— Мои представления о самом себе несколько отличаются от ваших.

Холден повернулся на другой бок и быстро уснул. Уордл все так же стоял, теребя в руках свернутое полотнище флага. Наконец он решил, что не вправе упрекать Холдена. Земляне потому и отличаются от других рас, что не сидят сложа руки, а действуют.

Три дня поисков флага в лесу не дали никаких результатов. Поисковые отряды не обнаружили даже маленького клочка кастанской святыни. К концу четвертого дня терпение Фестерхеда иссякло. Он приказал добровольцам из лесных отрядов возвращаться на лесоповал, а «унесенный ветром» флаг заменили новым.

Но уловка Холдена принесла свои плоды. За эти четыре дня в самой гуще леса удалось найти превосходное место для установки радиомаяка, очистить его от деревьев и выкопать яму. Яма представляла собой квадрат со стороной шесть футов. Глубина ее была четыре фута. Яму заполнили камнями и сделали все необходимое, чтобы при первой же возможности установить в ней опоры радиомаяка.

На двадцать первый день плена неожиданно возникла угроза, едва не погубившая тщательно разработанные планы. Это лишний раз подтвердило древнюю истину, что даже самые умные и предусмотрительные не могут учесть и предусмотреть абсолютно все.

Над каждым сообществом разумных существ повисает нечто, именуемое атмосферой. Она невидима, неосязаема и не воспринимается на вкус. Однако ее можно почувствовать, а ее присутствие почти физически ощутимо.

В тот день, покончив с ужином, Уордл стоял на дворе. Все было как обычно. И вдруг он почувствовал: что-то не так. Что-то изменилось, причем очень сильно. Он попытался удержать и проанализировать свое ощущение, поскольку в мозгу отчетливо звучал сигнал тревоги. Привычная обстановка тюремного двора изменилась, и перемена не могла быть беспричинной. Значит, нужно найти причину.

Как только его разум осознал произошедшую перемену, глаза довольно скоро сумели соединить причину со следствием. На первый взгляд — толпы стамитов и алюэзинцев все так же бесцельно слонялись по двору. В массе они оставались безвольными рабами. Но индивидуально каждый из них перестал быть рабом. Уордл понял: изменилось их поведение.

Исчезли согнутые спины и сгорбленные плечи. Они не плелись, а ходили, причем некоторые — едва ли не строевым шагом. Раньше пленные буквально проползали мимо охранников, опустив головы и вперив глаза в землю. Но теперь они шли с гордо поднятыми головами, развернув плечи. Они не боялись смотреть кастанцам прямо в глаза. Даже у вечно мрачных, неулыбчивых стамитов заметно изменилось выражение лиц.

В воздухе витало незримое, но сильное ощущение затишья перед бурей. Ощущалась внезапно появившаяся сила, которую пока еще что-то сдерживало, однако не было никаких гарантий, что она преждевременно не вырвется наружу.

Охранники тоже почувствовали произошедшую перемену. Правда, иной менталитет не позволил им уловить во всем этом скрытые потоки зарождающегося бунта. Окажись на их месте земляне, те бы сразу поняли, что к чему. А кастанцы лишь ощущали некоторое беспокойство, но так и не догадывались о его причинах. Они нервозно переминались с ноги на ногу, крепче сжимали в руках винтовки, старались держаться вместе. Часовые на парапете зашагали быстрее.

Уордл начал спешно обходить двор. Он знал, кто ему сейчас нужен, но отыскать знакомое лицо среди громадной толпы было почти безнадежным занятием. В углу Уордл заметил Пая.

— Помоги мне найти Парту. Встретишь по пути кого-нибудь из стамитских старших офицеров, прихвати и его.

— Что-нибудь случилось?

— А ты присмотрись. Забитые рабы так осмелели, что готовы врукопашную пойти на кастанцев. Старая история повторяется: маятник качнулся в другую сторону.

Уордл ткнул пальцем в сторону кучки охранников, сгрудившихся у стены.

— Даже кастанцы почуяли неладное. А если этих увальней загнать в угол, они начнут стрелять в тех, кто окажется у них под рукой. И в первую очередь — в нас.

