— Гм-м-м… Жаль! Надо было бы взять его живьем.

— Легче сказать, чем сделать! Да и как бы вы держали в заключении существо, которое могло бы заставить вас снять с него наручники и надеть их на себя?

— Над этим пусть ломают головы службы безопасности и полиция. А я работаю в министерстве финансов.

Положив трубку, Гаррисон хмуро уставился на стену. За стеной, в нескольких сотнях миль к югу, люди вышли на взлетную дорожку аэродрома, положили на бетон бурую коробочку и нажали кнопку, после чего начали ждать, наблюдая за небом.

Это был старый мир, невероятно старый, с луной, словно переболевшей оспой, с умирающим солнцем, с небом, таким бессильным, что оно даже не могло удержать летние облака. Здесь росли деревья, но совсем не такие, как в стародавние времена, им пришлось долго и постепенно приспосабливаться к новым, изменившимся условиям. Они вдыхали и выдыхали значительно меньше, чем их далекие предки, упрямо цепляясь корнями за древнюю почву.

И трава тоже была чахлой.

И цветы.

Однако лишенные лепестков и корней дети этого шара, те, что могли передвигаться по собственной воле, не могли бы существовать, оставаясь на одном месте и забирая силу у земли. Поэтому в результате медленной, очень медленной эволюции они отказались от того, что прежде было для них важнее всего. Теперь они прекрасно обходились минимумом кислорода. А иногда, в крайнем случае, существовали и вовсе без него, испытывая лишь небольшую слабость. Так могли жить все без исключения.

Детьми этой планеты были жуки.

И птицы.

И двуногие.

Мошки, сороки и люди были родственниками. Они происходили от одной матери — древней планеты, которая вращалась вокруг сияющего оранжевого светила, того самого, что однажды вспыхнет в последний раз и погаснет навсегда. Они долго и тяжело готовились к наступлению этого дня, иногда сами того не желая, иногда сознательно. Сейчас наступило их время: век реализации возможностей, которыми обладали все.

Вот почему не было ничего странного в том, что Мелисанда разговаривала с жучком, который с самым серьезным видом сидел на ее бледной длиннопалой руке — крошечное существо, черное с малиновыми пятнышками, чистое и сверкающее, словно кто-то провел не один час, терпеливо полируя его спинку. Естественно, божья коровка не понимала ни слова из того, что ей говорили. Она была не настолько умна. Прошел столь большой срок и атмосфера так сильно изменилась, что теперь у жучка были крылышки в два раза больше, чем у его сородичей из далекого прошлого. Малюсенький, точно булавочная головка, мозг тоже подвергся изменениям. Эта божья коровка забралась на несколько ступенек по эволюционной лестнице, и, хотя не понимала значения слов, она знала, когда к ней обращаются, старалась держаться поближе к людям, успокаивалась, слыша их голоса.

Точно так же обстояло дело и с остальными.

С птицами.

И с потомками пчел.

Со всеми созданиями, что прежде робко прятались от людей в темноте.

Те, кому удалось выжить — а многим видам это не удалось, — больше не были робкими. Вне зависимости от того, понимали они произносимые людьми слова или нет, им нравилось, когда с ними разговаривали, словно люди признавали их существование на этом свете. Они могли слушать часами, получая необычайное удовольствие от звуков, даривших ощущение тепла и близости. А порой они даже менялись ролями с людьми, которые замирали, очарованно прислушиваясь к мелодичному языку дроздов или соловьев, изливающих миру свою душу.

И вот Мелисанда говорила на ходу, а букашка слушала ее, наслаждаясь всеми силами своей души, пока девушка не рассмеялась, легко взмахнув рукой, и не пропела: «Божья коровка, божья коровка, улетай на небо».

Букашка подняла яркие надкрылья, расправила прозрачные крылышки и скрылась из виду. Мелисанда взглянула на звезды. Теперь они ярко сияли не только ночью, но и днем — этот феномен вызвал бы у ее предков, влюбленных в воздух, страх перед наступлением катастрофы и концом жизни.

