Меня опять вызвали в Самаркандский обком партии. Новый председатель обкома Григорий Павлович Константинопольский вручил направление на учебу в Ташкентскую школу военных инструкторов.  

Учиться пришлось недолго. Поступил в апреле, а уже в сентябре 1919 года батальон «ленинских юнкеров» послали на Актюбинский фронт против колчаковцев.

В октябре вернулись в Ташкент. Выпуск школы состоялся в канун 2-й годовщины Великого Октября. Я получил назначение в Самарканд и стал командовать отдельной конной сотней. Той самой, в которой служил прежде.

Пока я учился, она побывала на Закаспийском фронте. В боях с белогвардейцами и английскими интервентами некоторые мои товарищи погибли. Часть бойцов перешла в разведку 1-го Туркестанского стрелкового полка.

В начале 1920 года сотня вошла в состав конного дивизиона Самаркандского особого пограничного полка и стала именоваться эскадроном.

16 февраля я со своим подразделением отправился в Пенджикент. Там мне подчинили команду разведчиков, и вместе с ней мы перешли в кишлак Иоры, расположенный у входа в Зеравшанское ущелье. Надо было ждать, пока в горах прекратятся снежные бураны, и исподволь готовиться к экспедиции в Матчинскую волость.

Матчинская волость, Ура-Тюбинского уезда, Самаркандской области, затерялась в горах по обе стороны реки Зеравшан. Эта малонаселенная и труднодоступная высокогорная местность стала прибежищем разного рода контрреволюционных элементов. Мелкие отряды матчинских басмачей все время совершали бандитские налеты на селения соседних уездов.  

В начале 1920 года в Матчу бежал некий Саид Ахмед-ходжа. Одно время он был председателем исполкома Букса, Исфанейской волости, Ходжентского уезда. Однако трудящиеся разоблачили его как своего ярого врага. В Матче Саид-Ахмед-ходжа объявил себя беком. Новоявленный «бек» обосновался в Обурдоне и подчинил себе мелкие шайки. С помощью белогвардейцев он создал арсенал, мастерскую по ремонту оружия.

Вот это горное гнездо басмачей и предстояло ликвидировать.

В Матчу вели только узкие вьючные тропы. Причем одна из них — со стороны Пянджикента — была особенно труднопроходимой. Вилась она в узком Зеравшанском ущелье, то круто взбираясь по обрывистым склонам хребта, то обегая вниз до самой реки. Размытая дождями и разрушенная оползнями, тропка часто прерывалась. Чтобы восстановить ее, местные жители перекидывали через образовавшийся провал два-три бревна, застилали их хворостом, присыпали землей и галькой. Получался искусственный карниз, или, как его здесь называют, овринг.

Немалое мужество требовалось от путника, чтобы пройти по такому сооружению. С одной стороны — отвесные каменные скалы, с которых в любой момент мог сорваться какой-нибудь тяжеловесный «сюрприз», с другой — пропасть.

Местные жители, с детства привыкшие к горному бездорожью, передвигались здесь без опаски. Но пришельцы чувствовали себя худо.

Мы имели в своем распоряжении примерно две недели для изучения начал альпинизма. Нашими инструкторами были бойцы-таджики и проводники Золотухин и Саттор.

Петр Золотухин, потомственный лесообъездчик, родился и вырос как раз в том районе, где нам предстояло действовать. Он отлично знал горы, язык и обычаи матчинцев, тактику местных шаек.

Саттора председатель волостного ревкома рекомендовал мне так:

— Это известный в наших краях охотник. Бедняк. Отец и брат его пострадали от басмачей. У самого Саттора они отобрали его единственное достояние — старое  кремневое ружье, кормившее семью. Можете доверять ему во всем.

Золотухин и Саттор приняли живейшее участие в подготовке отряда к экспедиции. По их совету пулеметчики сменили тяжелые вьючные седла на легкие и стали перевозить «льюисы» в хурджумах. Мне и командирам взводов они порекомендовали пересесть на «туземных» лошадей, а своих, пока не привыкнут, держать заводными.