Генерала Парту и двоих стамитских полковников удалось разыскать за считанные минуты. Всех троих препроводили в дальний угол двора. Там Уордл без обиняков выложил им свои опасения, сопоставив дисциплинированность армии с разболтанностью толпы.

— Раньше ваши соплеменники ничего не ждали и ни на что не надеялись. Теперь у них появилась надежда и им не дождаться ее осуществления. Понимаю, трудно сохранять терпение, но пока нам необходимо быть очень терпеливыми.

— Это вы заразили всех надеждой, — заметил ему Парта. — Предлагайте лекарство, есть оно у вас есть.

— Есть. Как можно быстрее оповестите всех, что ночью у нас состоится военный совет, а на завтра нам нужны добровольцы.

— Добровольцы для чего?

— Не знаю. Честное слово, пока не знаю, — признался Уордл, оказавшийся в тупике. — Знаю только, что мы должны придумать какую-то уловку, которая помогла бы нам ослабить напряжение среди пленных. Иными словами, в ситуации, когда ничего нельзя сделать, попытаемся сделать хоть что-то.

— Договорились.

Парта собрался уходить.

— И обязательно объясните своим подчиненным, насколько важно сейчас не давать кастанцам поводов для беспокойства. Разве воины забыли о военной хитрости? Пока что им нужно играть сломленных и подавленных пленных.

Генерал и двое стамитских полковников переходили от одной группы пленных к другой, быстро что-то им объясняли и шли дальше. Через двадцать минут результаты были налицо, однако Уордла они не слишком-то устраивали.

Как и все дилетанты, пленные переусердствовали. Только что они гордо вышагивали, лелея в душе бунтарские надежды. И вдруг — полнейшее смирение, причем с непременным желанием показать это ошеломленным кастанским охранникам. Два десятка стамитов расселись перед троими кастанцами, единодушно демонстрируя необычайную кротость.

Заметив подошедшего Холдена, Уордл с горечью бросил ему:

— Ты только посмотри на эту толпу зеленых новичков. Они уже предвкушали потасовку с кастанцами, как вдруг пришлось сделать поворот на сто восемьдесят градусов. Как бы бедняги не заболели от внезапных перемен в игре.

— А это мысль, — сказал Холден.

— Ты о чем?

— Кастанская военная экономика в какой-то мере зависит от рабского труда. Эпидемия была бы вполне безопасной и эффективной формой саботажа, не говоря уже о хорошей порции песка, которую она бросила бы в шестеренки здешней тюремной машины.

— Эпидемия чего?

— Мыла.

— Ты можешь хотя бы сейчас обойтись без своих дурацких шуток? — рассердился Уордл.

Холден, не обращая на него внимания, воскликнул:

— А вот и Фоули. Он-то как раз нам и нужен.

Холден подождал, пока Фоули окажется рядом, и без предисловий спросил:

— Какова вместимость больницы?

— Тридцать коек, — ответил Фоули.

— А что, по-твоему, стал бы делать этот коновал Мачимбар, если бы одновременно свалилось триста пленных?

— Ничего. Ровньм счетом ничего. Спокойно дал бы им умереть. Сказал бы, что в больнице все койки заняты и что кастанские охранники имеют первоочередное право на лечение. Мачимбар из тех, кто делает минимум необходимого, чтобы только не быть дисквалифицированным и не потерять тепленькое местечко. Он очень боится попасть на фронт.

— Короче говоря, увиливает от своих обязанностей? Так?

— Это еще мягко сказано. Он просто законченная дрянь.

— Ничего, он у нас свое получит, — пообещал Холден.

— Что ты задумал? Или надеешься обойтись обыкновенной водой? — спросил Уордл.

Пронзительно взвывшая сирена помешала Холдену ответить. Пленные образовали длинные цепи, исчезавшие внутри тюремных корпусов. Охранники криками и угрозами заставляли их пошевеливаться.

При разводе по корпусам земляне увидели весьма показательную сцену. Один хромой стамит споткнулся и выбился из вяло двигающейся цепи. Охранник выругался и замахнулся на него плеткой. Стамит выпрямился и холодно смотрел в глаза врага до тех пор, пока тот не отвел взгляд и не опустил плетку.