Рассматривая звезды, Мелисанда не испытывала никакого страха. Только легкое любопытство. Ей атмосфера, заканчивающаяся на высоте пяти миль, тусклое солнце и сияющие днем звезды не казались чем-то необычным. Она часто смотрела на звезды, вспоминая их названия, снова и снова задавая себе один и тот же вопрос:

— Которая?

А небеса вторили ей: «Да, которая?»

Оторвавшись от своих размышлений, Мелисанда легко зашагала по узкой лесной тропинке, которая вела в долину. Далеко слева, на горизонте, нечто длинное, стройное, с металлическим отливом спустилось с неба и скрылось за холмами. Чуть позже Мелисанда услышала приглушенный гул.

Ни сам предмет, ни звук не привлекли ее внимания. Все в порядке вещей. На эту древнюю планету часто прилетали космические корабли, иногда раз в месяц, а порой дважды в день. И очень редко они бывали похожи друг на друга. А члены команды одного судна почти никогда не походили на членов команды другого.

Они говорили на разных языках, эти гости из сияющего мрака. Некоторые могли общаться, только проецируя мощные мыслеобразы. Другие не обладали телепатическими способностями и даром речи, они изъяснялись ловкими движениями рук или сверхбыстрыми шевелениями ресниц.

Как-то раз, совсем недавно, Мелисанда провела короткое время в обществе черных, точно ночь, членов команды корабля с Кхва, мира, расположенного на немыслимом расстоянии от Андромеды. Покрытые жесткой броней, слепые и немые, они общались друг с другом, очень быстро двигая конечностями; движения эти они улавливали при помощи чувствительных специальных органов. Они говорили с ней, не имея голоса, и восхищались ее красотой, не обладая глазами.

Все это значительно осложняло обучение. Мелисанде исполнилось семьсот лет, она только что сдала свой последний экзамен и обрела статус взрослого. Давным-давно человек мог вобрать в себя мудрость поколений за один век. В более ранние, сумеречные времена он это делал за десятилетия.

Но знаний накопилось так много, что уже невозможно было усвоить их быстро. Могущественный космос с бессчетным количеством миров — неисчерпаемый источник информации. Каждый новый корабль вносит свой скромный вклад в копилку, а сколько еще предстоит познать — если этот мир проживет достаточно долго, чтобы получить все знания.

Если.

Вот в чем заключалась проблема. Законы мироздания открылись и подчинились тем, кого они произвели на свет. Могущество атома стало орудием в руках — или других конечностях — существ, способных передвигаться и мыслить. Макромир и микромир превратились в игрушки для тех, чьи корабли без устали бороздили огромную пустоту.

Но никто не знал, как оживить умирающее солнце.

Теоретически, да и практически это невозможно было сделать.

Невозможно.

И потому в разных местах космоса время от времени старые солнца вспыхивали, гасли через мгновение, снова вспыхивали в последней слабой попытке удержать жизнь и наконец исчезали навсегда. Крошечная искорка в темноте неожиданно затухала, не замеченная великим сонмом тех, что еще хранили в себе жизнь.

И каждая такая смерть несла с собой трагедию, иногда мгновенную, иногда растянутую во времени. Некоторые жизненные формы были в состоянии бороться с холодом дольше других, но в конце концов они тоже гибли. Используя достижения науки и техники, иные миры могли обогревать себя, пока не кончались запасы топлива. И тогда эти миры тоже исчезали, словно их никогда и не существовало.

Каждая планетарная система, чье солнце превращалось в огромный огарок, становилась добычей гигантского жадного кретина, чье имя Вечный Холод. Он не желал делить свои владения ни с кем, кроме мертвых.

Мелисанда раздумывала над этим, входя в долину. Впрочем, ее мысли не были пронизаны печалью или возмущением. Она принадлежала к народу, обладавшему многовековой мудростью и опытом, а также невероятным умом. В прошлом он много раз был вынужден сражаться с неизбежностью и давно понял, что бессмысленно нестись вперед, очертя голову. Народ знал, как быть с валуном на дороге, который невозможно сдвинуть с места: нужно либо перебраться через него, либо прорыть под ним ход, либо обойти. Надо пользоваться мозгами, потому что они у тебя есть.