли серьезные трудности. «Особенно трудным стал для него 1975 год, когда сама его жизнь была в опасности: КГБ старался порвать его связь с француженкой, удержать Спасского от женитьбы, не выпустить из Советского Союза» (Кор117). Существенно и другое: при выдаче виз (а именно об этом идет речь в большинстве легенд о Спасском) было на самом деле много до крайности нелепого, доходящего до анекдота (я уже писал, что уезжающих на постоянное жительство в Израиль обсуждали на партийных собраниях, от них требовали общественных характеристик и пр.).

О причинах своего отъезда из СССР Спасский говорит в интервью так: он был хорошо обеспечен, свободен, но, когда вы живете в богатом доме и вдруг почувствуете, что в нем нечем дышать, вы даже голым можете выйти из этого дома и больше туда никогда не вернуться. Когда в 76 г. он оказался во Франции, «я почувствовал неизъяснимое счастье“: с деньгами было не легко, но можно ехать на любой турнир, общаться с людьми, не согласовывать каждый шаг с начальством. Деньги в тот момент особой роли не играли». Ныне Спасский — монархист. Он верит в восстановление в России монархии. Царь, по его мнению, не будет, возможно иметь административной власти, но нужен как знамя, имеет огромное цементирующее значение для народа; у Путина, по мнению Спасского, власть крайне велика, но нет никакой духовной власти. Ни за него, ни против Спасский ничего сказать не может. Сам он не порвал связей с Россией, бывает в ней, ведет журнал «Шахматная неделя». Надеется на провинцию, но считает, что разрыв между Москвой и страной очень велик и что он все более увеличивается.

Существенное место в рассказе о борьбе ведущих шахматистов не только за шахматной доской занимает история гроссмейстера Виктора Корчного. Начальство его всегда недолюбливало. Прямой, независимый, резкий, непочтительный и непокорный, не желающий льстить важным персонам, пресмыкаться перед ними, жить по предписанным ими правилам, он, естественно, не нравился властям. Вначале никакого политического оттенка в этом не было. Но он мыслил, и не всегда официально, что было уже инакомыслием, хотя долгое время сам Корчной диссидентом себя не считал. Уже в 60-е — в начале 70-х гг. у него накапливается не только шахматный, но и политический опыт. Об уроках последнего он повествует в своих книгах «В далеком Багио», «Анти-шахматы», «Шахматы без пощады». Последняя книга (М., 2006) как бы суммирует нападки властей на Корчного, связанные с его шахматной биографией. Знакомясь с его повествованием, может создаться впечатление, что гроссмейстер несколько сгущает ситуацию, дает иногда субъективную характеристику тому или другому шахматному деятелю, изображая все в слишком темных красках. При этом правдивость общей направленности его книг не вызывает сомнений. В книге «Шахматы без пощады» приводится большое количество подлинных документов из его досье, которые Корчному предложили купить. И эти документы придают особую ценность книге, исключая возможность субъективного искажения истины. Здесь ничего ни убавить, ни прибавить нельзя. Ясно: так было на самом деле. Известный писатель В. Войнович в предисловии к книге пишет: «Эту книгу я читал как боевик или напряженный политический детектив, в котором есть не только текст самого автора, но и всякие документы, которые теперь стали отчасти доступны читателю» (6).

Итак, начальство не слишком любило Корчного. Многие из действий советских властей в связи с проведением шахматных соревнований гроссмейстеру не нравились, и он нередко не скрывал своего недовольства. Нарушал иногда требования начальства (например, на Кюрасао осмелился посетить казино) (73). Об его проступках, неблаговидном поведении сообщалось особыми лицами, часто сотрудниками ГБ, входящими в состав каждой команды, отправляемой за границу. Сообщения хранились в личном деле, и получать визы становилось все труднее. Да и национальность Корчного вызывала подозрение (на половину еврей). Тем не менее начальство относилось к нему более или менее терпимо: он успешно выступал на международных турнирах, прославляя советскую шахматную школу.

Дело осложнилось к середине 70-х гг., когда Корчной стал серьезным претендентом на мировую шахматную корону. А у властей был свой претендент. Чемпионом мира в это время являлся американец, Фишер. Требовалось его победить во что бы то ни стало. В финальный матч претендентов вышли два советских гроссмейстера, Виктор Корчной и Анатолий Карпов. Перед властями, на самом высшем уровне, возник вопрос: на кого делать ставку. Нейтральным, согласно советским нравам, начальство оставаться не могло. Выбор заранее предрешен. С точки зрения шахматных критериев в пользу Карпова было немаловажное преимущество: он родился на двадцать лет позже Корчного. Но и у Корчного в шахматном плане имелось много сильных сторон. Однако, вопрос решался не на шахматном, а на политическом уровне. Поведение Корчного не нравилось властям. Карпов был свой, а Корчной — не свой. Первый и книги любит те, что нужно («Как закалялась сталь»), и ведет себя безукоризненно, по-советски. Из его биографии легко было создать стереотип, доступный сознаний масс: наш, чисто русский, советский, благонадежный, патриот. Понятно, кому отдавать предпочтение, создавать режим наибольшего благоприятствования. А в советских условиях противник фаворита становился врагом, ему объявлялась война, в которой все средства хороши. Война мощи всей огромной государственной системы с отдельным человеком.