Они же учили нас ездить по оврингам и кручам, советовали, как предупреждать головокружение, показали, каким образом из жердей, ковров и веревок делать носилки для транспортировки раненых. Словом, проводники научили нас тому, чего не найти ни в каких наставлениях и без чего, как мы потом сами убедились, успешно воевать в горах нельзя.

Кишлак Иоры по числу дворов невелик. Он просторно раскинулся в долине реки. Пригодной для обработки земли здесь мало. Поля преимущественно искусственные. Где только возможно, жители сооружали на горных склонах крохотные террасы, подпирали их стенками из камня. Эти лоскутки покрывали тонким слоем почвы и возделывали на них ячмень, горох, просо. Вырастить и собрать урожай в таких условиях тоже не просто. Ливни нередко губили посевы, смывая их вместе с грунтом.

Бедны горные кишлаки и скотом. Хороших пастбищ мало. Население держало преимущественно коз, которые паслись на почти отвесных склонах, поросших редким кустарником.

Я был в затруднении. Выступать в поход, не обеспечив себя необходимыми запасами продовольствия и фуража, нельзя. Ведь не могли же мы объедать местное население, которое и без того едва сводило концы с концами. С другой стороны, большой вьючный транспорт, безусловно, свяжет нас, потребует многочисленной охраны. А силы у нас и без того невелики.

Пришлось съездить в Самарканд. Рассказал о затруднениях облвоенкому. Он посоветовал продукты и корм все-таки брать с собой и обещал помочь в охране вьюков. Пянджикентский отряд местной самообороны получил приказ расположиться небольшими гарнизонами  в кишлаках по пути нашего следования. Кроме того, было мобилизовано около 150 человек для сопровождения грузов, эвакуации больных и раненых. Отобрав из дружины сорок человек, ранее участвовавших в стычках с басмачами, и усилив их частью бойцов, имевших опыт действий в горах, я сформировал группу «ездящих горных стрелков». Впоследствии ее стали называть полуэскадроном. Возглавил это подразделение Михаил Шишкин. В его задачу входило обходить противника с флангов, захватывать командные высоты.

Непогода в горах продолжалась до конца февраля. Наконец снегопады прекратились, ветер стих. Из Самарканда прибыл продовольственный транспорт. Вместе с ним приехал коммунист-агитатор Йожеф Секей. Самаркандский обком партии поручил ему выступить перед бойцами-венграми на их родном языке. Но поскольку все они к тому времени уже неплохо понимали по-русски, Секей согласился сделать доклад на русском языке для всего отряда.

Он рассказал о положении в Венгрии, где реакция задушила власть рабочих и крестьян. До сих пор мы знали об этом лишь по кратким газетным сообщениям. Секей же нарисовал полную картину разгула черных сил. Бойцы-интернационалисты приняли резолюцию. В ней они поклялись бороться до конца с мировой контрреволюцией, чтобы тем самым облегчить условия для нового подъема революционного движения у себя на родине.

Метеослужбы у нас не было, и мы полностью доверялись старожилам. А они утверждали, что в горах установилась хорошая пагода.

1 марта я выслал в Зеравшанское ущелье сильный разъезд. В его задачу входило добраться до кишлака Урмитан, провести разведку и находиться там до подхода эскадрона (я выступал с ним на другой день).

Сразу после Иоры тропа перескакивала на правый берег Зеравшана. Моста здесь не было. Река до  начала таяния снегов немноговодна, но стремительное течение, неровное каменистое дно делали ее опасной для переправы. В этом месте нас ждали проводники. Укрывшись за скалой, они сушили у костра одежду.

Хотя наши разведчики прошли здесь совсем недавно, суйчи[10] решили еще раз проверить брод: капризный Зеравшан мог за сутки перекатить подводные камни. Когда стали въезжать в воду, многим стало не по себе. Река кипела, бурно пенилась, ворочала огромные камни и с грохотом влекла их по течению. Стоило задержать взгляд на ее поверхности, как начинало казаться, что брызги пляшут на месте, а ты стремительно несешься в обратную сторону. Видимо, то же чувствовали и животные. Кони тревожно вздрагивали, ступали неуверенно. Несмотря на все старания бойцов держать равнение, многих сносило с брода.