Только прибыв во Второе бюро, комиссар вручил ей ордер. Мата взяла его, не читая, и сказала у дверей:

– Кому из этих господ я должна вручить эту бумагу?

– Вначале, – грубо возразил капитан Л., скажите нам, с каких пор, Х-21, вы на службе Германии?

– Я не понимаю, – ответила Мата, побледнев.

– Х-21, скажите нам, с какого времени вы на службе Германии?

Последовало очень живое объяснение, после которого Мата Хари отправилась ночевать в тюрьму Сен-Лазар.

Теперь давайте вернемся в зал суда.

Полковник ознакомил ее с примечательной радиограммой из Мадрида.

– Вы не можете отрицать, – сказал ей полковник, председатель суда, – что пошли в дипломатическую миссию, чтобы получить сумму, которую лейтенант фон Крон вам пообещал в Мадриде?

Но Мата невозмутимо прибегла к излюбленной системе защиты и спокойно ответила:

– Это совершенно верно. Лейтенант фон Крон, не желавший оплатить мои ласки своими деньгами, посчитал, что ему удобнее будет заплатить за них деньгами его правительства!…

– Военный суд примет это объяснение за то, чего оно стоит на самом деле, – заметил полковник. – Вы, однако, признаете, что деньги исходили от руководителя немецкой разведки в Амстердаме?

– Вполне. Деньги исходили от моего друга из Голландии, который оплачивал, не зная этого, долги моего другого друга в Испании.

Из обвиняемой не удалось больше что-либо вытащить. Она получила «удар телеграммой» как удар дубиной по голове. Она шаталась, мертвенно-бледная, безумные глаза, сморщенный рот, откуда исходили почти бессвязные фразы:

– Я, я вам скажу, что, что это были деньги, чтобы оплачивать мои ночи любви. Это, это моя цена. Поверьте мне, будьте любезны, господа французские офицеры…

– Все это ничего не доказывает! – хотел сказать адвокат, господин X., который искренне, очень искренне сочувствовал своей клиентке, предложил дать ей флакон с солью, и ему протягивали бонбоньерку.

– Я не нуждаюсь во всем этом, – сказала ему Мата, жестко отталкивая его. – Я не маленькая женщина. Я буду сильной!

И танцовщица, повернулась к членам трибунала, бросив на них вызывающий взгляд!

В этот раз она была очень задета, и, видимо, почувствовала себя потерянной.

Судебное заседание было прекращено на этой неожиданной развязке. Нельзя сказать, что впечатление было глубоким, так как не было публики. Большой зал апелляционного суда был пустынным и голым. Часовые в кулуарах были всегда суровы. Везде, на пыльных и пустых скамьях, в сероватой атмосфере второй половины дня, куда не проникали лучи солнечного света, всюду лежала тень огорчения и грусти. Приходили мысли о бедных фронтовиках, которые там на фронте сражались лицом к лицу с врагом, а эта жалкая женщина, вся обвешанная мехами и цветами, наносила им удар в спину.

Во время перерыва, ко мне подошел защитник [мэтр Эдуард Клюне]. Если воспользоваться словами Дюма из его «Нельской башни», это была благородная голова старика. У него на груди висела медаль за войну 1870 года, и он прославился как очень крупный специалист по международному праву. Он доверял… Он всегда доверял! Даже прежде чем открыть ее дело, он утверждал о невиновности Маты Хари. Он настолько был убежден в ее невиновности, что именно поэтому, он сам, как стало известно, в системе военного правосудия попросил председателя коллегии адвокатов назначить его официальным ее защитником.

Адвокат с большим талантом, он от души желал защитить эту женщину, которой он восхищался уже давно, поэтому у него без сомнения было внутреннее и абсолютное убеждение, что она невиновна. Его чистосердечность была трогательной, его самоотверженность волнующей и достойной лучшего применения.

– Что же вы думаете об этом, господин майор? – спросил он меня с улыбкой, полной надежд.

