– Кузина! – вмешался Хьюберт, бесцеремонно прерывая восторженные уверения малышей, что новая родственница угадала их вкусы с точностью, какой они еще никогда не встречали у прочих взрослых. – Это ваша лошадь?

Она повернулась, глядя на него с присущей ей доброжелательной прямотой. На губах ее по-прежнему играла улыбка.

– Да, это Саламанка. Он тебе нравится?

– Еще бы! Это испанский конь? Вы привезли его из Португалии?

– Кузина Софи, а как зовут вашу маленькую собачку? И что это за порода?

– Кузина Софи, а попугай умеет разговаривать? Адди, можно мы будем держать его в классной комнате?

– Мама, мама, кузина Софи привезла нам обезьянку!

Последний возглас, который издал Теодор, заставил Софи резко обернуться. Заметив свою тетю и еще двух двоюродных сестер, застывших в дверях, она быстро подошла к ступенькам и воскликнула:

– Дорогая тетя Элизабет! Прошу простить меня! Я как раз старалась подружиться с детьми! Здравствуйте, как поживаете? Я так счастлива оказаться у вас! Большое спасибо за то, что позволили мне приехать!

А леди Омберсли никак не могла прийти в себя. Перед ее внутренним взором таял образ застенчивой маленькой племянницы, но при этих словах она, неизменно прислушивающаяся к чужому мнению, с головой бросилась в круговорот событий, коих ранее и представить себе не смела. Схватив Софи за руку, миледи запрокинула голову, глядя в улыбающееся лицо племянницы, и срывающимся голосом воскликнула:

– Дорогая, милая Софи! Такая счастливая! Так похожа на своего отца! Добро пожаловать, дитя мое, добро пожаловать!

Эмоции захлестнули ее, и прошло несколько мгновений, прежде чем она справилась с собой и смогла представить Софи Сесилии и Селине. Софи восторженным взглядом окинула Сесилию и заявила:

– Ты и есть Сесилия? Какая красавица! А почему я тебя не помню?

Сесилия, растерянная и ошеломленная, тоже, как и мать, рассмеялась. Невозможно было заподозрить Софи в том, что она говорит подобные вещи только для того, чтобы сделать приятное. Она просто говорила то, что думала.

– Знаешь, я тоже тебя не помню! – парировала она. – Я представляла тебя смуглой маленькой кузиной, со сбитыми коленками и копной спутанных волос!

– Да, но я… Волосы, пожалуй, не спутанные, но коленки по-прежнему сбитые и уж точно смуглые! Я‑то уж красавицей не стала, это точно! Сэр Гораций говорит, что я должна оставить всякую надежду и претензии на это – а уж он-то имеет право судить, знаешь ли!

Сэр Гораций был прав: Софи никогда не станет красавицей. Она была слишком высокой; нос и рот выглядели слишком большими, и выразительные серые глаза едва ли могли искупить эти недостатки. Вот только забыть Софи было невозможно, даже если не удалось бы воскресить в памяти овал ее лица или цвет глаз.

Она вновь повернулась к своей тете.

– Ваши люди покажут Джону Поттону, где он может поставить Саламанку в стойло, сударыня? Только на сегодняшнюю ночь! И его комнату, если можно. Все остальное я устрою сама, как только немного освоюсь на новом месте!

Мистер Хьюберт Ривенхолл заверил ее, что сам проводит Джона Поттона на конюшню. Софи улыбнулась и поблагодарила его, а леди Омберсли заявила, что у них найдется и место для Саламанки, и комната для грума, так что племянница может не забивать себе голову подобными вещами. Но Софи, очевидно, думала иначе, потому что быстро ответила:

– Нет-нет, мой конь ни в коем случае не станет для вас обузой, дорогая тетя! Сэр Гораций настоятельно рекомендовал мне самой позаботиться о нем, даже если придется обзавестись конюшней, что я и намерена сделать. Но на сегодняшнюю ночь это было бы очень любезно с вашей стороны!

От этих слов у ее тети голова пошла крýгом. Что же это за племянница, которая покупает лошадей и конюшню, сама занимается обустройством и называет собственного отца сэром Горацием? Но от подобных размышлений ее отвлек Теодор, подбежавший к матери с испуганно прижимавшейся к нему обезьянкой на руках и потребовавший, чтобы она велела Адди разрешить отнести Жако в классную комнату, раз кузина Софи подарила ее им. При виде шимпанзе леди Омберсли шарахнулась в сторону и слабым голосом пролепетала:

– Родной мой, не думаю… О боже, что скажет Чарльз?

