– Есть еще одно дело, — осторожно сказал он. — Мне нужно проконсультироваться с Библиотекой.

– Консультация по личному вопросу? — Библиотекарь пытался скрыть свое раздражение. — Но все кабины у нас уже давно расписаны по времени, Акционер Херл. Будет очень затруднительно изменить составленный график. Если ваше дело из тех, которые могут подождать, я лично займусь им, как только смогу.

– Это дело не терпит отлагательств, — отрезал Леон.

– Но ведь…

– Прошу вас не обижаться, — перебил его Леон, — мне совсем не хочется доставлять вам хлопоты, но я должен напомнить вам о своем праве, как Акционера Игрушки, консультироваться у Библиотеки в любое время.

Вохмис поклонился, смиряясь с поражением.

– Как будет вам угодно, Акционер Херл. Что вы хотите узнать?

– Ответы на несколько вопросов, — вежливо сказал Леон. — Один из них касается прогнозируемого Библиотекой момента моей смерти.

Какой–то мужчина хныкал, лежа на земле, и плакал.

– Нет, — умолял он. — О нет! Нет. Пожалуйста, нет.

Четверо мужчин резались в карты, еще двое сражались в шахматы, совершенно не обращая внимания на бьющегося в истерике. Плотный коренастый человек, одетый в испачканный кожаный костюм, посмотрел на Дюмареста.

– Сумасшедший, — пояснил он. — Отравил химикалиями жену и детей. И только теперь начинает понимать, что натворил. — Услышав приближающиеся шаги, он повернулся. — А вот и еда, — заметил он. — Как раз вовремя.

Это было что–то тушеное, густое и вполне питательное, хотя и безвкусное. Дюмарест вместе с остальными сел за стол и начал есть из мягкой пластиковой тарелки такой же пластиковой ложкой. Камера имела около двухсот квадратных футов свободного пространства, в ней было двадцать четыре койки, выстроенные двумя рядами. В теплом воздухе висел неприятный запах дезинфекции. В камере царила безупречная чистота.

«Мне доводилось бывать в местах и похуже», — решил Дюмарест. Покончив со своей порцией, он съел добавку и отставил тарелку и ложку. Он только и делал с момента ареста, что ел и спал. Теперь он гадал, сколько еще ему придется ждать. Не слишком долго, считал Дюмарест; эта тюрьма была всего лишь перевалочным пунктом. Отбывают наказание не в таких местах.

Один охранник остановился возле стальной решетки:

– Дюмарест!

– Здесь.

– Ты нужен. Выходи! — Охранник отступил назад, когда дверь отъехала в сторону, а потом закрылась снова, едва Дюмарест вышел в коридор.

С обоих концов коридор был огорожен стальной решеткой, за которыми сидели вооруженные охранники. Окон не было. Бежать отсюда, из расположенной под землей тюрьмы, казалось невозможным. Дюмарест настороженно шел за охранником по узким коридорам.

– Сюда! — Охранник остановился и указал на дверь. — Внутрь. Там тебя дожидается адвокат.

Это был невысокий стройный человек, с гладким, как у женщины, лицом оливкового цвета и детскими ручонками. На нем была яркая одежда, а с левого запястья свисал ароматический шарик. Его он держал под ноздрями, вдыхая запах, взгляд его темно–карих глаз изучал клиента. Вялым жестом он пригласил Дюмареста садиться.

– Присаживайтесь, — сказал он. — Не люблю, когда надо мной маячат.

Дюмарест сел.

– Меня зовут Крейлтон, — представился хлыщ–адвокат. — Я буду защищать вас в суде.

– Должен признаться, — первым делом заявил Дюмарест, — что у меня нет денег, чтобы оплатить ваши услуги.

– Я знаю об этом. Этот вопрос уже улажен.

– Кем же?

– Есть одна старая поговорка, — вежливо произнес Крейлтон. — Насчет зубов дареной лошади.

«Возможно, — подумал Дюмарест, — но отдельные подарки стоят дорого. — Он нахмурился. — Кто же это? Мать Джоселин? Вряд ли. Ведь она наверняка послала за стражниками еще перед тем, как сделала свое предложение. Те поджидали меня прямо перед входом в ее заведение — как натренированные псы, готовые вцепиться в горло. Акционер Ледра? Но с какой это стати этой женщине помогать мне? Впрочем, кто же еще это может быть?»