– Я думаю, что она большая плутовка, и скверная!

Я тотчас же пожалел о моей искренности, так как почувствовал, что огорчил его.

– Подождите хотя бы свидетелей защиты! Но главное – дождитесь моей речи в суде!

Его судебная речь, очень теплая и искренняя, вызвала у нас, конечно, волнение, но со свидетельствами у нас было много неожиданностей, они нам показали, насколько эта женщина была виновна и опасна.

Она на самом деле смогла завязать отношения – чисто сентиментальные, и это правда – но, тем не менее, отношения, с могущественным чиновником министерства иностранных дел и даже с самим военным министром.

Имена этих деятелей тут не представляют большой важности, потому что инциденты, в которых они были замешаны, не имели никакого военного значения. Мы упомянули о них только потому, что они показывают дерзость большой шпионки.

Начинался допрос свидетелей защиты. Мата казалась спокойнее. Она подкрасила губы красной помадой и уже улыбалась.

Адвокат вручил ей скромный букет, и она грызла конфеты, бросая украдкой взгляды на судей-офицеров.

– Введите г-на X., – сказал полковник.

Персонаж с очень изысканной походкой – а также очень стеснительный – предстал перед судьями.

Танцовщица встала; она притворилась, что не смотрит на свидетеля, без сомнения, чтобы не увеличивать свое и так заметное смущение.

– Пожалуйста, назовите ваши фамилию, имена, род занятий, – спросил полковник.

Свидетель повиновался. Нам тут будет достаточно сказать, что он занимал в министерстве иностранных дел один из наиболее высоких постов, почти наивысший. [Анри де Маргери]

– Почему вы попросили вызвать свидетеля? – спросил президент.

Не шевелясь и не глядя в сторону свидетеля, Мата, в спокойном тоне, нежно, почти тихо, ответила:

– Господин занимает один из наиболее высоких постов, которые существуют во Франции. Он в курсе всех намерений правительства, всех военных проектов. По моему возвращению из Мадрида, я встретилась с ним. Он был моим первым другом после моего развода, и было вполне естественно, что я с удовольствием встречалась с ним. Мы провели три вечера вместе. Я ему сегодня задаю следующий вопрос: «В какой-то момент, попросила я у него какие-то сведения? Воспользовалась ли я нашей близостью, чтобы выведывать у него тайны?»

– Мадам не задавала мне никаких вопросов, – ответил свидетель.

– Вы хорошо видите, что это – не шпионка! – воскликнул защитник. – Если бы она желала собрать ценные сведения, ей стоило только протянуть руку.

– Тогда о чем же вы беседовали в течение этих трех вечеров? – спросил как всегда любознательный президент. – В разгар войны вы не говорили о том, что всех нас волнует: о войне?

– Мы говорили об искусстве, – ответил свидетель, – об индийском искусстве.

– Ну, допустим, – заметил правительственный комиссар. – Давайте допустим. Но признайте, что факт близости с таким высокопоставленным лицом придавал вам, обвиняемая, также и значительный вес в глазах немцев. Несомненно, именно эти связи с важными людьми способствовали получению дополнительной оплаты, которую вы получали различными путями по каналам дипломатической миссии…

Свидетель уходит со вздохом облегчения. Ух! – на него не слишком давили.

Мата пользовалась для связи с руководителем шпионской службы бланками «Министерство иностранных дел – Кабинет Министра»? Это нельзя утверждать с уверенностью. Но некоторые найденные обрывки бумаги позволяют допустить эту гипотезу.

Явка в суд этого персонажа – значительного, давайте повторим это – не произвела никакого благоприятного впечатления; она спровоцировала только чувство неловкости у всех присутствующих.

Но вот более характерный инцидент.

У Маты нашли много писем офицеров, летчиков, и парижских высокопоставленных персон. Одно из этих писем было от военного министра… Мы об этом не скажем больше, чтобы не называть его, и поступим при этом так, как сама Мата Хари. [Адольф-Пьер Мессими]