– Привет! Куда ты так спешишь? – поинтересовался Чарльз.

– Никуда! – ответил Хьюберт. – Пройдусь немного, только и всего.

– Когда ты возвращаешься в Оксфорд?

– На следующей неделе. А почему ты спрашиваешь?

– Хочешь завтра поехать со мной в Торп-Гранд? Я, наверное, останусь там на ночь.

Хьюберт покачал головой.

– Нет, не могу. Хочу заглянуть на пару дней в гости к Харпендену.

– Я не знал об этом. Собираетесь в Ньюмаркет?

Хьюберт покраснел.

– Черт возьми, почему мне нельзя съездить в Ньюмаркет, хотел бы я знать?

– Ты волен поступать так, как считаешь нужным, хотя я предпочел бы, чтобы ты проявлял большую разборчивость в выборе друзей. Ты твердо решил? Мы могли бы заехать туда из Торпа, если хочешь.

– Чертовски любезно с твоей стороны, Чарльз, но я уже пообещал Харпендену и теперь не могу отказаться, – угрюмо ответил Хьюберт.

– Очень хорошо. Осторожней с девицами!

Хьюберт толкнул его в плечо.

– Так и знал, что ты это скажешь!

– Я скажу кое-что еще, и тебе лучше мне поверить! Я не намерен покрывать твои долги, если ты проиграешься на скачках, так что смотри, не выходи за пределы разумного!

Не дожидаясь ответа, он вновь поднялся по лестнице в гостиную, где сестра по-прежнему сидела в той же позе, в какой он ее оставил, и горько плакала, вытирая слезы насквозь промокшим носовым платком. Он швырнул ей на колени свой.

– Если ты намерена и дальше обливаться слезами, то возьми мой платок! – посоветовал он. – Ну, ты довольна? Еще бы! Не каждая девушка может похвастать тем, что отвергла ухаживания такого человека, как Чарлбери!

– Я не намерена хвалиться этим! – вспылила она. – Но мне нет дела до состояния и положения в обществе! Если мои чувства устремлены в совершенно ином направлении…

– Ты могла бы подумать также о его уме и благородстве! Во всей Англии не сыскать другого такого человека, Сесилия! И не обольщайся, что найдешь те же качества в своем поэте! Очень хочется, чтобы тебе не пришлось пожалеть о том, что ты сегодня сделала.

– Мне прекрасно известно, сколь многими добродетелями обладает лорд Чарлбери, – негромко сказал она, вытирая мокрые щеки платком брата. – Нет, в самом деле, я нахожу его наиболее достойным из всех своих знакомых, а если и плачу, то только оттого, что вынуждена была ранить его чувства!

Мистер Ривенхолл подошел к окну и остановился перед ним, глядя на площадь.

– Теперь уже бессмысленно об этом сожалеть. После твоего заявления прошлой ночью едва ли Чарлбери захочет на тебе жениться. И что ты намерена делать? Должен предупредить, что отец никогда не даст согласия на твой брак с Фэнхоупом.

– Потому что ты не позволишь ему этого! О Чарльз, неужели мало того, что ты сам хочешь заключить брак по расчету, так еще и от меня требуешь того же? – пылко вскричала она.

Он замер:

– Опять работа моей кузины! До ее приезда в Лондон ты бы не осмелилась разговаривать со мной в таком тоне! Мое уважение к Евгении…

– Если бы ты любил, Чарльз, то не говорил бы о своем уважении к Евгении!

Именно в этот крайне неудачный момент Дассет ввел в комнату мисс Рекстон. Сесилия поспешно спрятал платок брата, и на щеках у нее заалел жаркий румянец; мистер Ривенхолл отвернулся от окна и с усилием проговорил:

– Евгения! Какой неожиданный и приятный сюрприз! Как поживаешь?

Она протянула ему руку, но сказала, глядя на Сесилию:

– Скажи, что это не так! Еще никогда в жизни я не испытывала такого потрясения, как вчера, когда Альфред сообщил мне, что произошло здесь минувшей ночью!

Брат и сестра непроизвольно придвинулись друг к другу.

– Альфред! – повторил мистер Ривенхолл.

– Когда мы ехали домой вчера после бала, он сказал, что невольно подслушал то, что сказала тебе Сесилия, Чарльз. И лорд Чарлбери! Я не могла поверить, что такое вообще возможно!

