– Помоги, окно, окно…, – затребовал Рекон.

– Эй, кто тут?! – кто-то громко спросил за дверью.

– Тссс, – пират приложил палец к губам, вытаскивая пистолет с массивной колбой глушителя.

– Выходите, по-добру, по-здорову – грозно повторил голос лейтенанта, вошедшего в комнату.

– Да мамочка, это я! – пират выкатился на глаза изумленного офицера, одновременно спуская курок пистолета. Первая пуля пронзила навылет плечо, вторая шаркнула по голове.

Офицер завалился на пол, страшно заголосил, зовя на помощь и проклиная всех вместе взятых воров, маму, папу и всю свою длинную родню, вперемешку с домашними животными.

– Этот идиот нас погубит, я пристрелю его, – Рекон передернул затвор, прицеливаясь в голову раненного.

Однако нажать на курок он не успел – в туже секунду грохот выстрела карабина наполнил комнату синим дымом, пирата отбросило. Пуля попала ему в ногу. Несмотря на удар, он смог подняться и, пользуясь моментом неразберихи, перевалил через подоконник, выбив стекло собственным весом.

Макс вытащил из кобуры револьвер, взвел курок и стволом оружия отодвинул полу портьеры. Из выбитого окна дыхнуло холодом ночи. Жив ли Рекон, и что с ним?

Сквозняк вытянул дым в окно, и тогда он смог рассмотреть противника.

У самой двери стоял, опустив ружье, человек в сиреневой ночной пижаме. Макс вскинул пистолет прицеливаясь, но человек никак не среагировал на его движение. Ни движением, ни даже взглядом. Он просто не видел Макса, будто его не существовало. Будто он стал приведением или прозрачным стеклом. Человек в пижаме поставил карабин к стене и повернулся к разгромленному сейфу, беззаботно подставив спину для выстрела, перебирая разбросанные бумаги.

Прошло секунд пятнадцать, пока Макс осознал, что ему никто не угрожает. Он опустил пистолет, стараясь не порезаться об осколки, открыл раму и вылез в выбитое пиратским капитаном окно на парапет. Стараясь не оглядываться, прополз до водосточной трубы, дрожащими руками вцепился в холодный цинк водостока и быстро, как смог, сполз вниз…

Экспресс Сионау-Холленверд, испуская струи парового дыма, величаво-медленно втягивал длинное тело лакированных вагонов под ажурную арку Императорского Восточного вокзала.

Духовой оркестр, как было заведено три десятка лет назад, заиграл бравурный военный марш, приветствуя прибывающий поезд. Стайка бородатых грузчиков, громыхая тележками, ринулась, толкая и поругивая друг друга, к красным вагонам первого класса, надеясь "поймать барина", который, не долго раздумывая, отдаст пол-империала за их незамысловатую услужливость.

В одном из хвостовых вагонах нижнего класса молодой человек с виду похожий на фабричного рабочего или мелкого приказчика и его жена в сером, дешевого покроя платьице и цветастой косынке стаскивали с багажных полок нехитрый скарб: видавший виды фанерный чемодан с отломанной, но аккуратно подчиненной ручкой, да плетенную корзину, накрытую какой-то тряпицей.

– Ты, это, Мария, – нарочито-грубым голосом, торопя женщину, сказал молодой человек, – Все проверь, чтобы ничего не забыть. Чего такая нерасторопная-то? Давай, бери лукошко, видишь – вокзал приходит уж за окошком.

– Ты, это, что так строго с женою, ни за что бабу обижаешь? – запротестовал рыбак в протертой непромокаемой робе, с бородкой и рыжими завитыми усами. – Ты это зазря, баба хорошая, а ты ее эвона как? Не дело, чтобы мой племянник не по делам женщину обижал!

– Ладно вам, дядько, то я так, для порядку, чтобы помнила, кто в доме голова. Не серчайте! – начал оправдываться работяга.

– Да дяденька, он у меня хороший, – стала поддакивать ему женщина, – не обижает. А коли так иногда – так от любви же, не по злу. Я же понимаю, жизнь тяжелая наша.

