Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В феврале 43 советские войска освободили Краснодон (Донбасс). Вскоре стало известно о существовании там во время фашистской оккупации подпольной молодежной организации «Молот». Она была разгромлена. Нашелся предатель. Большинство участников, выдержавших жестокие пытки, были расстреляны. На Фадеева история краснодонцев произвела большое впечатление. Найдена тема для нового произведения. Через несколько месяцев он пишет о ней статью, опубликованную в «Правде», а позднее роман «Молодая гвардия». Роман закончен в 45 г. И сразу же завоевал огромный успех. Он напечатан в журнале «Знамя» и одновременно в газете «Комсомольская правда» (в последней публикация заняла целый год, с 8 апреля 45 г. по 1 марта по 46 г.; такого, обычно, не бывало). «Молодая гвардия» удостоена Сталинской премии 1 степени. И все было бы хорошо, но через два года по «Молодой гвардии» сделан фильм. По слухам, Сталин посмотрел его и выразил недовольство, и фильмом, и книгой, найдя в них «ряд несовершенств». И сразу все стали ругать «Молодую гвардию», во многих критических статьях и рецензиях, начиная со статьи в «Правде». Фадееву пришлось писать вторую версию. Он, вероятно, убедил себя, что она будет лучше, но вряд ли был в этом уверен. «Исправления» давались нелегко. Их оказалось довольно много (по словам Фадеева, около 8 печатных листов нового текста). Прежде всего пришлось изменять во второй главе сцены отступления Красной армии, панического бегства населения. Уничтожены фразы типа «толпы беженцев», «дороги забиты». Отступление происходит необыкновенно стройно и организованно, даже торжественно. Нечто вроде хорошо спланированной демонстрации. Руководители колонн наводят порядок. Все продумано и предусмотрено. Усилено изображение роли партийных руководителей, партийного подполья, оставленного в области. Именно коммунисты определяют действия молодогвардейцев. Намеки, что Олег Кошевой обращается к ним за советами (временами он куда-то исчезает). Некоторые из персонажей, присутствовавшие в первой редакции, переосмысливаются (Проценко превращается в стереотипного крупного руководителя, мудрого и всезнающего), другие (Лютиков, Бараков) придуманы заново, приобретают весьма важное значение. Зато Шульга, один из главных героев первой редакции, превращается во второстепенную, мало заметную фигуру. Изменено большинство армейских эпизодов. Целая глава посвящена успехам Красной армии. Официальные реплики, объясняющие сложность обстановки. Многие сцены первоначальной и второй редакции оказываются плохо стыкованными (реплики Любки Шевцовой по поводу грузовика с милиционерами). Отдельные новые сцены получились удачными, но в целом первый вариант был лучше, правдивее. Иного и быть не могло в варианте, созданном под внешним давлением, по заказу. Хотя в печати утверждалось, что вторая редакция была необходимой, так как открылись новые обстоятельства, появились новые материалы, ранее не известные… Фадееву проделать всю эту работу было противно и не легко: он испытывал «чувство горечи и унижения». В. Шаламов — прозаик лагерной темы — писал Пастернаку о второй редакции «Молодой гвардии»: «Фадеев доказал, что он не писатель, исправив по указанию критики напечатанный роман». Зато Фадеев удостоился высочайшего одобрения. Вторая редакция закончена в декабре 51 г., а вскоре Фадеев награжден орденом Ленина.

Но вот Фадеев застрелился, на даче в Переделкино, из револьвера, сохранившегося у него с времен гражданской войны. В этот день на его даче был В. Ажаев. В тот же день к даче подъехало несколько машин. Из одной выскочил Серов, в то время глава МГБ. Он вбежал в комнату и закричал: «Письмо есть?» Ажаев отдал ему письмо, оставленное Фадеевым. Серов буквально выхватил его и, вместе с сопровождающими, даже не взглянув на труп, сел в машину и уехал.

