Мисс Рекстон улыбнулась:
– Боюсь, твоя пристрастность делает тебя слепым, Чарльз! Узнав о том, что мисс Стэнтон-Лейси продала свои бриллианты, ты рано или поздно узнал бы и обо всем остальном! А вот мне интересно, признался бы Хьюберт в своем проступке, если бы я не уведомила тебя о том, чему была свидетелем?
Он упрямо заявил:
– Подобные речи не делают тебе чести! Не знаю, отчего ты так несправедлива к Хьюберту или почему столь старательно добиваешься, чтобы я думал о нем дурно! А ведь я действительно был о нем невысокого мнения, но оказалось, что я крупно ошибался! И вина целиком лежит на мне: я обращался с ним, как с маленьким ребенком, и вел себя, как умудренный опытом ментор и наставник. Хотя мне следовало довериться ему и даже прислушаться к его мнению. Ничего бы этого не случилось, если бы мы с ним были друзьями. Он сказал мне: «Если бы мы знали друг друга лучше!» Ты легко можешь представить мои чувства, когда я услышал такое от своего брата! – Он коротко рассмеялся. – Это был сокрушительный удар! Сам Джексон не смог бы отправить меня в столь полный нокаут!
– Боюсь, – сладчайшим голосом заявила мисс Рекстон, – что если ты и дальше будешь использовать ваш боксерский жаргон, то я потеряю всякую надежду понять тебя, Чарльз. А вот твоя кузина, которая так хорошо во всем разбирается, сполна оценила бы этот язык!
– Я бы этому ничуть не удивился! – раздраженно воскликнул он.
Превосходное воспитание не помешало мисс Рекстон язвительно заметить:
– Я смотрю, ты питаешь большое уважение к мисс Стэнтон-Лейси!
– Я? – вскричал он, словно громом пораженный. – К Софи! Помилуй Бог! Я полагал, что мое отношение к ней не является секретом! Я всей душой желаю поскорее избавиться от нее, но, думаю, не должен относиться к ней настолько предвзято, чтобы закрывать глаза на ее достоинства!
Мисс Рекстон устыдилась.
– Нет, конечно, и я тоже, надеюсь! Какая жалость, что она не хочет серьезно отнестись к ухаживаниям лорда Бромфорда! Он прекрасный человек, хорошо воспитанный, умеренный в словах и поступках, и его рассудительность оказала бы благотворное влияние на любую женщину. – Тут она заметила, что он с изумлением смотрит на нее, и добавила: – Я полагала, что ты намерен приветствовать их отношения.
– Мне все равно, за кого выйдет замуж Софи! – сказал он. – Но она никогда не станет женой Бромфорда! К счастью для него!
– Боюсь, леди Бромфорд придерживается такого же мнения, – заявила мисс Рекстон. – Она ведь, знаешь ли, дружна с моей матерью, и я несколько раз беседовала с ней на эту тему. Она поистине замечательная женщина! Она рассказала мне о слабости здоровья лорда Бромфорда и о том, что боится за него. Я просто не могла не проникнуться сочувствием! Невозможно не согласиться с ней в том, что твоя кузина не способна стать ему хорошей женой!
– Какая жалость! – со смехом заметил он. – Одному Богу известно, с чего бы этот кладезь добродетелей вдруг вздумал влюбиться в Софи! Можешь представить, как из‑за этого над ней потешаются Сесилия и Хьюберт! А какие легенды они сочиняют о его похождениях в Вест-Индии – над ними даже моя мать смеялась до упаду! Он смешон и забавен до неприличия!
– Не могу с тобой согласиться, – возразила она. – В любом случае очень печально, когда здравый смысл достойного мужчины становится предметом неуместных шуток.
Подобный упрек заставил мистера Ривенхолл вспомнить о срочной деловой встрече, вследствие чего он незамедлительно простился с мисс Рекстон. Никогда прежде разногласия между ним и его невестой не достигали такой остроты.
В то время как его отношения с кузиной еще никогда не были столь благожелательными и оставались таковыми почти целую неделю. Мистер Ривенхолл даже снизошел до того, что пошел навстречу ее неоднократно высказанному желанию посмотреть на игру Кембла[88]. Не делая секрета из того, что аффектации великого актера кажутся ему нелепыми, а его неправильное произношение губит даже самые выдающиеся образчики его сценического мастерства, он тем не менее заказал ложу в театре «Ковент-Гарден» и пригласил туда Софи вместе с Сесилией и мистером Уичболдом. Софи разочаровалась в актере, о котором слышала столько хвалебных отзывов, но вечер прошел очень мило и завершился в фешенебельной гостинице «Звезда» на Генриетта-стрит. Здесь мистер Ривенхолл проявил себя внимательным и предусмотрительным хозяином, заказав банкетный зал, в котором им подали изысканный ужин. Он пребывал в настолько благостном расположении духа, что даже воздержался от уничижительных замечаний в адрес Кембла и его актерской игры. Мистер Уичболд оживленно болтал и был сама любезность; Сесилия выглядела просто потрясающе; Софи умело дирижировала общей беседой, с самого начала задавая тон. Прощаясь с братом перед сном и пожелав ему спокойной ночи, Сесилия откровенно призналась, что впервые за последние несколько месяцев получила неподдельное удовольствие от выхода в свет.
