На самом деле к этому времени правительственный антисемитизм начинает вырисовываться довольно четко. На передний план всё яснее выдвигается русская идея. Игра с ней начинает звучать уже в докладе Сталина 6 ноября 41 г., первом его военном докладе. Сталин призывает к непримиримой борьбе с фашистскими захватчиками, говорит о неминуемости конечной победы над ними и, акцентируя на этом внимание, обращается к великой традиции русской нации. В дальнейшем именно русское начинает все более выделяться, а понятия фашистского и немецкого постепенно все более сливается, хотя неоднократно подчеркивается, что их нельзя отождествлять («Убей немца!»). Русское национальное начало все более подчеркивается, что сочетается с ростом антисемитизма. В августе 42 г. Агитпроп (Александров) подал секретарям ЦК Маленкову, Щербакову, Андрееву докладную записку, вряд ли не санкционированную Сталиным. По мнению Агитпропа, в течение ряда лет во всех областях культуры извращается национальная политика партии. В итоге, «в управлениях Комитета по делам искусства и во главе учреждений русского искусства оказались нерусские люди (преимущественно евреи)», «во многих учреждениях русского искусства русские люди оказались в нацменьшинстве» (Гро м³ 49). В Записке приводился ряд примеров, подтверждающих основной тезис, высказанный в ней (положение в Большом театре, в Московской и Ленинградской консерваториях, в Московской филармонии, в музыкальной критике, в отделах искусства многих газет). О кино подобных записок вроде бы не было, но начальство тоже считало положение в нем неблагоприятным. Все отчетливее ощущается заигрывание с «русской идеей». В конце 42 — начале 43 г. возникает проект переименования «Мосфильма» в «Росфильм», и не только о формальном переименовании. Конкретные кадровые изменения по национальному признаку коснулись едва ли не всех киностудий страны (Гро м³ 50).
Письмо режиссера М. Ромма (художественного руководителя Кинокомитета) Сталину (год 43?) о разброде и упадке, в которых ныне находится кинематография. Автор связывает это с кадровой политикой Большакова. Все вопросы решаются помимо него (Ромма). В таком же положении находятся художественные руководители ряда киностудий: Эрмлер, Трауберг, Райзман. По словам Ромма, жалуется и Козинцев: за последние месяцы перемещено 15–20 крупных работников, что необъяснимо никакими политическими и деловыми соображениями; все снятые работники оказываются евреями, а заменяются они не-евреями.
Сталин отмежевывается от происходящего, объясняя его антиеврейскими тенденциями в руководстве Комитета по делам кинематографии, но, естественно, ничего не предпринимая. Ромм обращается к Большакову, тот по сути не скрывает антиеврейской направленности изменений. Тогда Ромм обращается в ЦК…, к Александрову. А у того уже находится письмо Ромма к Сталину, все исчерканное синим карандашом, с восклицательными и вопросительными знаками. В конце письма сталинская резолюция, одно слово: Разъяснить. И Ромму, видимо, разъяснили. Позднее он говорил, что не помнит, что. Вероятно, ему не хотелось возвращаться к этому эпизоду (Гром 352). Люди, хорошо знавшие Александрова, утверждали, что тот был не антисемитом, но типичным партийным функционером сталинской выучки, без колебаний выполняющим приказания начальства, тем более самого Сталина. Ромм об Александрове вспоминает без злости, называет «вежливым человеком». В результате Александров обещал Ромму вернуть на Мосфильм некоторых гонимых режиссеров. Идею переименования «Мосфильма» в «Росфильм» спустили постепенно на тормозах. Несколько смягчили в сфере кино антисемитские тенденции. Евреи — ведущие режиссеры продолжали ставить фильмы, получать за них ордена, Сталинские премии. Пока начальство слишком далеко заходить не хотело. Видимо, были и разные тенденции. Не всем хотелось в еврейском вопросе солидаризоваться с фашистами, с которыми шла война. Но в руководство искусством выдвигали большей частью только русских. Кадровая политика проводилась прежняя, та, которая вызвала возмущение Ромма (Гром 352-53).