Письмо осталось погребенным в архивах КГБ на долгие годы. О нем ходили слухи. Его связывали с докладом Хрущева о культе Сталина. Но точно его содержание было неизвестно. Опубликован текст письма был лишь 20 сентября 90-го года. В нем говорилось: «Не вижу возможности дальше жить, т. к. искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии, и теперь уже не может быть поправлено. Лучшие кадры литературы <…> физически истреблены или погибли, благодаря попустительству власть имущих». Как видим, Фадеев не идеализировал прошлого. Он хорошо знал то, что происходило, у него не было в отношении прошедших времен никаких иллюзий. Он сам относился к «власть имущим». Многое из того, что загублено, делалось его руками. И он понимал это. После доклада Хрущева многие писатели вернулись из лагерей и из ссылки. Не все были готовы простить Фадееву вмешательство в их судьбу. Но, вероятно, не боязнь встречи с ними, а собственная совесть являлась главной причиной самоубийства. Доклад Хрущева был не внезапным раскрытием неизвестного, а внешним толчком, давшим возможность осмыслить давние накопившиеся размышления. Фадеев верил Сталину. «Да, этому человеку я верил», — говорил он своему другу, писателю Ю. Лебединскому. На столике, рядом с кроватью Фадеева, стоял портрет Сталина. Тот благоволил Фадееву. Он мирился с его запоями, считая, что его на посту главы Союза писателей неким заменить. Он с иронией спрашивал у Фадеева: нельзя ли сократить запои с 3-х до 2-х недель. Один из детей Фадеева, Михаил, женат на внучке Сталина. И все же, решив покончить с жизнью, Фадеев не испытывал скорби по поводу крушения культа Сталина. Почти наверняка Фадеев вспоминал и то чувство унижения и горечи, с которым он переделывал роман «Молодая гвардия», коверкая его по приказу свыше. Было и ощущение, что он — один из тех, руками которых творились сталинские преступления. «Трудно жить, после того, что мы узнали о Сталине <…> совесть мучает, — говорил он Лебединскому-, Трудно жить, Юра, с окровавленными руками».

Было и другое. Фадеев не связывал никаких надежд с приходом к власти Хрущева, с разоблачением культа Сталина. Хрущева и его сподвижников Фадеев считал «самодовольными нуворишами», от которых можно ждать даже худшего, чем от сатрапа Сталина. На XX съезде, по убеждению Фадеева, выдвинут новый лозунг: «Ату его!», не слишком отличающийся от старых: «тот путь, которым собираются исправлять положение, вызывает возмущение: собрана группа невежд, за исключением немногих честных людей, находящихся в состоянии такой же затравленности и потому не могущих сказать правду, — выводы, глубоко антиленинские, ибо исходят из бюрократических привычек, сопровождаются угрозой, все той же ''дубинкой''»; сейчас, когда вроде бы можно что-то исправить, сказалась примитивность, невежественность, самоуверенность; литература передана во власть людей неталантливых, мелких, злопамятных; его самого превратили в исполнителя бюрократических дел; три года, несмотря на просьбы, его даже не принимают в верхах, не дают высказать свои мысли, и он с великой радостью уходит от гнусного существования, где царствуют подлость, ложь и клевета. Последняя фраза письма — просьба похоронить его рядом с матерью.

Письмо, естественно, скрыли. О самоубийстве сообщили, приписывая все алкоголизму, многократно повторяющимся на этой почве приступам депрессии. Просьбу о похоронах рядом с матерью не выполнили. Похоронили на Новодевичьем кладбище, где положено хоронить знатных людей. Видимость благополучия соблюли. В заключение можно сказать: в чем-то Фадеев недооценил объективного значения доклада Хущева, но суть происходящего он уловил верно, более верно, чем, например, Твардовский или Вас. Гроссман, многие другие, надеющиеся на благотворные изменения. Фадеев понял, что речь идет не о крушении системы, а о некоторой переориентации ее, не меняющей сущности (Волк575-577. См. также В. Боборыкин. Александр Фадеев. Писательская судьба; А. Авдеенко. Наказание без преступления, М., 91; Дробышев В. Солдат революции //Архив N 19, 01).

Вернемся к Гроссману. После разгрома романа «За правое дело» многие знакомые писателя отмежевались от него. Его перестали узнавать, здороваться при встрече, звонить по телефону. Ходили слухи, возможно небезосновательные, что роман вызвал гнев Маленкова, одного из самых влиятельных людей после Сталина. Гроссман с Липкиным решили спрятаться от бури на даче. Каяться, как ему предлагали, Гроссман отказался. Однажды позвонил Фадеев, звал приехать к нему домой, срочно. Основная цель — уговорить Гроссмана покаяться, публично отречься от романа. Тот не согласился. Однажды Гроссман зашел в редакцию «Нового мира», чтобы объясниться с Твардовским, выяснить отношения. По словам Гроссмана, говорили резко, грубо. Твардовский, объясняя свое поведение, между прочим, сказал: «Ты что, хочешь, чтобы я партийный билет на стол выложил?» «Хочу», — сказал Гроссман. Твардовский вспыхнул, рассердился: «Я знаю, куда ты отсюда должен пойти. Иди, иди, ты, видно, не все еще понял, там тебе объяснят». Гроссман шел в редакцию «Правды», куда его пригласили. Там собрались писатели, ученые, художники, артисты — евреи. Им прочли проект письма Сталину, который предлагали подписать. Смысл письма: врачи — подлые убийцы, должны подвергнуться самой суровой каре, но еврейский народ не виноват, есть много честных тружеников, патриотов. Гроссман, считая, что таким образом, ценою смерти немногих, можно спасти еврейский народ, подписал письмо, не очень веря в виновность «врачей убийц». Оно не было послано Сталину, сверху его не одобрили. Позднее Гроссман долго не мог себе простить этого поступка (см. об этом письме в пятой главе).

312
{"b":"188044","o":1}