Присматривал за ним Вася, который в качестве охранного животного был надежней овчарки. Они поселились вдвоем в специально снятой квартире. Фиме было запрещено выходить одному на улицу, открывать дверь на звонки и посещать свое прежнее жилье. Когда ему хотелось свежего воздуха, Вася его выгуливал, а также возил за покупками в магазины, в основном книжные. Заточение Фимы скрашивалось, кроме книг и компьютера, телевизором и видеомагнитофоном, но он отдавал предпочтение главным образом компьютеру.
Все телефонные разговоры фиксировались, но вскоре выяснилось, что Фима телефоном вообще не пользуется. Когда я одобрительно высказался по этому поводу, он внимательным взором уставился в потолок, словно заметил там какой-то непорядок:
— Если работа такая серьезная и если вдруг что-то не то случится, то я подумал: будет лучше, чтобы я никуда не звонил.
Во время совместной работы у компьютера мы с ним понемногу тянули коньяк, но вечерами ему было не с кем выпить, ибо Вася алкоголя вообще не употреблял. Фима загрустил, и его рабочий энтузиазм стал падать. Поэтому Вася через некоторое время, с моего разрешения, стал приводить девчонку, пьющую и необразованную, но достаточно разбитную, чтобы служить Фиме собутыльницей и трахаться с ним.
Первым делом я ему дал задание выяснить, в какой степени Щепинский в своих программах самостоятелен относительно Крота. Поскольку всю компьютерную кухню «Общего дела» Фима знал досконально, на сопоставление двух пакетов программного обеспечения ему потребовалось не более недели. Диагноз полностью соответствовал предварительным прогнозам: Щепинский пользовался крупными блоками программ Крота, как деталями конструктора, собирая из них некие устраивающие его композиции, не касаясь внутренних механизмов программирования. Как мне объяснил Фима, чтобы лезть внутрь чужих блоков и модулей — требуется компетентность, адекватная автору программы, и в силу того, что Крот сам по себе был виртуозом, не говоря уже о том, что все пакеты окончательно редактировал лично Фима, в данном случае ни о конгениальности, ни даже о приблизительном соответствии уровней не могло быть и речи.
Отсюда я сделал два важных практических вывода: во-первых, небольшие изменения в своих программах, как то: замену одного или нескольких знаков в отдельных модулях, Щепинский не сможет заметить, и, во-вторых, в случае неполадок с программами не рискнет самостоятельно в них ковыряться, а вынужден будет добывать новые дубликаты по своим каналам из «Общего дела».
Значит, следовало тщательно проверить все места, где он мог хранить резервные копии рабочих гипнограмм. Да и вообще настала пора держать его в поле зрения круглосуточно и отслеживать все контакты. Я пустил по его следу Васю, предварительно испросив у Порфирия двух горилл, которым и препоручил охрану мозгового центра предстоящей операции — Фимы. Кроме того, ранее откомандированная ко мне девица, понаторевшая в прослушивании телефонов, получила теперь, в качестве приоритетной тематики, отслеживание и магнитную запись всех разговоров Щепинского.
Его времяпровождение примерно в равных пропорциях распределялось между Институтом, семьей и любовницей плюс один вечер в неделю в теннисном клубе. Последний, как возможное место хранения дискет, мы с Васей отбросили a priori, Институт был исследован нами уже вполне достаточно, и оставалось обыскать две квартиры. С семейной квартирой все устроилось просто. Щепинский не менее двух раз в неделю ночевал у любовницы (по академической традиции — собственной аспирантки), и в эти же дни его жена с их девятилетним сыном уезжала на сутки к своим родителям, в свою очередь уходя от них до утра к любовнику. Квартира часто по ночам пустовала, и, хорошенько присмотревшись к солидным с виду, но не слишком хитрым замкам, в один прекрасный вечер Вася благополучно управился с ними.