Начинаются шахматные поединки Корчного с Карповым. Уже в первом матче, когда оба они выступают как претенденты, создаются условия для победы Карпова. Матч назначается в Москве, хотя Корчной не хотел этого: «Обманным путем работник Спорткомитета Батуринский добился, чтобы матч был назначен в Москве — в уже подписанный мной документ он просто включил еще один пункт» (123). Корчной просил начинать игру в 16.30, Карпов потребовал — в 17; конечно, удовлетворили его просьбу. Здесь, вероятно, важным были не 30 минут разницы, а психологический фактор: удовлетворяются просьбы лишь одного, другой абсолютно бесправен. Так оно и было: «Используя свое привилегированное положение, Карпов настоял на всех пунктах, которые считал нужными для себя» (там же). Власти изолировали Корчного, создали обстановку, которая настолько напугала ведущих шахматистов, что ни один из них не решился стать его тренером: «Со мной, моей женой, моими людьми боялись даже здороваться». Того, кто не боялся (Смыслова) «с почетом выслали из Москвы на международный турнир» (124). «течение матча, его спортивное, шахматное, психологическое содержание никогда не были освещены в советской печати <…> советские власти избрали фаворитом А. Карпова. Лучшие силы громадной шахматной державы были мобилизованы ради того, чтобы помочь ему выиграть этот матч — обеспечить должную тренировку, аналитическую работу перед матчем и в продолжении всего соревнования» (126). В итоге Карпов с трудом выиграл матч у Корчного, с минимальным отрывом в одно очко (12,5: 11,5).

Успех Карпова встречен с ликованием. «Торжественная церемония закрытия матча. Речи, полные обожания, Карпова называют гением. Вручают призы<…>Центральные газеты на все лады расхваливали Карпова<…> Пора было наказывать меня. Этого момента ждали многие, ждали давно — наказать за свободомыслие, за различные нарушения правил советского гражданина, да и вообще — за попытку обыграть любимца советского народа <…> Карпов выступал в прессе, рассказывал о своей уверенности в победе на протяжении всего матча, о своем заметном игровом превосходстве от начала до конца. Имя его противника старались не упоминать» (130). Никто из советских журналистов у Корчного ничего не спрашивал. Лишь один югославский корреспондент попросил ответить на несколько вопросов. Корчной рассказал ему «о некрасивом поведении Карпова во время матча, о том, что Карпов здоровался со мной сидя, что давал указания главному судье О'Келли, как тот должен поступать. Главное, я сказал, что противники, которых Карпов обыграл — Полугаевский, Спасский, Корчной — не уступают ему по таланту. Зато я похвалил его волевые качества. Далее я поддержал Фишера в его требовании не засчитывать ничьи в матчах на первенство мира. Особо я подчеркнул умение Карпова использовать все сопутствующие факторы себе на пользу» (131). Корчной напоминает, что через девять лет то же самое высказал о Карпове Ботвинник, в более резкой форме. Но это будет значительно позже, да и выступление Ботвинника власти резко осудили (об этом далее — ПР). Интервью с Корчным напечатано 2 декабря 74 г. в югославской газете «Политика». Оно вызвало негодование советских властей. На Корчного обрушились все. От него потребовали письменных объяснений. Дано указание об его травле. Застрельщиком выступал Петросян (у него были давние счеты с Корчным). 12 декабря 74 г. в газете «Советский спорт» напечатана заметка «По поводу одного интервью Корчного», в которой тот резко осуждался, обвинялся в том, что написал неправду «о победителе матча, нашем соотечественнике, надежде советских шахмат Анатолии Карпове». Петросян довольно подробно цитировал заметку югославской газеты, чтобы читатели почувствовали крамолу выступления Корчного. И добавлял от себя: «Этот отзыв звучит резким диссонансом во всей мировой печати, которая высоко оценивает шахматное дарование Карпова. В нем сквозит уязвленное самолюбие побежденного, нежелание признать свое поражение» (132). Вероятно, Петросян не только сводил счеты со своим недругом. В его заметке ощущается желание отмежеваться от тех, кого похвалил Корчной, от строк о самом себе («Я считаю, что Петросян, которого я победил в полуфинале, по пониманию шахмат стоит выше Карпова») (там же).

351
{"b":"188044","o":1}