Раман непроизвольно бросил взгляд на лицо мертвеца и вздрогнул от неожиданности. В устремленных на него темных продолговатых глазах явственно читались лютая злоба и отчаяние бессилия. Юноша был удивительно похож на смертельно раненного тигра. На всякий случай Раман носком ботинка выбил из его руки пистолет, потом нагнулся и осмотрел раны. Одна пуля прошла навылет через левое бедро, вторая, скорее всего уже в момент падения, скользнула по черепу, вызвав кратковременный шок.

— Ты кто? — спросил Раман после того, как достал индивидуальный пакет и перевязал раненого.

Вопрос остался без ответа. Собственно, и так все было ясно: в полумиле проходила пакистанская граница, через которую в последние месяцы зачастили не только отдельные нарушители, но и целые вооруженные группы террористов-сикхов. Поэтому следовало подумать о собственной безопасности. На той стороне наверняка слышали перестрелку, и сюда в любой момент могли нагрянуть пакистанские солдаты, уже не раз вторгавшиеся на индийскую территорию. Правда, для этого им предстояло преодолеть довольно бурную речушку Рави, так что небольшой запас времени у Рамана был. И все-таки пограничную зону следовало покинуть как можно быстрее.

Гористая местность, покрытая довольно густым и колючим кустарником, позволяла скрыто пройти первую, самую опасную часть пути до Амритсара. Но тащить на себе все сорок миль раненого и его рюкзак Раману было явно не под силу. Взяв несколько листовок и оружие, он спрятал остальное в груде камней у приметной скалы. Из города сообщит о тайнике пограничникам. Конечно, напрасно заранее не установил с ними контакт, решил проверить все сам. Но, с другой стороны, сведения о возможном «окне» на границе были слишком неопределенными, чтобы раньше времени бить тревогу. Теперь придется полагаться только на себя. В этом неспокойном районе, раздираемом религиозными распрями, с такой «поклажей» Раман не мог даже зайти в какую-нибудь деревню, чтобы нанять повозку.

Паренек оказался довольно тяжел. К тому же сказывались и бессонная ночь, и нервное напряжение от почти суточного сидения в засаде. А тут еще непрекращающийся июньский ливень, не приносящий желанной прохлады, а, наоборот, словно кляпом, затыкающий рот влажной духотой. Все попытки Рамана узнать у задержанного, кто он, куда и зачем шел, встречали в ответ упорное молчание. Значит, нужно быть вдвойне осторожным. Вдруг того где-нибудь поблизости ожидают сообщники? В таком случае, встревоженные его отсутствием, они сами могут отправиться на поиски.

Около полудня ветер разогнал тучи, и в лучах солнца земля преобразилась. Засверкали серебром поля уже колосящейся пшеницы, всеми оттенками изумруда вспыхнули рисовые чеки. Но Раману было не до красот природы. Его шатало от усталости, поскольку большую часть цуги пришлось идти по бездорожью, обходя хлопковые плантации и возделанные поля. Исключение он сделал лишь для неприметной тропинки, по обеим сторонам которой высокой стеной стоял сахарный тростник, и вскоре пожалел. Раскисшая от дождя земля была такой скользкой, что требовалась ловкость канатоходца, чтобы удержаться на ногах. Через час произошло то, что и должно было случиться: он поскользнулся и вместе со своей ношей плюхнулся в лужу. Боль, причиненная раненому падением, видимо, была невыносимой: у него вырвалось проклятие на панджаби. Надо же, на тысяче языков и диалектов говорят в Индии, а юноша вскрикнул на родном языке Рамана! Ему вдруг вспомнилась другая дорога, которая, в конце концов, привела сюда.

Переполненный автобус медленно катил по шоссе в Джайпур, которое проходит недалеко от пустыни Тар. После Пенджаба здешний пейзаж был настолько непривычен, что Раман Сингх не отрывался от окна. Зеленеющие поля постепенно сменила сухая, почти лишенная травы степь. Потом исчезли куцые придорожные деревья. По стеклам то и дело стали стегать целые пригоршни песчаной пыли, вздымаемой порывами ветра. Духота и зной усиливались с каждой милей. Казалось, что дорога, петлявшая между невысоких холмов с обрывами и сыпучими оползнями, ведет прямо в пекло.

