В группе был образован Военный совет. Из самаркандцев в него вошли комиссар отряда Чечевичкин, артиллерист Петерсон, командир стрелковой роты Гладков и я, бывший тогда помощником командира 1-й конной сотни. Начали мы с разработки плана предстоящих действий.

Тактика басмачей в основном строилась на внезапности. Против их стремительных налетов малоэффективными оказались даже наши хлопковые «бронепоезда». Более успешно с шайками боролись конники, которые могли не только отразить наскок врага, но и преследовать его.

Один из конных разъездов во время стычки захватил двух пленных. Они показали, что Мадаминбек вместе с Осиповым находятся в кишлаке Чартак. Там сосредоточились крупные банды и готовятся нанести удар по Намангану. Мадаминбек знает, что в городе самаркандский отряд, но тем не менее рассчитывает на успех.

Правильность полученных сведений решено было проверить. 14 марта отряд в 220 штыков и сабель под началом Мосеса Мелькумова двинулся в направлении Чартака. Но не прошел этот отряд и пятнадцати верст, как его окружили мадаминбековцы. На выручку Мелькумову отправился Ф. М. Зазвонов с 150 бойцами. Басмачи на этот раз дрались на редкость упорно. Они вынудили Мелькумова и Зазвонова вернуться в Наманган.

Шайки осмелели. Они охватили Наманган кольцом. Защитники Намангана подготовились к упорной обороне: забаррикадировали улицы, оборудовали артиллерийские и пулеметные позиции, укрыли вагоны с боеприпасами.

На станции Наманган тишина. В окрестных кишлаках лениво брешут собаки. В вагонах, утомленные беспрерывными стычками с врагом, крепко спят бойцы. Я лежу у открытой двери теплушки и любуюсь дивной картиной занимающейся зорьки. Вот зарозовел край неба. На крыши строений легли светлые блики. В садах загалдели пробудившиеся пичужки.  

Через меня перешагнул Месарош, спрыгнул на платформу.

— Ты чего ни свет ни заря подхватился?

— Коня посмотрю. Вчера ногу засек...

Месарош зашагал к голове эшелона, но через несколько минут бегом вернулся обратно. Из его выкриков я смог разобрать только одно слово: «Янчи!»

Янчи — это Янош Ковач, наш трубач. Услышав голос товарища, он кубарем скатился с нар. И тотчас же предрассветную тишину разорвал тревожный сигнал.

Бойцы сотни бросились по своим местам. Я помчался к будке стрелочника. За мной, с «льюисом» на плече и брезентовой торбой в руке, тяжело топал пулеметчик Виктор Иоселевич. Спросил его:

— Почему один? Где Месарош?

— Не знаю.

— Давай сюда! — я показал на штабель шпал.

К станции неслась орда басмачей. Атакующие резко выделялись на светлом фоне.

Пулемет задрожал в руках Иоселевича. Почти одновременно подал голос и «льюис» слева. По «почерку» я узнал Сабо. Еще дальше залились «максимы» из пулеметной команды. Гулко ухнула пушка «бронепоезда». Подумалось: «Сейчас должны заговорить обе наши батареи». Но они почему-то не спешили сказать свое веское слово...

Между тем бандиты неудержимо неслись на наши позиции. Они лезли прямо на пулеметы и истошно орали: «Алла, алла! Ур!»[8]

Подступы к насыпи густо усеялись трупами. Сквозь плотную огневую завесу прорывались лишь небольшие группки. Их уничтожали ручными гранатами, выстрелами в упор из винтовок.

Вдруг крики и беспорядочная стрельба раздались в нашем тылу. Оставив за себя Танкушича, я побежал узнать, в чем дело. Не на артиллеристов ли беда навалилась? Может быть, потому и не слышно их.

Самые худшие предположения оправдались. Перебежав под вагонами на другую сторону станционных путей, я увидел крупный отряд вражеской конницы,  атаковавший огневые позиции батарей. Бойцы развернули орудия в сторону противника, но дать залп не успели и отбивались чем попало. Рослый командир батареи Янушевский в упор бил из револьвера. Член Военного совета группы Петерсон орудовал увесистым банником.

Я бросился к командиру сотни Заблоцкому:

— Спасай батареи!

