К вечеру подморозило. Отступающие бандиты, хоть и старались всячески, оторваться от нас не смогли.  

Наши боевые разъезды буквально присосались к ним. Но люди и кони уже выбивались из сил.

Решил спросить у начальника штаба бригады С. В. Крыжина, когда же будет привал. Сергей Викторович и Эрнест Францевич ехали рядом и беседовали. Я прислушался. Говорил Крыжин:

— Отступающий всегда был добычей конницы. Только махновцы не желают признать эту аксиому. Они считают, что пехота на легких подводах, запряженных четверкой добрых коней, неуловима.

— Неуловима? — переспросил Кужело. — Ну, мы их скоро убедим в обратном. Впрочем... пусть пока остаются при своем мнении...

Задавать вопросов начальству мне не пришлось. Кужело сам распорядился насчет отдыха.

Остановились в небольшом селе. Накормив лошадей и наскоро перекусив, красноармейцы завалились спать. Разведчики донесли, что неприятель тоже обосновался на ночлег в Берестовом. Это в семи верстах от нас.

В час тридцать ночи Кужело вызвал в штаб командиров полков и дивизионов, комиссаров частей. Когда мы явились, там уже были проводники, подобранные представителем уездной партийной организации. Они подсказали Крыжину, как можно незаметно подойти к Берестовому. Начальник штаба сделал какие-то пометки на своей карте.

Эрнест Францевич кратко изложил план предстоящего боя. Бригада была поднята без сигнала. На марше тоже старались не шуметь. Колеса орудий и пулеметных тачанок обмотали тряпьем, и они мягко катились по обледеневшей дороге. Неспокойным лошадям надели на морды торбы.

В Берестовое ворвались без единого выстрела. Только из одной хаты кто-то запоздало метнул гранату. Ее взрыв и положил начало бою. Боясь в темноте попасть в своих, красноармейцы действовали больше клинками и прикладами. Сталкиваясь лицом к лицу, кричали: «Бухара!» И если в ответ не следовало: «Уртак!» — били встречного.

Не по уставу подобрал Крыжин пароль и отзыв. Зато эти слова помогали бывшим туркестанцам безошибочно опознавать друг друга.  

Не многим бандитам удалось унести ноги. Преследовать их в кромешной мгле не стали. Но следом пустили разведчиков.

С рассветом я получил приказ идти наперехват петляющего противника.

— Что они кружат? — удивлялся командир эскадрона Габор. — Компас сломался, что ли?

— А куда им деваться? — откликнулся политрук Биску. — Кому они где нужны? Вот и колесят вокруг своих домов...

Весь день свирепствовала вьюга. Шлях замело. Наши разъезды то и дело натыкались на небольшие вражеские группы. Вспыхивали перестрелки. Мы спешили туда, где они были жарче.

Наконец махновцы применили свою излюбленную тактику отрыва от более сильного противника. Они разбежались по селам и хуторам, попрятались там и на время притихли. Преследовать стало некого. Потеряв их след, мы остановились.

Более двух суток непрерывной погони давали о себе знать. Но долго отдыхать нам не позволили. Бригада получила приказ перейти в район Малая Токмачка — Орехов — Жеребец и ожидать дальнейших распоряжений.

Перед выступлением Кужело провел совещание командного и политического состава по итогам боя в Гуляй-Поле. В заключение он сообщил, что Махно с группой в 400 штыков и 150 сабель бежал на восток. Остатки его 4-го конного полка и часть пехоты на подводах прорвались на юго-восток.

— Товарищ комбриг, — обратился к Кужело Колодин, — как же так? Махно удрал на восток, а нас перебрасывают на запад.

— Вопрос по существу. Попробую на него ответить.  Борьба с антисоветским бандитизмом требует особых тактических приемов. В Туркестане, как вы знаете, басмачи создавали свои базы в горах или отдаленных пустынных оазисах. У махновцев тоже есть свой район, вне которого они беспомощны, так как не встречают поддержки населения. Значит, рано или поздно им все равно придется возвращаться к своим домам. Почему нам назначен район не восточнее, а западнее Гуляй-Поля? Лично я думаю, что нас бросят на борьбу с группой Каретникова. Она прорвалась через Крымский перешеек. А вот куда движется, пока не знаем...

28 ноября 2-й интернациональный кавалерийский полк прибыл в Орехов. Впервые за последние четверо суток представилась возможность расседлать коней и поспать раздевшись.