В конце июля 43 г. видный военный журналист Д. Ортенберг освобожден от должности главного редактора «Красной звезды». Он вспоминал позднее разговор с Щербаковым за несколько месяцев до увольнения: у вас в редакции слишком много евреев, надо провести сокращение. Ортенберга назначили начальником армейского политотдела одной из армий Юго-Западного фронта, т. е. на весьма значительную должность, но она была существенным понижением, хотя и не страшным (Гро м³ 53).
В ноябре 43 г. Александрову докладывают, что смещен директор Московской консерватории А. Гольденвейзер. Большаков сообщает, что Эйзенштейну отказано в просьбе утвердить на роль княжны Ефросинии Ф. Раневскую (в фильме «Иван Грозный»). Позднее Большаков утвердил на эту роль С. Бирман, вероятно решив, что вторичный отказ будет слишком явным проявлением антисемитизма. Пока видимость еще соблюдали, антисемитизм официально осуждался партией (вернее, соблюдалась видимость осуждения) (Гро м³ 53–55).
Евреями дело не ограничивалось. В марте 43 г. принято постановление о Сталинских премиях за 42 г. Сталинград — триумфальное событие, поворот в войне. И присуждение премий связано с этим триумфом. Что не мешало «завинчиванию гаек». Возвращение к прежнему, к 30-м годам. 3 апреля 43 г. в газете «Литература и искусство» помещена редакционная статья «За великую литературу великого народа»: критика второстепенных писателей, но, видимо, и подготовка к более масштабным обвинениям. Сообщение о творческом совещании в ССП, прошедшем, судя по изложению, в напряженной обстановке. Как ярый боец за партийную идеологию на нем активно выступает Н. Асеев. Он осуждает многих писателей, которым не достает чувства ответственности перед народом (критикует «Василия Теркина» Твардовского, лирику и пьесу «Жди меня» Симонова). Но Асеева и самого начинают «прорабатывать». Передовая 3 апреля в газете «Литература и искусство» — как бы введение в последующую литературную политику, но конкретных репрессий, партийных решений пока не последовало.
10 апреля 43 г. редакционная статья в газете «Литература и искусство», с резкой критикой Московской консерватории за «недооценку русской музыки», преувеличение влияния на нее Запада (Гро м³ 59). 17 апреля в той же газете наносится удар по художественной критике: она осуждается за односторонность, пассивность, безыдейность. 24 апреля — там же статья, громящая спектакль МХАТ «Последние дни» Булгакова (о смерти Пушкина). Осуждение фильмов «Актриса», «Лермонтов» и др., не очень удачных, но критикуемых не за это, а за «идеологические недостатки».
В конце 43 — весной 44 гг. ряд записок в ЦК и решений о неудовлетворительной постановке идеологической работы в журналах «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», «Звезда“», по сути дела обо всех главных «толстых журналах». Осуждаются многие произведения прозаиков и поэтов, печатающихся в этих журналах (о некоторых из них мы будем говорить ниже). Критика руководства Союза Писателей, Фадеева «Литературно-критические выступления тов. Фадеева на совещаниях писателей малосодержательны, абстрактны и нередко ошибочны» (Очерки 141). Именно на Фадеева возлагается вина за сложившееся положение, отразившееся и в недостатках журналов. Резкая критика партгруппы Президиума СП, которой «по сути не существует». С похвалою отмечаются некоторые произведения, заслуживающие одобрения, напечатанные в журналах:: «Падение Парижа» Эренбурга, «Русские люди» Симонова, «Зоя» Алигер, «Нашествие» Леонова, «Радуга» В. Василевской, «Непокоренные» Горбатова и др. Но акцент делается на тех, кого необходимо осудить за несоответствие идеологическим требованиям: стихи Сельвинского, пьеса В. Катаева «Синий платочек», рассказ Лавренева «Старуха» и др. Особенно резко порицаются Зощенко и Довженко.
Два постановления Секретариата ЦК… 2 и 3 декабря 43 г. «О контроле над литературно-художественными журналами» и «О повышении ответственности секретарей литературно-художественных журналов» — оба о том же самом, и оба о журналах. Опять и опять постановления. Во всех критика существующего положения, призывы к улучшению его. Все посвящены повышению идеологической требовательность, усилению контроля. В них много общих фраз, угроз, призывов. Жданов, Щербаков, Маленков и иже с ними как бы соревнуются, кто окажется строже. Осуждаются даже самые верные («Люди Урала» Ф. Панферова).