Он дал мне взвод Танкушича и два отделения от Пархоменко.

Мы зашли басмачам во фланг. Наш удар оказался чувствительным. Они начали отходить.

Несколько залпов картечью вдогонку окончательно разметали всадников противника. Батарейцы развернули пушки в сторону вокзала. Бандиты уже успели просочиться туда.

Не помню, была ли какая команда, но бойцы наши разом поднялись в контратаку. Впереди всех несся мой старый школьный приятель Рахимбек Азимбеков. За ним, во главе своего взвода, — Шишкин. Слева — подразделения Танкушича, Чанчикова, Пархоменко, Сидорова и Скокова. Это была первая наша контратака в пешем строю.

Укрывшиеся за дувалом басмачи открыли пальбу. Как подкошенный рухнул Иван Хренов. Ролич, Рахимов и еще несколько человек метнули гранаты. Подоспел с пулеметом Федоров. Басмачей сбили с занятых позиций и погнали дальше...

Остаток дня прошел спокойно. Но с наступлением темноты противник снова совершил ряд наскоков. Все они были отбиты.

С рассветом бой возобновился. Наученные горьким опытом, мы убрали все, что могло помешать  стрельбе, обеспечили некоторую свободу маневра «бронепоезду». Неприятелю так и не удалось прорваться сквозь наш огневой щит.

Мадаминбек отвел свои банды в окрестные кишлаки.

3 апреля один из наших «бронепоездов» получил задачу прикрыть ремонтно-восстановительные работы на железнодорожных путях. Верстах в восьми от Намангана он натолкнулся на сильное сопротивление басмачей. Гуща выслал на подмогу второй такой же поезд с ротой пехоты. Но и противник подтянул свежие силы. Тогда выступили весь самаркандский отряд и еще подразделение наманганцев. Совместными усилиями басмачей оттеснили к Чартаку.

Здесь опять произошла задержка. Взвод Пархоменко напоролся на хорошо подготовленную к обороне отдельную усадьбу.

Бой затих, только когда медно-красный солнечный диск провалился за горизонт. В саду при мечети возле походной кухни захлопотал Бела Фаркаш. В расположении противника загнусавили муэдзины.

Но утром 4-го числа все возобновилось снова. Бандиты опять поднялись в атаку. Их встретили орудийными и винтовочными залпами, пулеметными очередями. Хорошо организованный огонь нанес атакующим большой урон. Их натиск резко ослаб. Почувствовав это, В. С. Гуща ввел в действие конницу и приказал Заблоцкому, принявшему командование над обеими сотнями, не таиться по лощинам, не маскироваться.

— Пускай разбойники знают, что наша кавалерия заходит им в тыл, и настраиваются на отход, — пояснил Василий Степанович. — Окружить их и уничтожить мы все равно не сможем: сил маловато.

Мадаминбек выставил против Заблоцкого заслон. Но наши подразделения опрокинули его и ворвались в Чартак. Басмачи направились через линию железной дороги на Охча и Сары-Курган. Однако там их  встретил кокандский отряд под командованием Д. Е. Коновалова и интернационалисты Э. Ф. Кужело.

Совместными усилиями нам удалось 12 апреля окружить банду Мадаминбека. Около пяти часов длился упорный бой. Басмачи потеряли более ста человек убитыми. Остальным удалось вырваться из кольца и уйти в горы.

Между главарями начались раздоры. Курбаши[9] Хал-Ходжа обвинял Мадаминбека в том, что он слепо доверился Осипову и пошел на рискованную операцию под Наманганом. Да и многие басмачи не доверяли Осипову, не без резона считая, что человек, изменивший одним, может предать и других.

Опасаясь за свою голову, Осипов решил бежать в Бухару. За ними увязался было разведывательный разъезд нашей сотни. Но на перевале Чаткал-Даван начавшийся буран заставил прекратить погоню.

Разведчики доставили в штаб отряда трех белогвардейцев, подобранных на тропе. Один из них, раненный в бедро офицер, показал на допросе, что путь Осипова лежит через высокогорную Матчинскую волость. Об этом мы телеграфировали в Самарканд. Туда же с первым эшелоном были направлены обе наши конные сотни. Однако мы запоздали...