– Правильно ты ее, баба – она кулака любит! – замычала дородная бабка, молчаливо наблюдавшая за семейной сценой. – А ты, дед, – она ткнула пальцам в старого рыбака, – ничего не понимаешь! Просолился ты на своем океане, как сельдь, и жизни не знаешь. А туда же – учить молодых. Баба должна мужа бояться и почитать. Так в старых книгах написано, и то есть истинна! Не то распустятся, и будут бабы крутить мужиками, как веретеном – и тогда конец света придет. Так в старых преданиях сказано. Что, мол, из подземного ада поднимется демон и примет облик смазливой распутницы, и она через чрево своё управлять начнет, и конец тогда белому свету. Потому как с неба упадут наземь камни огненные, и умрет род человечий, как и не было его.

– Ой-таки и умрет? – заерничал парень.

– Точно, вот увидишь! Последние времена настают. Знамения были, – бабка многозначительно затрясла пальцем.

– Ты мне, это, переставай молодежь пугать, старая, – оборвал бабку моряк. – Про себя чего хочешь думай, а моих не пугай.

– Ишь, раскаркался, – бабка огрызнулась, – И ты старых не уважаешь, еретик!

Разозленная, она выхватила бесформенную авоську из под лавки, ворча какие-то проклятия в адрес моряка и парочки.

– А к тебе, девонька, ворог уже руки протянул, худо будет, око моё видит, – бабка сплюнула себе под ноги и решительно выдвинулась в проход вагона, где толпилась пестрая толпа пассажиров.

– Эмма, да Вы не обращайте внимания, обычная сумасшедшая, – склонившись к ее уху зашептал рыбак.

– Да я не расстроилась совсем, капитан, – тихо ответила она, поправляя неудобный платок на голове, – Вы и вправду на рыбака так похожи…

– Эй, племянник, мы сейчас с поезда сойдем – Мария, будет скарб караулить, а мы пойдем извозчика искать. Ты только никуда не ходи, девочка, мы мигом, – сказал он.

– Конечно, дядя, – девушка закивала, – Куда я без вас пойду-то?

– Столица, Холленверд, – громко объявил обер-кондуктор и засвистел трижды в свисток, – Извольте выходить к перону, дамы и господа.

Эмму оставили у арки, ведущей в здание вокзала, слева от какого-то мраморного памятника, изображавшего воина с пикой. Толпа народа струилась рекой, люди шли с поездов и на поезда, носильщики волокли тяжелые чемоданы на тележках, а порой и на спине. Народ в основном был простой – рабочие, фермеры с дальних окраин Империи и мелкие служащие. Попадались и смутные личности в лохмотьях с блуждающими взглядами и лисьими повадками. Публика побогаче выходила из отдельных залов для среднего класса, подальше от простолюдинов, где двери уже открывал швейцар, а грузчики не смели бежать вперед пассажиров. Для богачей на вокзале был даже отдельный подземный выезд для экипажей, сразу к вагонам первого класса.

– Простите, – услышала она интеллигентный женский голос, – Простите, великодушно.

Рядом с ней возникла худенькая девушка в коротком пальто, укрытом завязанным на спине кашне и гетрах натянутых поверх ботинок с чемоданом в одной и рыжеволосым мальчишкой, цеплявшимся за другую. Всем своим видом и повадками она напоминала сельскую учительницу, прибывшую по каким-то важным делам в большой город.

– Я вижу, Вы кого-то ждете, – глядя Эмме в глаза, спросила девушка.

– Да, моих друзей, – она улыбнулась в ответ.

– Я очень извиняюсь, но я тоже жду своего друга. Он уезжает в другой город, мы договорились встретиться на вокзале, его поезд отходит через шесть минут. Он уезжает навсегда, – девушка шмыгнула носом, – Я не увижу его больше, наверное, никогда.

– Но я нигде не могу найти его, а мой сын, – она дернула мальчишку за рукав старого пальтишка, – ноет, что, мол, устал, и я не успеваю найти его поезд.

– Я вас понимаю, маленькие дети – они всегда такие, – Эмма улыбнулась.

– Мне очень стыдно просить Вас, но вы не могли бы, посмотреть за ним пять минут. Только пять минут, не больше. Я вернусь немедленно, как только обойду вокзал.

– Ммм…, – Эмма засомневалась, стоит ли принимать необычное предложение, – Впрочем, давайте, но только на пять минут.

– Спасибо! Вы так добры, его зовут Мартин. Он немного непослушен, – девушка толкнула мальчишку в спину, – Ты должен слушать эту тетю, Мартин, ты меня понял?