– Я не могу ответить вам, — раздраженно бросил Крейлтон, когда Дюмарест спросил его. — Конфиденциальное дело. Предлагаю заняться более важными в данный момент вопросами. Вашей защитой. Какой план мы выберем. Если защита вообще возможна, — поправился он, не дожидаясь ответа, — но я надеюсь, что чего–нибудь все же мы сможем добиться. Вам доводилось лгать?

– В случае необходимости я смогу солгать, — резко ответил Дюмарест.

– Исключено. Судья способен определять правдивость ваших ответов, — пояснил Крейлтон. — Скамья подсудимых оборудована такими специальными устройствами. Правосудие на Игрушке осуществляется очень просто, быстро и эффективно. Преступник сам приговаривает себя. Если нельзя говорить правду, то ничего не говорите вообще. Фактически я даже настаиваю на этом, — добавил он. — На молчании, я хочу сказать. Как ваш адвокат, я буду говорить за вас. Отвечайте, только когда вам будут задавать прямые вопросы. Понятно? Дюмарест кивнул.

– Не буду вводить вас в заблуждение, — продолжал адвокат. — Надежды почти нет. Однако судья Таил неодобрительно относится к сражениям на арене. Вполне возможно, он спасет вас от участи быть брошенным на съедение голодным зверям. — Адвокат подошел к двери, открыл ее и, обернувшись, посмотрел на Дюмареста. — Ну, — нетерпеливо воскликнул он, — чего вы ждете?

Сквозь прозрачную крышу в помещение суда проникал солнечный свет. Дюмарест прищурился и споткнулся, когда охранник повел его к возвышающейся над залом огражденной платформе, окруженной к тому же острыми кольями. Перед скамьей, на которой сидел судья, располагалась толпа зрителей. Подготовка к суду была очень короткой.

– Говорит обвинение, — произнес человек, одетый в ослепительно черную мантию. — Подсудимый, оказавшись на стороне проигравшей сражение армии, убил троих людей и ранил четвертого. Все они были невинные зрители, не имеющие к сражению никакого отношения. После чего он украл плот…

Дюмарест огляделся, не прислушиваясь особо к обвинительной речи. На всех цивилизованных мирах судебная процедура была практически одинаковой: за речью прокурора следовала защитная речь адвоката. Но тут его внимание привлек Крейлтон, поднявшийся на ноги. На фоне обряженных в черное официальных лиц суда он выделялся своими яркими цветами.

– Арена, — начал он, — это место, где не действуют никакие законы, кроме закона выживания, что прекрасно известно суду и всем присутствующим здесь. Это означает, что так называемые невинные люди, которых убил или ранил мой подзащитный, сознательно рисковали собственной жизнью, оказавшись вблизи ристалища, добровольно решив отказаться от защиты Основного Закона. Более того, они, приняв роль охотников, низвели статус моего подзащитного до статуса животного! А животное нельзя обвинять в преступлениях: такова его природа. Эти люди знали, на какой риск шли, отдавали отчет в своих действиях, а для еще большего его снижения использовали плот и мощное оружие. Но действовали беспечно. Они сами опустились до звериного уровня. Смею утверждать, что в данном деле нет состава преступления.

«Разумная речь, — одобрил Дюмарест. — Мой неведомый благодетель выбрал хорошего адвоката. Если суд примет основную посылку защиты, то она станет непробиваемой».

– Суд согласен с заявлением защиты в отношении обвинений в убийстве и нанесении увечий. Они будут вычеркнуты из обвинительного акта. Однако остается еще обвинение в краже.

– А вот это мы не будем оспаривать, — поторопился заявить Крейлтон. — Да, верно, мой подзащитный действительно украл плот. Однако я снова должен повторить свои слова о звериной природе беглеца. Вопрос выживания заключается в бегстве от неминуемой смерти, и нужно согласиться с тем, что для спасения жизни приходится использовать любые средства, — это принципиальный вопрос!

Тут встал помрачневший прокурор, под стать своему черному одеянию. Глаза его торжествующе блестели.

– Если бы пилота плота попросили, он сам увез бы обвиняемого с арены. Раз вопросу бегства придается такое важное значение, и это единственное, что двигало обвиняемым, то так и должно было бы случиться. Однако же плот был украден и не возвращен. Кто еще, кроме обвиняемого, понесет за это ответственность? Я настаиваю, чтобы обвинение в краже осталось в силе.