Братские узы и привязанность удерживали мистера Ривенхолла на месте рядом с сестрой, но выглядел он крайне раздосадованным, поскольку был очень зол на Сесилию за то, что она поставила его в такое неловкое положение. Не терпящим возражений тоном он произнес:

– Если ты имеешь в виду, что Сесилия и лорд Чарлбери решили, будто не подходят друг другу, то ты совершенно права. Не знаю, какое до этого дело Альфреду и почему он поспешил доложить тебе о том, что… подслушал!

– Мой дорогой Чарльз, он знает, что заботы и тревоги твоей семьи – и мои тоже!

– Премного благодарен, но у меня нет желания обсуждать этот вопрос.

– Извините! Мне надо идти к маме! – сказала Сесилия.

Она выскользнула из комнаты, а мисс Рекстон многозначительно посмотрела на мистера Ривенхолла и произнесла:

– Я не удивляюсь тому, что ты так расстроен. Дело крайне неприятное, и, думаю, можно не ломать голову над тем, чье влияние вынуждает Сесилию вести себя подобным образом!

– Не имею ни малейшего представления, что ты имеешь в виду.

Его неприветливый тон недвусмысленно свидетельствовал, что ей лучше сменить тему, но неприязнь к Софи превратилась у нее в навязчивую идею, и она продолжала, отбросив всякую осторожность:

– Ты наверняка заметил, дорогой Чарльз, что наша милая сестра попала под влияние своей кузины. Я уверена, что ни к чему хорошему это не приведет. Вне всякого сомнения, у мисс Стэнтон-Лейси имеется масса достоинств, но я всегда думала, что ты прав, говоря, будто она начисто лишена возвышенности чувств и мыслей.

Мистер Ривенхолл, который сразу решил, что в поведении его сестры повинна Софи, без малейших колебаний возразил:

– Ты ошибаешься: я никогда не говорил ничего подобного!

– Разве? А мне помнится, будто ты утверждал нечто в этом роде, но это не имеет значения! Какая жалость, что леди Омберсли была вынуждена предоставить ей кров в такое несчастливое время. Всякий раз, входя в дом, я чувствую произошедшие в нем перемены. Даже дети…

– Во всяком случае, в нем стало гораздо веселее и радостнее, чем раньше, – перебил он ее.

Мисс Рекстон принужденно рассмеялась.

– Дом растерял покой и умиротворение! – Она принялась разглаживать морщинки на своих перчатках. – А тебе известно, Чарльз, что меня всегда восхищала атмосфера этого дома? Его стиль и элегантность? Я знаю, в этом была твоя заслуга! И мне больно видеть, как этот строгий покой – который я полагаю несомненным достоинством – вдребезги разбит ее буйной и дикой натурой. Не далее как вчера я размышляла о том, что бедная маленькая Амабель совершенно отбилась от рук! Разумеется, мисс Стэнтон-Лейси потворствует ей ненамеренно. Не следует забывать, что она сама получила крайне беспорядочное воспитание!

– Моя кузина, – решительно заявил мистер Ривенхолл, словно ставя окончательную точку в их споре, – всегда очень добра к детям и пользуется благосклонностью моей матери. Должен добавить, что присутствие Софи многократно улучшило ее расположение духа. У тебя есть какие-нибудь дела в этой части города? Могу ли я сопроводить тебя? Через двадцать минут мне надо быть на Бонд-стрит.

Перед лицом столь суровой отповеди мисс Рекстон не смогла ничего добавить. Щеки у нее порозовели, губы плотно сжались, но она сумела подавить язвительный ответ и сказала, сохраняя хотя бы видимость покладистости:

– Спасибо, мне надо заехать в библиотеку за мамой. Я прибыла в ландо и с радостью подвезу тебя, куда нужно.

Поскольку местом, куда направлялся Чарльз, оказалась Боксерская школа Джексона, вряд ли можно было ожидать, что это порадует мисс Рекстон, поскольку она не любила ни один вид спорта, а бокс вообще считала варварским развлечением. Евгения с высокомерной насмешкой посмотрела на мистера Ривенхолла, давая понять, что оскорбилась предпочтением, которое он отдает прославленному боксеру перед ее обществом, но не сказала больше ни слова.

Сесилия тем временем поспешно направилась не к леди Омберсли, а в комнату своей кузины, которую застала сидящей перед туалетным столиком с зеркалом. Софи рассматривала какой-то обрывок бумаги. Джейн Сторридж убирала в шкаф ее наряд, но когда в спальню вошла Сесилия, горничная, очевидно, решила, что ее присутствие стало нежелательным, и, презрительно фыркнув, подхватила сапоги для верховой езды Софи, сунула их под мышку и с гордым видом удалилась.