Но уже в два часа следующего дня мы получили приказ выступить снова. На этот раз в направлении Цареконстантиновки. Туда же последовали штаб бригады и 1-й полк.

Поручив вести колонну Владимиру Колодину, командир полка П. И. Сокольский, прихватив с собой меня, поехал разыскивать Кужело. Нашли быстро. Эрнест Францевич был в отличном настроении. Сам проинформировал нас об обстановке:

— Каретников, видимо, еще не знает о разгроме главных сил Махно и потому пробивается в Гуляй-Поле. Его преследуют части 4-й армии. Тыл ее теперь стал фронтом. Нашей бригаде приказано задержать Каретникова у Цареконстантиновки.

Кужело показал на карте, где предстоит встретиться с противником, и озорно подмигнул:

— Имейте в виду, в Гуляй-Поле возвращается с востока и сам Махно. Командующий Южным фронтом Фрунзе для борьбы с ним выделил дополнительно третий конный корпус и еще несколько кавалерийских соединений...

К вечеру мы подошли к Пологам, где перекрещивались дороги с запада на восток и с севера на юг. Отдохнув здесь несколько часов, затемно тронулись  дальше. До Цареконстантиновки оставалось верст пятьдесят, но мы опоздали туда. Раньше нас ее заняли потрепанные конно-пулеметный, кавалерийский и пехотный полки Каретникова. Как только наша колонна оказалась в пределах досягаемости вражеской артиллерии, со стороны Цареконстантиновки забили трехдюймовки. Однако снаряды рвались вокруг да около, не причиняя нам вреда.

Ехавший в голове колонны разведчик Габриш поучал кого-то из молодых бойцов:

— Артиллерия — оружие культурное. Стреляет по науке: перелет, недолет, потом — в самую точку. Вот ты и не жди третьего снаряда: как попал в «вилку» — сразу в сторону...

Не успел он закончить свои поучения, как неподалеку грохнул взрыв. Взвизгнули осколки. Габриш, охнув, схватился за бедро. Я бросился к нему.

— Что с тобой, Иштван?

— Отвоевался, кажется.

— Рана не страшная. Скоро поправишься. Еще повоюем.

— Не везет мне, — пожаловался Габриш. — Хотел эмира поймать, не пришлось. Думал, хоть Махно попадется, и опять неудача...

Подъехала санитарная повозка. Я попрощался с товарищем и поскакал к ушедшим вперед подразделениям.

Бригада перестроилась в предбоевой порядок. Эскадроны рассредоточились по лощинам, укрывшись от вражеских наблюдателей. Штаб соединения разместился на дне оврага. Здесь Кужело объявил свое решение на бой. 1-й дивизион со штабным эскадроном в пешем строю при поддержке батареи и броневиков должен был атаковать неприятельские позиции в лоб. Главная наша задача — связать противника боем, отвлечь его внимание от главных сил, которые пойдут в обход Царетсонстантиновки.

Части Каретникова пока не проявляли никакой активности. Их словно и не было в селе. Лишь несколько орудий продолжали бить по площадям. Но как только наши цепи поднялись и вышли на открытое место, из-за домов вынеслась конница с тачанками. Повозки быстро развернулись и разразились заливистыми  пулеметными очередями. Чаще загрохали вражеские пушки.

Пришлось залечь. Лава махновцев стремительно надвигалась. Впереди нее, играя клинком, скакал рослый всадник. Мне невольно подумалось: «Не Петриченко ли?» За ним на ветру полоскалось черное знамя. Вид мчащихся кавалеристов был довольно устрашающим. Я даже оглянулся: не дрогнул ли кто. Нет, как будто все в порядке. Напряжены, ждут команды.

Кто-то толкнул в плечо. Поворачиваю голову — Кажбак. Он показывает рукой в сторону дороги. Там, грохоча на ухабах, ползли броневики.

Когда до противника осталось шагов семьсот, они остановились и разом открыли ураганный огонь. Тотчас же к ним присоединились наши пулеметчики. Из-за оврага ударили пушки Стрельбицкого. Над конниками и тачанками со звоном стали лопаться шрапнельные снаряды. На поле появились убитые и раненые. Лава потеряла разгон. Некоторые стали поворачивать назад. Наступил критический момент. Я скомандовал садиться на лошадей и повел дивизион в конную атаку. В это же время, завершив обходной маневр, с востока на Цареконстантиновку пошел 1-й интернациональный кавалерийский полк.