– Чарльз не такой лопух, чтобы бояться обезьянки! – объявил Теодор. – Мама, пожалуйста, скажи Адди, что мы можем оставить ее себе!

– В самом деле, Жако ведь не кусается! – вступилась за шимпанзе Софи. – Он прожил у меня целую неделю, и могу сказать, что это милейшее создание! Вы ведь не станете прогонять его, мисс… мисс Адди? Нет, что я говорю!

– Мисс Аддербери, но мы всегда называем ее Адди! – пояснила Сесилия.

– Здравствуйте! – сказала Софи, протягивая руку. – Простите меня! Это была неуместная дерзость с моей стороны, но я не знала! Прошу вас, позвольте детям оставить бедного Жако!

Разрываясь между испугом перед обезьянкой, которую сунули ей в руки, и желанием сделать приятное этой девушке, которая так ласково улыбалась ей и с искренним радушием протягивала руку, мисс Аддербери захлебнулась в потоке бессвязных восклицаний. Леди Омберсли заявила, что они должны спросить Чарльза, и это замечание моментально было истолковано как позволение отнести Жако в классную комнату, поскольку никто из детей не был о своем брате настолько плохого мнения, чтобы поверить в то, что он станет возражать против их нового домашнего любимца. После этого Софи провели в Голубую гостиную, где она немедленно сбросила своих соболей на кресло, расстегнула мантилью и избавилась от модной шляпки. Тетушка, ласково увлекая ее за собой на софу, поинтересовалась, не устала ли она с дороги и не желает ли освежиться.

– Нет, что вы! Благодарю вас, но я никогда не устаю, а эту поездку, которая оказалась скучной и однообразной, никак нельзя назвать путешествием! – ответила Софи. – Я должна была приехать к вам еще утром, но сначала мне пришлось заглянуть в Мертон[18].

– Пришлось заглянуть в Мертон? – эхом откликнулась леди Омберсли. – Но зачем, милочка? У тебя там знакомые?

– Нет-нет, но так пожелал сэр Гораций!

– Дорогая моя, ты все время величаешь своего отца сэром Горацием? – поинтересовалась леди Омберсли.

В серых глазах заплясали смешинки.

– Нет, если я сержусь на него, то называю папой! – сказала Софи. – Это ему особенно не нравится! Бедняга, как досадно, что судьба обременила его долговязой дочерью, поэтому трудно ожидать, что он станет хорошо к этому относиться! – Заметив, что тетя с изумлением глядит на нее, она добавила с обезоруживающей прямотой: – Вижу, вам это не нравится. Мне очень жаль, ведь на самом деле он прекрасный отец, и я очень его люблю! Но один из его принципов гласит, что пристрастность не должна мешать видеть недостатки тех, кого любишь.

Ошеломляющее предположение, что дочь следует поощрять в поисках недостатков у своего отца, повергло леди Омберсли в такой ужас, что она окончательно растерялась. Селина же, привыкшая во всем докапываться до сути, осведомилась, почему сэр Гораций пожелал, чтобы Софи непременно заехала в Мертон.

– Чтобы отвезти Санчию в ее новый дом, – пояснила Софи. – Вот почему меня сопровождает этот нелепый эскорт. Ничто на свете не может убедить бедную Санчию в том, что английские дороги не кишат бандитами и герильеро[19] всех мастей!

– Но кто такая Санчия? – недоуменно поинтересовалась леди Омберсли.

– О, это маркиза де Виллаканас! Разве сэр Гораций не рассказывал вам о ней? Она вам понравится – нет, вы просто обязаны полюбить ее! Она весьма глупа и потрясающе ленива, подобно всем испанцам, но зато очень красива и добра! – Заметив, что тетя окончательно сбита с толку, Софи озабоченно нахмурилась, отчего ее прямые густые брови сошлись на переносице в одну линию. – Так вы ничего не знаете? Он не сообщил вам? Как это нехорошо с его стороны! Сэр Гораций намерен жениться на Санчии.