– Я тоже, – сказал он. – Не понимаю, почему мы так редко бываем вместе, Силли. Как ты думаешь, наша кузина захочет посмотреть на Кина? По-моему, он играет в новой пьесе в «Лейн».
Сесилия нисколько не сомневалась в этом, но мистер Ривенхолл не успел приступить к осуществлению намеченного плана, поскольку ему помешали непредвиденные обстоятельства, и возникшее между ним и Софи взаимопонимание начало стремительно улетучиваться. Лорд Чарлбери, в точности следуя указаниям своей наставницы, пригласил леди Омберсли в театр, попросив ее взять с собой дочь и племянницу. Мистер Ривенхолл отнесся к этому с полным пониманием, но когда позднее выяснилось, что одним из приглашенных будет мистер Фэнхоуп, его хладнокровие дало трещину. А ведь ничто, казалось, не предвещало беды. Вечер удался на славу! Даже леди Омберсли, поначалу явно смущенная неожиданным присутствием мистера Фэнхоупа, поддалась общему обаянию их предупредительного хозяина и своего старого друга, генерала Ретфорда, который был специально приглашен для того, чтобы развлекать ее. Пьеса «Бертрам» оказалась, по общему мнению, очень трогательной; Кин играл выше всяких похвал, и вечер закончился замечательным ужином в «Пьяцца». Большую часть этих подробностей мистер Ривенхолл узнал от матери, но кое-что рассказала и Сесилия, которой не терпелось поделиться с братом своими восторгами. Она сообщила, что Софи пребывала в прекрасном расположении духа, но при этом забыла упомянуть, что это выражалось в неприкрытом флирте с их хозяином. Сесилия, естественно, была рада видеть, что ее отвергнутый поклонник не страдает из‑за разбитого сердца, и получила не меньшее удовлетворение оттого, что сочла для себя невозможным предаться тому веселому времяпрепровождению, которое выставляло ее очаровательную кузину в нелестном свете. А когда лорд Чарлбери предложил показать Софи фокус своего отца, знаменитого повесы, который имел привычку нюхать табак, высыпав его на запястье своей очередной пассии, и кузина тут же протянула ему свою руку, то это, по мнению Сесилии, перешло уже всяческие границы! Она с удовлетворением подумала о том, что Огастес никогда не станет предаваться столь низменным забавам. По крайней мере в тот вечер он не выказал такого устремления. Трагедия, которую он увидел на сцене, разожгла в нем честолюбивое желание написать лирическую драму, и, хотя в качестве гостя он вел себя безукоризненно, Сесилия подозревала, что его мысли были весьма далеки от нее.
Сколь бы плох ни оказался этот вечер, худшее, по мнению мистера Ривенхолла, было еще впереди. До выздоровления лорда Чарлбери самым настойчивым кавалером Софи (или, как упорно именовал его мистер Ривенхолл, cicisbeo[89]) оставался сэр Винсент Талгарт. Но вскоре его сменил лорд Чарлбери. По утрам он встречал ее на конных прогулках в Парке; во время променада его видели сидящим рядом с ней в ее фаэтоне; в «Олмаксе» они танцевали два раза подряд; он возил ее в своей коляске на военный парад и даже сопровождал во время ее визита в Мертон. Его светлость не стал скрывать, что сия экспедиция доставила ему огромное удовольствие, поскольку богатая и ленивая маркиза изрядно его позабавила. Он сообщил Софи, что предпочел бы провести в ее обществе вдвое больше времени. Леди, заявил он, которая, почувствовав усталость, вызванную необходимостью развлекать утренних визитеров, закрывает глаза и преспокойно засыпает под их изумленными взглядами, заслуживает самого пристального внимания. Софи улыбнулась и согласилась с ним, но в ее душе зародилось недовольство: она была крайне удивлена, обнаружив рядом с маркизой сэра Винсента. Впрочем, он оказался не единственным ее гостем: недолгое пребывание маркизы в «Пултни» привлекло к ней нескольких джентльменов, пользовавшихся ее гостеприимством в Мадриде, но Талгарт явно был ее самым пылким поклонником. Среди гостей оказались и майор Квинтон, и лорд Фрэнсис Уолви, и даже мистер Фэнхоуп. Присутствие последнего объяснить оказалось легче всего: он подумывал о том, чтобы написать трагедию о доне Хуане Австрийском[90], чья недолгая, но блистательная карьера, по его мнению, могла стать прекрасным лейтмотивом лирической драмы. Мистер Фэнхоуп уже сочинил несколько строк, которые его герой произносит на смертном одре, и справедливо полагал, что маркиза сможет снабдить его необходимыми подробностями испанской жизни и обычаев, кои окажутся незаменимыми при написании вышеуказанного шедевра. На деле же выяснилось, что испанские обычаи шестнадцатого века маркиза знает гораздо хуже, чем он сам, но ей совершенно не хотелось отбивать у симпатичного молодого человека желание и далее навещать ее, поэтому она сонно улыбнулась ему и пригласила приезжать еще, когда у нее не будет иной компании.