Скинув на Васю обследование столов, шкафов и книжных стеллажей в поисках дискет, я занялся единственным в доме компьютером, который стоял в детской. Помимо стандартных резидентных программ, в нем были записаны только игры и еще обучающая программа английского языка. Я хотел было уже выключить компьютер, но обратил внимание на игру «Преферанс». Зачем девятилетнему мальчику преферанс? Выбрав команду «Запуск», я был вознагражден за усердие: на экране появились хорошо знакомые мне заголовки рабочих гипнограмм. На всякий случай я скопировал их на принесенные с собой дискеты, а затем стер и переписал на их место файлы «Звездных войн», которым отдал предпочтение из-за их огромного объема. Когда Щепинский обнаружит потерю, то вряд ли заподозрит внешнее вторжение: у компьютеров бывают свои странные выходки, а ребенок есть ребенок.
Кроме компьютера, в детской, среди комиксов и трансформеров, нашлись и дискеты, целых две коробки, но они частью были пустыми, а остальные содержали только игры.
Вася тем временем закончил свою работу, не выявив ничего достойного внимания, и мы, тщательно ликвидировав следы нашей незаконной деятельности, удалились.
С аспиранткой возни было больше. По данным телефонных прослушиваний, мы знали, что у нее есть компьютер и что во время визитов Щепинского они не только пьют сухое вино и трахаются, но и занимаются научными проблемами. Это значило, что на ее винчестере мы найдем отнюдь не электронные игры и, во-первых, на изучение его содержимого уйдет много времени, а во-вторых, мне самому здесь будет не справиться и понадобится присутствие Фимы.
Все осложнялось тем, что эта мымра постоянно сидела дома и старательно грызла гранит науки. По сведениям, полученным от Кобылы, она поступила в аспирантуру больше года назад, приехав в Петербург из Воронежа, и сначала жила в общежитии, пока Щепинский не осчастливил ее своим вниманием. Убедившись в ее готовности отвечать взаимностью, он снял для нее скромную квартирку и подарил компьютер.
За время жизни в северной столице она не приобрела ни приятелей, ни знакомых и не завела себе дружка, хотя внешность имела привлекательную. Похоже, она одаривала любовью своего шефа не только по аспирантской обязанности, но и была в него искренне влюблена или, может быть, просто, в силу пассивности натуры, в жизни умела только принимать предлагаемые обстоятельства.
Для начала, воспользовавшись отъездом Щепинского на какие-то международные научные игрища, я посадил ей на хвост оставшегося не у дел Васю, чтобы он поискал трещину в скорлупе, отделяющей ее от остального мира. Три дня топтался несчастный Вася вокруг ее двери, проклиная усидчивость увлеченной наукой дамы. Выходила она только в булочную и гастроном, причем, судя по покупкам, рацион соблюдала аскетический, хотя, как мы знали, в деньгах стеснена не была.
Но всякий упорный труд рано или поздно вознаграждается, и трещинку Вася все-таки нашел. Вечерами, пресытившись общением тет-а-тет с компьютером, она заходила в близлежащее кафе, заказывала кофе с коньяком и мороженое и поглощала их в загадочном для бармена одиночестве, отчасти оправдывая романтическое имя Виолетта, данное ей в Воронеже родителями. Иногда к ней клеились какие-то восточные люди, но она высокомерно отвергала их предложения.
Ясно было, что на Васю она не клюнет, не тот типаж, и я решил выпустить на нее Джефа, вместо него в засаду на Боровой отрядив на время человека Порфирия.
Джеф предстал перед ней в облике свободного фотохудожника, представителя центровой богемы. В кафе он привел с собой декоративно одетую юную парочку и, бросив небрежно бармену: «Шеф, сделай забойный рок вместо этой меланхолии», принялся их фотографировать у стойки и в танце, требуя экстравагантности в моторике и употребляя слово «перфоменс». Затем он отпустил молодняк и, утомленный творчеством, заказал себе кофе, коньяк и мороженое. И тут же как громом пораженный уставился на руки Виолетты. В ответ на ее удивленный взгляд Джеф, смущаясь, объяснил, что ее руки обладают особой, прямо-таки волшебной пластикой, и попросил разрешения сделать с них несколько крупных планов. Потом ему понадобились ее руки в комбинации с бокалом шампанского, и вскоре они ушли из кафе вместе.