Поэтому Джайпур с его правильной планировкой и широкими зелеными улицами оказался для юноши приятной неожиданностью. Особенно хорош был Розовый город — кварталы, построенные из светло-розового песчаника. В некоторых местах здания левой стороны улицы выглядели как зеркальное отражение правой. Точно повторялись даже детали орнамента.

Как все это было непохоже на родную деревню Пуджиану! Там, в маленьком домике, спрятавшемся в тени старых эвкалиптов, остался самый близкий ему человек, гуру[7] Венкарман Сингх. Этот не по годам подтянутый сухощавый старик взял к себе сироту Рамана и вырастил из него настоящего «льва»,[8] гордого и уверенного в себе. Он не уставал внушать мальчику, что главное — это личное участие в любом достойном деле и чувство ответственности, а служение «халсе», сикхской общине, важнее, чем бездумная набожность. От него Раман твердо усвоил и другие заповеди сикхизма: отказ от каст, равенство мужчин и женщин, наконец, бесклассовое общество. Ибо, как учил легендарный Нанак, первый гуру сикхов, «истинно верующий тот, кто смотрит на всех людей как на равных». Когда пришло время, юноша дал клятву всю жизнь быть верным пяти К, пяти символам сикхизма.[9]

Учиться в Джайпурский университет его направили на средства халсы по рекомендации гуру Венкармаиа. Поэтому Раман дал себе слово доказать, что они не ошиблись в выборе, и вскоре стал одним из лучших студентов потока. По совету профессора-политолога Раджа Сиягха Хары, взявшего юношу под персональную опеку, он решил специализироваться в сикхской истории. Тогда еще Раман не догадывался, что скрывается за пространными рассуждениями почтенного преподавателя о том, что сикхам присуще собственное «национальное лицо», отличающее их от остальных индийцев. А раз так, они обязаны воссоздать свое «независимое государственное образование», которое было провозглашено в Амритсаре в середине XVIII века. Ведь оно просуществовало почти сто лет — до 1849 года, когда лишь после длительного и упорного сопротивления англичане смогли оккупировать Пенджаб и присоединить его к своим владениям. Все это не должно лежать мертвым грузом где-то на задворках народной памяти, внушал профессор.

Раман искренне верил ему и рьяно пропагандировал лозунг «Отечество для сикхов!» на собраниях джайпурского отделения Всеиндийской сикхской студенческой федерации, в которую вступил опять-таки по совету наставника. Кстати, его работа была признана лучшей, когда американское «филантропическое» общество «фонд Уотэмелла», являвшееся одной из «ширм» ЦРУ, объявило конкурс на тему «Почему малым нациям и народностям перспективнее проживать в собственном государстве?». Тогда член жюри американец Дж. Тортон, специально приехавший из Штатов, пожелал лично встретиться с победителем. Этот похожий на ученого седовласый господин в пенсне очень хвалил студента-сикха и дажо пообещал ходатайствовать о предоставлении ему стипендии для стажировки в Джорджтаунском университете после окончания учебы в Джайпуре.

Столь высокая оценка окрылила молодого человека. Откуда ему было знать, что «заокеанский профессор» в действительности высокопоставленный офицер ЦРУ, опекающий «движение за независимый Халистан»,[10] а специальный цептр в Джорджтаунском университете в США занимается вовсе не научными изысканиями, а разработкой идейной платформы для пенджабских сепаратистов. Вполне понятно, что Центральное разведывательное управление США отнюдь не стремилось к рекламе. Напротив, чем большая тайна окружает его деятельность, в частности в Индии, тем меньше вероятность провалов и скандалов. Поэтому, например, о том, что Всеиндийской сикхской студенческой федерацией негласно руководят кадровые армейские разведчики Норберт Гэррет и Уильям Гримсли, работавшие «под крышей» посольства, было известно лишь нескольким ее лидерам.